Тусклый Свет Фонарей

Глава 8. Зачарованный лес

Лес Пэн-Хоу-мао между Юаньталоу и Лоу растянулся на добрую тысячу ли, а то и больше, и, если б мне пришлось добираться на своих двоих, то это заняло бы недели две и никак не меньше. К счастью, я в кое-чем ошибся: у старосты отыскалась косматая низкорослая лошаденка, «как раз для таких случаев», и он даже порывался мне её подарить, но я пообещал непременно вернуть её на обратном пути. Зачем мне эта кляча?

Впрочем, я и к кобыле оказался несправедлив: она передвигалась со сносной быстротой и не слишком скоро уставала. Как я позже рассчитал, в день нам удавалось проделать путь в сто ли примерно, и через без малого неделю[1], наконец, лес расступился. И я был этому несказанно рад, даже несмотря на то, что надеялся на благосклонность хотя бы некоторых местных духов. Но разумно ли было полагать, что ни один из десятков тысяч не причинит мне вреда?

На самом деле этот смешанный лес простирался от Шидаолу, окружая горы Яншань, на западе и до окрестностей Айшэня — на востоке, на севере его границей служила Цзиньхэ, а на юге, по словам одних, он завершался в окрестностях Лоу, а, по словам других, где-то в окрестностях Нуарау плавно перетекал в южный бамбуковый лес Шанди-лин. Сам я не мог предполагать, кто же из них прав, но был совершенно точно уверен в двух вещах: там было и где потеряться, и где вольготно разместиться тем полчищам духов, которым приписывали обитание в этом месте.

На самом деле духи живут во всех синских лесах, но только в Пэн-Хоу-Мао их так много, и они столь разнообразны и непредсказуемы. Легенда гласит, что лес получил своё имя во времена Вэйда Луна, когда великий правитель Шанрэньфан решился повести свои войска через него, чтобы незаметно атаковать Мэн а Конг. И по пути им встретилось огромное количество духов и демонов, но первым стал именно Пэн-Хоу, косматый четырехлапый дух дерева, похожий на зверька размером с собаку[2], морда которого отдаленно напоминала человеческое лицо. И дух проявил себя, когда дерево, служившее его обиталищем, срубили.

Пожив в Варрмджо, я узнал, что у тхай и кьянн тоже есть легенды о духах деревьев, которых они встречали порой в облике красивых молодых женщин. Так какой-то из этих духов является в зеленых одеждах и живет рядом с дикими бананами[3]. Единичные банановые кусты начинают встречаться уже в окрестностях Лоу, как говорят, но я не сомневался, что в любом другом дереве могло обитать что-то подобное тоже. К тому же не древесными духами едиными полнились эти места.

В древности эти земли населяло Племя Фазана, славившееся своими сильными жрецами и жрицами, магами и ведуньями, потому как их покровителем был могущественный дух — Фэнхуан. Если верить старинным преданиям, то во времена Семи Племен племя Черепах и племя Фазанов стали враждовать из-за земель, но силы их были примерно равны, и тогда они решили устроить состязание на срединных территориях, и отдать господство победителю[4]. И духи и той, и другой стороны помогали своим бойцам, и, быть может, их противостояние снова завершилось бы ничем, если б боец Клана Гуй не применил хитрость, подсказанную ему духом, и не победил благодаря ей. А после победы он женился на дочери главы племени Фазана, и позже ваны Донфан традиционно брали жен для себя и своих наследников именно из кланов рода Фэнхуан.

Говорят, что Феникс именно по этой причине позже стал знаком императриц, потому что так вышло, что главы правящего клана Тигров тоже брали жен из числа Фазанов, а Великие Драконы продолжили эту традицию, но для младших сыновей нередко выбирали девушек из числа Тигров и Черепах.

Когда первый день начал клониться к закату, я на первом же пеньке, который увидал, оставил приношения для духов, а сам продолжил путь и уже после захода солнца выбрал себе местечко для ночлега, где начертил защитные знаки и круги. Я не трус, но и не смельчак, и уж тем более не безумец. И мне хорошо было ведомо, что любой лес — обитель не только духов природы, но и призраков умерших людей, и они, в отличие от первых, гораздо реже оказывались дружелюбны или хотя бы равнодушны к людям.

Уминая жареные вонтоны у костра, я то и дело поглядывал на лошаденку старосты и невольно перебирал в памяти истории об одиноких путниках, которым взбрело в голову пройти в одиночку через зачарованный лес. Многие из них заканчивались очень скверно.

Засыпая, я увидел какие-то причудливые силуэты на ветвях — будто белые облачка с несколькими черными глазками[5]. Но я так хотел спать, что лишь произнес защитное слово, повернулся на бок и, должно быть, тут же захрапел.

Смутные видения, которые замечаешь лишь краем глаза, следовали за мною все девять дней пути через Пэн-Хоу-Мао, но в открытую никто не попытался ни заговорить со мной, ни напугать, ни навредить. Но и отделаться от чувства, что за мной непрестанно кто-то наблюдает, я не мог тоже.

Однажды мой наставник спросил меня, знаю ли я, как появляются зачарованные и проклятые места. Я перечислил ему с десяток способов, и он согласно качал головой, но, когда мне уже нечего было прибавить, проговорил: «Но один способ ты запамятовал. И в нем нет того, с чем имеют дело маги, но есть то, с чем имеют дело все люди. Стоит тебе войти в лес, о котором ходят дурные слухи, как ты начинаешь искать то, о чем тебе шептала молва. И если задержишься там слишком надолго, то твой собственный разум сделает проклятья для тебя непреложной истиной, и ты уж наверняка потеряешь рассудок, а, может быть, и жизнь».

И это было одним из ценнейших уроков от моего наставника: я твердо втемяшил себе в голову, что поддаться страху — значит, привлечь и то, что есть, и то, чего нет, а, значит, избежать опасности уже не удастся. Но я всё равно испытал облегчение и прилив сил, когда услышал шум воды вдалеке, спешился и бодрыми шагами поспешил туда, где всё отчетливее редела стена деревьев.

Наконец, я вышел на дорогу или, скорее, широкую тропу, идущую прямо вдоль довольно высокого обрыва, с запада на восток. Должно быть, она вела из Пубучана в Ланьшаньбин, но использовалась не так уж часто. В любом случае, мне нужно было продолжать двигаться прямо, и я, таща за собой деревенскую кобылу, зашагал в поисках моста. К моей радости, я отыскал его довольно скоро. Это был в меру широкий подвесной веревочный мост, растянувшийся от одного берега Тайдао до другого.

Я поспешил к нему, а, когда приблизился, то вдруг заметил старика, который то ли что-то чинил, то ли ещё что там делал. Странно, издали я его не заметил. Старик на мой оклик тут же обернулся, учтиво поклонился и на мой вопрос ответил, что он хранитель моста, и вот, проверял канат, который недавно пришлось заменить. Я выслушал его с опаской, и даже сам оглядел место, возле которого он вертелся. Вроде бы и впрямь всё было в порядке. И я уж собирался переправиться на тот берег, но старик проявил внезапное любопытство:

— Почтенный сянь, должно быть, из дальних краев?

— Да. С севера. Из столицы.

— Должно быть, дело какое-то его к нам привело?

— Разумеется. И посему я продолжу путь, старик. Время не ждет.

— Быть может, у господина с севера залежалась какая-нибудь еда или ненужная вещица?

Я невольно оглядел его. Выглядел он и вправду бедно: в потрепанной одежде, прохудившейся соломенной шляпе и босой, с худым, загорелым и изрытым морщинами лицом. Но глаза его при этом выглядели живыми и веселыми, будто он их тоже выпросил у кого-то другого. Хотя я не любил попрошаек, он вызвал во мне невольное сочувствие и приязнь. К тому же я знал, что жители деревень на юге порой живут куда беднее, чем в других частях империи. Но, увы, порадовать мне его было нечем: я и сам остался бы без ужина, кабы не успел достичь Лоу до вечера, а лишних вещей у меня с собой не было, о чем я ему и сказал. В шутку сказал, что подарил бы ему клячу, если б не пообещал вернуть её хозяину. Мы посмеялись, и навязчивый старик с надеждой спросил:

— Так, быть может, хоть немного денег у сяня завалялось?

— Хм-м, — неопределенно отозвался я и со вздохом всё же порылся в своем поясном мешочке. Что ж, деньги и вправду нашлись. И уж коли ни в лесу, ни в деревнях они не были мне так уж сильно нужны, я щедрою рукой уронил в его раскрытые ладони два серебряных ляна и в шутку присовокупил к этому:

— Вот, плата за проход и за то, что приглядываешь за мостом.

— А господин необыкновенно проницателен. Благодарю.

Я улыбнулся и потащил отчего-то притихшую и лишь напряженно фыркающую кобылу, а старик рассмеялся мне вслед. Лошадь успокоилась только на другом берегу. Должно быть, ей, как и мне, боязно было смотреть вниз. Когда я невольно обернулся, старика уже не было. Я пожал плечами, мысленно отметив, что в его-то годы он ещё ох какой крепкий и умелый, оседлал кобылу и поспешил продолжить свой путь.

–

От моста до деревни сквозь всё ещё густой лес, где всё больше встречалось шелестящего на ветру бамбука, я продолжил путь по довольно узкой дороге и достиг Лоу уже затемно. Проклиная тех, кто вздумал дать мне такое нелепое поручение, я принялся искать дом местного старосты. Улицы были пустынны, хотя в отдельных домах ещё блестели огоньки, и я с тревогой и стыдом думал о том, что буду делать, коль поиски мои ничем не завершатся. Не хотелось бы мне спать под открытым небом посреди деревни как какой-нибудь бродяга или странствующий монах. Эта мысль ударила меня так больно, что в отчаянии я ввалился в первый попавшийся двор, где ещё видны были отблески огня, и громко постучал в дверь.

Из-за двери зазвучал молодой женский голос, спросивший кого это нелегкая принесла в такой час. Верно, это должно было прозвучать грозно, но я невольно усмехнулся от того, что даже за столь дерзкими словами звучал страх. Видно, и вправду что-то неладное творилось у них. Или же местные считали, что после заката бродят по домам незваными гостями одни лишь призраки и злые духи.

Желудок мой призывно заворчал, и я объявил, кто я таков, зачем прибыл, и кого ищу. Открывать мне не стали, но дорогу подсказали, и, плутая, я, в конце концов, отыскал дом местного чжана[6]. То оказался лысеющий и подслеповатый старик, который беспрестанно кланялся и просил простить за столь прохладный приём. И всё же ужином меня попотчевали, горячую воду для омовений подали, и постель постелили чистую. А вот все разговоры о деле попросить отложить до утра. Долгая дорога сквозь лес так утомила меня, что я такому обороту был только рад, лег спать и в мгновение ока заснул крепким сном.

______________________________________________________________________________

[1] Синская неделя длится десять дней, а не привычные семь.

[2] Отсылка к реальному духу дерева в китайской мифологии — Пэн-Хоу, упомянутый в «Записках о поисках духов» Гань Бао. Описанная там история схожа с рассказанной здесь.

[3] Отсылка к женскому духу из тайского фольклора, известному под именами Нанг Тани, Нанг Пхаи и др., который является в образе молодой женщины в зеленых традиционных одеждах недалеко от диких бананов. Большую часть времени дух Пхи Танг остаётся в укрытии, выходя из зарослей и становясь ясно видимым во время полнолуния. В целом доброжелательный дух, хотя может и вредить людям, если чем-то будет недоволен.

[4] Предки синцев появились на территориях, позже вошедших в состав империи, примерно за 1500–1400 лет до Явления и изначально разбились на «семь шанрэньских племен», хотя, помимо них, там жили и не-шанрэньские. К семи племенам относились племя Черепах (Гуй), племя Фазанов, оно же Племя Фениксов (Фэнхуан), племя Вепрей (Йечжу), племя Оленей (Лу), племя Тигров (Лаоху), племя Зайцев (Туцзы) и племя Драконов (Лун). Здесь рассказывается легенда о создании одного из первых шанрэньских государств — Восточного Царства (Донфан), которое изначально было достаточно мирным, но после нападения Бэйфан (Бугг-Еонгто), где жили племена Волка и Медведя, предков народа горё, военизировалось и постепенно подчинило себе все другие царства. Изначально в Донфан господствовал клан Черепах, но после власть перешла к Тиграм, а от них — к Драконам, потомки которых управляли сначала Шанрэньфан и Хуандигоу (1005 до Я.Л. — 280 после Я.Л.), а после — империей Син.

[5] Отсылка к японским древесным духам кодама. Их изображение можно увидеть в «Мононокэ-химе» от Хаяо Миядзаки.

[6] Чжан(长) — в данном случае староста.