Тусклый Свет Фонарей. Том 2

Глава 18. Иероглифы, преданные забвению

Уже начинало смеркаться, когда мы пришли. Хорошо хоть на этот раз было сухо. Слепой дождь прошёл днем, а после даже и небо прочистилось, отчего закат пылал будто костер. Встретил нас всё тот же старик, и провёл в уже знакомый нам зал, где нас встретил и усадил за стол хорошо одетый мужчина лет тридцати пяти. А ведь я ожидал увидеть кого-то постарше. Нам он представился как То Личи, чем окончательно сбил с толку, ибо вдруг в думы мои закрались сомнения в его шанрэньском происхождении, и в ходе беседы с ним я ещё не раз подумал, что он не так прост, как кажется.

Вначале мы задавали ему те же вопросы, что прежде и его хозяйке, но ответы он дал схожие, разве что был более многословен и отзывался о почившем хозяине с благоговением. На вопрос о том, были ль недоброжелатели у покойного сяня Пао, он философски отметил, что у каждого, кто достиг хоть каких-либо высот, отыщутся злопыхатели, но едва ль у его хозяина имелись истинные враги, способные погубить его жизнь.

— Кто нашёл его в то утро?

— Его старый слуга. Коль хотите, можно позвать его.

— Да. Но позже. Не с вами ль, сянь То, он говорил последним?

— Это мне неведомо. Он звал меня к себе в час Петуха, и более тогда я к нему не наведывался.

— Пускай так, — задумчиво отозвался я, помолчал и спросил: — А сами вы в этом же доме живете?

И, хоть я ни на что и не намекал, сянь То вдруг залился румянцем и, неловко посмеявшись, ответил, что так ведь оно сподручнее. Такое его поведение показалось мне странным, но вида я не подал и спросил, не было ль необычных трат у его хозяина в минувший месяц, особливо незадолго до его гибели…И вновь управляющий дома Пао замялся, а на виске у него проступила капелька пота. Да что ж он скрывал? Неужто был связан как-то со случившимся?

— Да вот как вам сказать, почтенные сяни…У каждого ведь могут быть капризы, коих прежде не бывало…

— Что, неужто, хоть борода и волосы у господина Пао поседели, а страсть терзала подобно огню, и он принялся сыпать лянами перед какой-нибудь красавицей? — с усмешкой вставил Сяодин.

Я незаметно стукнул его по боку, отчего он искоса глянул на меня. И я б непременно выбранил его за подобные дерзость и самоуправство, кабы не заметил, как нервно сглотнул наш собеседник. И, хоть собирался поступить совсем иначе, я воскликнул:

— Да неужто сянь Байху угадал?! Что ж вы молчали? Известно вам что-либо о той женщине?

— Нет! Клянусь вам Золотым Мудрецом, я ничего о том не знаю! Только то, что, когда я стал пересчитывать средства господина, оказалось, что пропали деньги, о которых не было составлено никакой записи, и никто мне не мог ничего разъяснить. Лишь старик-привратник нехотя признался, что к усадьбе приносили паланкин с алыми занавесями, и что, быть может, на него сянь Пао и потратился.

Мы с Сяодином невольно переглянулись. Странные дела получались. Ведь вдова покойного чиновника уверяла, что супруг её так и не решился ввести в дом наложницу. Лгала она или ж ошибалась, пребывая в неведении?

— И куда потом девалась эта женщина?

— Не знаю! Я ведь даже её не видал ни разу!

Да уж, чем дальше в бамбуковый лес, тем больше тумана. Одно я понял наверняка: напрямую из этого прохвоста ничего не вытянуть. Подумав, я спросил, появлялись ли в доме иль среди знакомых чиновника Пао новые люди незадолго до его кончины. Управляющий его помялся и почти против воли сознался, что с несколько недель тому назад господин позвал его и велел принять на службу какого-то человека, попросив при этом держать это в тайне от его жены, и вообще о том болтать поменьше.

— То был мужчина? — с сомнением спросил я.

— Да.

— И где он теперь?

— У себя, верно. Ежли ещё не отошёл к вратам.

— К вратам?.. К вратам града Кэн-вана?

— Да нет же! — воскликнул сянь То и тут же прикрыл рот ладонью, а затем, подавшись в нашу сторону, зашептал: — Сянь Пао взял его на службу ночным сторожем.

— Начто ему это? Ужель в доме у вас собак не водится?

— Водятся, как же иначе? Я ведь о том же его спросил. Кто может ночью явиться? Кому следует открыть иль кого не пущать? Но он ничего не ответил. Лишь то, что этому человеку известно то, что более неизвестно никому, и что более о нем выпытывать ничего не следует, ни мне, ни другим. Когда придет время, надобно будет всё сделать чин по чину и отпустить его с миром. Вот и всё.

Рассказ этот показался мне даже более странным, нежели всё, что я услышал прежде. Потому я попросил дать нам переговорить с этим таинственным ночным сторожем, и сянь То, неловко улыбаясь, провёл нас в сад, когда ж мы приблизились к воротам усадьбы, велел подождать, а сам скрылся среди деревьев и кустарников. Несколько мгновений спустя он вернулся и смущенно попросил нас следовать за ним.

Мы с Сяодином переглянулись, и, положив ладони на рукояти своих мечей, последовали за управляющим дома Пао. Он, казалось, не замечал нашей напряженности и, проведя нас вдоль стены, наконец, остановился, указал на какой-то тёмный валун и промямлил: «Вот он, почтенные сяни». Мы уставились на валун…и вдруг тот пошевелился, и, едва мы различили его голову, как он вскинул её и уставился на нас своими чёрными, словно остекленевшими, глазами.

От неожиданности я вздрогнул. Да и облик этого мужчины в тусклом свете фонаря, висевшего где-то поодаль, показался мне зловещим — бледное лицо, огромные коричневые тени под глазами и тонкие губы в трещинках. Он оглядел нас злобно, с ненавистью взглянул на сяня То и…закашлялся, пряча рот в рукаве. Мы с Сяодином невольно сделали по полшага назад. Верно, и в памяти моего младшего товарища ещё свежи были воспоминания о страшном море, что прокатился по стране в последний год правления императора Чжу Мао.

Прокашлявшись, загадочный ночной сторож глухо и совершенно спокойно произнес: «Ужель это столь важное дело? Ведь я сказал, что болен. Вы, сянь То, не щадите себя, но почто играете жизнями других?». Управляющий нахмурился и с явным неудовольствием изложил служителю его почившего господина суть да дело. Тот слушал, вперив взор в говорившего, и я не мог отделаться от чувства, что где-то уже некогда видывал подобный взгляд. Покуда я о том размышлял, сянь То договорил и сказал, что сторож ответит на все наши вопросы. Я тоже кашлянул, собираясь с мыслями, и спросил:

— Как твоё имя?

— Хуан Юе, сянь, — ответил сторож, теперь обратив тот же взор на меня.

— Ты знаешь, кто мы, и что здесь делаем?

— Нет. Мне довольно и того, что вас впустили сюда добровольно.

— Расскажи-ка нам, кто ты таков, как свёл знакомство с господином Пао, зачем ему понадобился ты, когда в последний раз ты видал его перед его гибелью, и что знаешь о ночных нападениях в городе.

Взгляд у названного Хуан Юе сделался равнодушный, словно он ушёл в свои мысли, и я прекратил для него своё существование. Он был до крайности немногословен и, казалось, каждое слово давалось ему с превеликим трудом. И, хоть по ходу его повествования, сянь То то краснел, то бледнел, ночной сторож без всякого стеснения поведал нам, что долгие годы провёл в заточении, а после по случайности обзавёлся покровителем, который и попросил сяня Пао взять его на службу. Чем уж покровитель его писаря убеждал, ему, по словам его, было неведомо, да и безразлично. С сянем Пао он виделся ранним утром, когда покидал свой пост и уходил отдыхать. Хоть управляющему и было велено помалкивать, а всё ж некоторые слуги сие могут подтвердить, ежли их правильно спросить. А о нападениях он знает ровно то же, что и все.

— И что ж знают все? — осмелев, поддел его я.

— Что лихо пришло в этот город. И что…

Он кинул взгляд на управляющего и замолк. И никакими понуканиями не сумел я от него более добиться хоть чего-то. На вопрос о том, откуда он родом, он ответил, что корни его в Цзыцзине, но большую часть своей жизни он провёл в Цзиньгуанди. Когда ж я задал ему вопрос о том, за что его подвергли наказанию, он опустил взор и едва слышно сказал, что то позорное преступление, но он своё наказание понёс и посему говорить о том не желает. Принудить его я не мог, и пришлось на этом оставить его в покое, хоть услышанное от него вносило ещё больше неразберихи.

После того мы вернулись в дом и допросили старика-слугу, которого привёл к нам сянь То. Однако ж ничего нового от него не узнали. Час уж был поздний, и мы, условившись о новой встрече, когда могли б переговорить и с прочими слугами, покинули дом почившего чиновника.

–

До дома моего отца мы шли молча, и, лишь оказавшись в моей комнате, принялись спорить о том, как следует толковать всё услышанное, и не приходили ни к единому мнению, ни к разгадкам. А там уж и мастер Ванцзу по возвращении подкинул дров в костер наших мучительных раздумий.

Он явился незадолго до того, как всех позвали к столу для вечерней трапезы, и весь ужин задумчиво молчал, а после, пожелав спокойной ночи моим домашним, позвал нас с Сяодином к себе и шёпотом поделился с нами тем, что разузнал за день.

По его собственным словам, весь день он провёл, вначале силясь разузнать что-либо о тех убитых, что мы нашли в безымянной гробнице, а потом — о самой гробнице и её предполагаемом владельце, но Синфу-ван не пожелал обратить к нему свой лик. А ведь он даже попытался что-нибудь вызнать о пропавших без всякой вести людях, и в самом Цзыцзине, и в его окрестностях.

— И что ж, совсем ничего?

— Ничего! — с досадой подтвердил мастер. — Ещё бахвалились тем, что люди у них пропадают столь редко, что они б непременно знали.

— Однако ж… — помедлив, произнес я, — вы уверены, что те двое были убиты?

— Да, — кивнул мастер. — Ведомственный лекарь оглядел их и так, и эдак. Должно быть, он проклинал меня за подобные просьбы. Однако ж он подтвердил, что обоих зарезали и выпустили из них всю кровь словно варвары-кочевники из своих баранов.

Я поморщился, а Сяодин дёрнул бровью. Хотя меж тем ничего удивительного в подобной вести не было. Некоторое время мы задумчиво молчали, покуда мастер не хлопнул себя по колену, как это бывало с ним, когда он внезапно что-то вспоминал или радовался. После этого жеста он запустил руку в один из своих поясных мешочков и вытащил оттуда маленький шёлковый сверток. Когда ж он развернул его, взору нашему предстала костяная женская шпилька, украшенная изображением совы. Мастер протянул её мне, а я, не учуяв подвоха, взял её в руки и принялся рассматривать. Совершенно наверняка подобные вещицы не изготавливал ни один мастер в Цзыцзине. Откуда ж тогда она?..

— Где вы взяли это, мастер? — спросил я.

— Лекарь из прически той красавицы достал и отдал мне, — даже не поморщившись, ответствовал начальник.

От его слов я едва не выронил злосчастную шпильку и лишь волевым усилием возвратил её обратно старшему товарищу.

— Зачем же вы её забрали?

— Забрал, дабы она была всегда при нас и не было б нужды её потом требовать. Лекарь сказал, что шпильку достал лишь одну. А ведь она наверняка парная. И я всё обрыскал будто охотничий пёс в той гробнице да шпилек более никаких не нашёл. Ни целых, ни обломков.

— Как вы могли там всё обрыскать, мастер? Ведь она могла выпасть и покуда…

— Думай, как желаешь. А я тебе так скажу — вовсе вторая не выпала, выдернули её намеренно да бросили где-то. И наше дело — сыскать, где.

Мы с Сяодином молча обдумывали догадки, высказанные нашим старшим. Спорить я бы с ним не сумел, и оттого, что переспорить его едва ль вообще возможно, и оттого, что не было у меня ни единого доказательства его неправоты.

— Должно быть, людей этих похитили? — робко предположил Сяодин.

— Иль так, иль иначе. Могли ведь их и обманом туда заманить. Только вот, отчего никто их не ищет, яснее ни от того, ни от другого не делается.

— Верно, это от того, что некому их искать. Иль ушли они с тем, кого все их близкие знали.

— Ты правильно мыслишь, сяо-Байху, — похвалил мастер нашего младшего товарища. — Но легче от того не становится.

— Отчего ж, мастер? — вмешался я. — Брат Байху прав. Кабы увели иль унесли их против воли, кто-нибудь да хватился б. Не в лесной же хижине они жили.

— А с чего ты взял, что они из Цзыцзина?.. — начал было мастер, и тут осекся. Мы трое переглянулись и каждый издал по-своему возглас сиюминутной радости. — Верно! А потому завтра я велю направить запросы по всей провинции. А вы останетесь следить, коль я так ничего не добьюсь и уеду.

— Уедете? — вмиг встрепенулись и помрачнели мы с Сяодином. — Отчего? И куда?

— В столицу. Я многих стариков в твоем городе опросил, да своим молчанием они лишь подтверждают мои догадки. Одно дело — не помнить иль не ведать, и совсем иное — молчать под страхом кары. Как бы то ни было…Ежели я прав, то ответ сыскать смогу лишь в столичном ведомственном архиве, а вам, мои юные друзья, туда доступа нет. Особливо к подобным тайнам. Посему, хочешь аль нет, ехать придется. Без имени мы бессильны.

— Какую ж тайну вы в этом подозреваете? — спросил Сяодин, когда я вдруг начал догадываться, что к чему.

— Убили их, дабы вернуть в Срединный мир из владений Кэн-вана того, кто был погребен в той гробнице. И, ежли нет тут какого ещё секрета, то почить тот должен был с сотню лет как, а то и поболее того. И, быть может, кто-то нарочно там устроил его гробницу. Но в одном я теперь почти что и не сомневаюсь — лишь одна причина могла заставить людей предать забвению имя умершего и пытаться стереть из людской памяти само его существование.

— Неужель?.. — озарило меня. Мастер Ванцзу кивнул и сделал слышимыми мои мысли:

— Тот человек, кем бы ни был он, совершил страшное преступление, запятнав себя занятиями оскверняющим колдовством. И дабы он никогда не возвратился и не продолжил творить свои злодеяния, истерты отовсюду были следы его жизненного пути, и даже имя его оказалось затерто и забыто. Посему даже знающие его, не осмелятся нарушить молчание.