Тусклый Свет Фонарей. Том 2

Глава 5. Червь пустыни Ганхандэ

Ни императоры Хуандигоу, ни владыки более ранних государств не интересовались особо местностью, что путешественники прозвали Засушливой землей — Ганьханьди. Как уж это название превратилось в Ганхандэ — мне неведомо. Да и другие, до меня, верно, особо знать не желали.

Когда казна Хуандигоу истощилась борьбой с кочевниками и мятежниками, в империи вспомнили о богатых землях, лежащих за Наньфан Яодай[1], корабли откуда после каких-то постигших то царство потрясений[2] перестали приходить. И тогда будто бы император Чи-ди отправил туда своих послов прямо через Ганхандэ, ибо его мудрые советники припомнили легенды о Короле Обезьян и предложили такой путь как более короткий и, быть может, даже безопасный. В те времена море расширило свои владения и многих стало пугать своей мощью и непредсказуемостью. Посему владыка Чи-Ди согласился и направил караван. Посольство, хотя и потерпело большие потери, всё ж сумело добраться и туда, и обратно. Причем обратно — на корабле, что любезно снарядил для них повелитель царства Хари — царь Четан[3].

И, хоть с тех пор время от времени через Ганхандэ стали проходить торговые караваны, путь этот считался опасным, и именно с тех пор стали появляться легенды о встрече и Короля Обезьян, и других героев да простых людей с Пустынным Червём. Будто бы именно это подтолкнуло царя Четана к такой милости, ибо о том чудовище харийцы знали с древности и называли его порождением Крмиха[4] — демона земли и песков, сотворившего всех червей и ползучих обитателей земных глубин. И будто бы в древности подобные существа населяли многие-многие земли от нынешних Син и Индрайи до Лин-та и пустынь в Запретной Стране севера материка И-Фа[5]. И было таких тварей великое множество, но боги и герои древних большую их часть изничтожили, а малая часть скрылась в диких пустынях, где легко было им двигаться, и не грозила опасность.

Таких историй рассказано было немало, а, когда пустыня стала шириться, становилось всё больше. Однако ж, когда в нашей земле вспыхнула страшная эпидемия, а старые владыки царства Хари оказались свергнуты рыжебородыми Арунами[6], сношения меж странами прекратились. Перестали ходить и корабли вдоль берегов, и караваны — через пустыню, и легенды о Песчаном Черве иссякли.

Вновь о нём заговорили лет сто тому назад, да и то, по большей части, ссылаясь на россказни кочевников — маньчжань и хээрханей. Первые называли это существо просто Амба-Умияха, а вторые Элсэн Хорхой или Их-Хорхой, а иногда и просто Хорхой. А потом прекратились и эти разговоры, и большинство о тех легендах совсем позабыло, но синские маги, жрецы и многие учёные мужи помнили и передавали потомкам. И, когда прояснилась голова, я корил себя на чём свет стоит от того, что вовремя эти легенды не припомнил. Ведь ясно ж стало как день, что именно на то мастер и намекал нам с Сяодином! А тогда словно чужой голос воскликнул в моей голове: «Да ведь это же Пустынный Червь! Беги!».

И я побежал. Выхватил из ножен свой меч и побежал прямо на чудовище. И вновь голос в моей голове закричал: «Да ты с ума сошёл! Он же ядовит! Не приближайся к нему!». Сам об этом слухе я вспомнил позже, когда Червь и вправду плюнул какой-то вязкой жижей в мою сторону, но тогда все мои мысли были об одном — помешать ему сделать то, что он мог бы, и, словно во сне, я взмахнул мечом и перерубил веревку, что связывала последнего верблюда с остальными.

Хорхой тут же вновь вцепился в раненое животное и вместе с ним скрылся в толще песка, а остальные верблюды с криками и звоном колокольцев кинулись вперед. Всего мгновение я стоял неподвижно, а потом подбежал к оброненному шесту с красным флажком, подхватил его и замахал им, что было сил. К моему великому облегчению, почти сразу я заметил приближение товарищей. Однако ж руки у меня дрожали, а сердце трепетало, и, силясь понять причину своей тревоги, я вспомнил о Сяодине. Ведь эта тварь запросто могла сожрать и его!

Я повернулся туда, где он скрылся, увидал вихрь песка и приготовился дорого продать свою жизнь, кабы выяснилось, что это возвращается ненасытный Песчаный Червь. Но, завидев жёлтый флажок, я с облегчением выдохнул. Вскоре можно было различить очертания и верблюда, и всадника, стремительно приближавшихся ко мне. И я почувствовал себя ещё увереннее, когда рядом спешились двое солдат юня Лай и спросили, что стряслось, и уж собирался им ответить, когда заметил то, что так боялся увидеть вновь — поднимая клубы пыли и песка, прямо на Сяодина двигалась ползучая земная тварь, не показывая даже спины.

«Берегись! Сдай скорее вправо!» — крикнул я, но увы — младший товарищ то ли не понял меня, то ли вовсе не услышал, продолжая нестись прямо навстречу Червю. Страх и отчаяние ввели меня в какое-то хаотичное исступление. Ещё даже толком не сообразив, чем это может мне помочь, я выхватил у солдата, стоявшего подле меня, копьё и метнул прямо туда, где всадник и чудовище должны были встретиться…И каким-то чудом угодил Хорхою в спину именно тогда, когда он вынырнул из песка прямо перед верблюдом и его наездником.

Кто из них троих и как именно закричал тогда, я позже сказать бы не сумел. Только копьё, хоть и угодило точно в цель, отлетело от Червя словно тот был из песчаника выточен. Я уж было решил, что всё напрасно, и теперь я узрею гибель Сяодина, коему никак не сумел помочь, но чудовище внезапно издало оглушающий свист, нырнуло обратно в песок и…по уже знакомому признаку я с ужасом понял, что оно понеслось прямо на меня.

«Бегите!» — теперь уж хотел крикнуть я сам, но воины, оказавшиеся рядом со мной, в том не нуждались, и бросились назад раньше, чем я сам смекнул, что произошло. Верно, ещё тогда, когда копьё одного из них не причинило Хорхою никакого вреда. Сам я побежал в другую сторону в надежде, что Червя это собьёт с толку, и он отстанет от нас. Как бы не так! Лишь, когда мой бег привёл меня к дюне, и я обернулся, стало ясно, что именно меня он и преследовал, и моя заминка едва ль не стоила мне жизни.

В последний миг я успел отскочить, и вырвавшийся на поверхность Песчаный Червь совершил бросок мимо. Но, верно, это разъярило его ещё больше, ибо он вновь издал тот разрывающий уши звук, повернулся ко мне и широко раскрыл свою круглую, наполненную десятками острых зубов пасть, из которой тянуло мертвечиной и кровью. Я успел заметить, что у него на сером жирном брюхе не слишком толстая кожа с выступающими прожилками, и что сам он огромен, гораздо больше, чем мне показалось при первом взгляде на него — чжана три[7], не меньше. И тогда ужас охватил мой разум, и я понял, что погиб, коль эта тварь кинется на меня, и, когда Червь метнулся в мою сторону, я успел лишь выбросить вперед руку в бесполезном жесте самозащиты и вскрикнуть. И одновременно с моим криком в ушах у меня отчётливо зазвучал смутно знакомый женский голос: «Берегись!».

Невольно я сомкнул веки, и сам не видал, что произошло в тот миг, только позже другие мне сказали, что пламя вырвалось прямо из моей ладони и влетело проклятому Хорхою в пасть, отчего тот заметался и снова стал издавать пронзительные звуки. Когда ж я сам открыл глаза, то увидал лишь, как огонь расползается по мягкой части его тела, сначала охватив челюсти, а потом перекидываясь на брюхо. Мгновение спустя он нырнул в песок и пополз прочь туда, куда прежде унёс Сяодина испуганный верблюд. Вихрь, свидетельствовавший о его движении, исчез раньше, чем я ожидал. И трудно было сказать наверняка, сменил он направление или там же и погиб, обожжённый загадочным огнем.

–

Когда ж я встал и, на ходу отряхивая одежду, приблизился к своим, то увидал, что уже подоспели и командир Лай, и мастер Ванцзу, и Сяодин сумел подобраться к своим…И все глядели на меня ошарашенно, словно увидали восставшего из мёртвых. Поначалу я подумал было, что они не успели отойти от вида ужасного Пустынного Червя, но потом начал догадываться, что причина не только в этом, и что они скорее подыскивают слова, дабы спросить меня о чудесном спасении. Опередил их, однако ж, Цун Даогао, строго приказавший немедленно доложить ему обо всём, что случилось.

Мы с Сяодином переглянулись, и я со вздохом смекнул, что отчитываться придётся мне, ибо я один видел, как всё началось, и поведал о том так кратко, как только можно было, после чего взмолился поскорее продолжить путь и удалиться от этого места. Командир Лай упрашивать себя не заставил и немедленно отдал все необходимые распоряжения. Искать верблюда даже никто не пытался — не было никаких сомнений в том, что это бесполезно. И в том, что мы потеряли часть запасов воды. Благо, они были из того озера, так что я о них не сильно печалился, хотя позже, покачиваясь в седле, подумал, что название оазиса Чунху, верно, говорило не о том, о чем можно было подумать изначально.

Сяодин ехал рядом со мной и без конца кидал на меня взгляды, полные неудовлетворенного любопытства. Я видел, как мастер Ванцзу подходил к нему и о чём-то шептал на ухо, и меня терзали неприятные предчувствия относительно того, что именно он сказал. Благо, о чём бы они ни договорились, сразу ж никто не стал задавать мне неудобных вопросов, и у меня было время до самого заката, дабы обдумать всё, что приключилось со мною в тот ужасный день. И на свои собственные вопросы я не находил ответов, а коль находил, то не желал им верить.

Когда стали разбивать лагерь, то часть людей занялась привычными делами, а остальные стали рыть вокруг шатров глубокие ямы и заполнять их камнями и всем тем достаточно твёрдым, что сумели отыскать. Я видел мельком, как мастер Ванцзу обходил эти ямы и брызгал в них чем-то, бормоча, верно, заклятья.

Уже вечером, после ужина, он тоном, не терпящим возражений, велел мне идти спать и словно нянька последовал за мной. Уже на ходу он шепнул, что о многом жаждет меня спросить, и наверняка был раздосадован, когда в шатре обнаружился Сяодин, который тут же воскликнул: «Ну, теперь-то можно, мастер?!». Наш начальник тяжко вздохнул, насупив брови, но только махнул ладонью и сел на походный стул, наливая себе воды в глиняную плошку. Не обращая на него внимания, мой младший товарищ обратился ко мне с воодушевленным ликом и вопросил:

— Так что ж это выходит, Мэн-гэ владеет магией огня? А отчего ж никому не сказал?

— Да, мне вот тоже очень интересно, — буркнул мастер Ванцзу и проникновенно взглянул на меня поверх своей плошки.

— А Песчаный Червь вас неужто совсем не волнует? — силясь скрыть своё смятение, отозвался я.

— Про Червя я и без тебя знаю, — отозвался мастер Ванцзу и теперь уж глядел на меня с откровенным раздражением.

— Коль знаете, отчего нам с Сяодином не сказали?

Мастер Ванцзу в ответ хлопнул плошку о походный столик так, что та наверняка треснула, вскочил и словно гром пробасил:

— Да неужто вас, недоумков, это бы спасло?! Какая защита у тебя от него, окромя чар, что даже тебе самому не принадлежат?!

Теперь уж мы с Сяодином оба замерли и пораженно взирали на него. Верно, тогда-то он и понял, что терпение изменило ему, и он позволил себе лишнее. Он окинул моего помощника задумчивым взглядом, и я догадывался, что он размышлял, выгнать ли его или ж воздержаться от этого, дабы не разжечь ещё более его любопытства. Уже спокойнее, переведя на меня уставший взор раскрасневшись от солнца и песка глаз, он спросил:

— Ты знал о своем владении магией огня до сего дня?

— Нет, мастер.

— И знать не знаешь, откуда она взялась у тебя?

— Не знаю.

— И не догадываешься? — пристально глядя мне в глаза, спросил мастер Ванцзу.

— Пока мне нечего об этом вам сказать, мастер, — помедлив, ответил я.

Некоторое время мы с ним таращились друг на друга, покуда он не вздохнул и не пробормотал, потирая лицо ладонью: «Надеюсь я, что ты знаешь, что делаешь. И что разберешься до нашего возвращения в столицу и скажешь мне о том, дабы я мог решать, как быть со всем этим дальше». Я молча обдумывал эти слова под его пытливым взглядом и под непонимающим взглядом Байху Сяодина до того мгновения, как мастер с нажимом произнес:

— Байфэн.

— Это приказ, мастер?

— Нет, это просьба, от старшего товарища к младшему.

— Тогда как ваш друг я непременно её исполню, — почтительно склонившись, ответил я, пряча глаза, и добавил: — Когда сам разберусь, что к чему.

Мастер Ванцзу ничего мне не ответил, лишь встал и вышел из шатра. А, вернувшись, велел нам ложиться спать, ибо утром предстоял тяжкий и полный опасностей переход. Оставался всего день пути до ущелья, и тогда временно опасности пустыни Ганхандэ отступили б от нас, кабы мы, уцелев, достигли его.

–

Что-то щекотнуло меня по щеке, и я проснулся. Вокруг стояла темень, и слышались дыхание и храп моих товарищей-магов. Я успокоился было и приготовился повернуться на бок и продолжить спать, но тут услышал голос прямо над ухом:

— Лучше б тебе оставить эту тайну промеж нами, а не делиться ею с другими…

— Что?.. Юньсюэ?

— Тш-ш…Иди-ка ты за мной.

Я ощутил нежное прикосновение к своей руке, и сам не заметил, как встал и шаг за шагом последовал за той, что вела меня, покуда мы не вышли за пределы шатра, и не остановились поодаль, среди дюн, и над нами хрустальной крошкой на синем шёлке небес блестели звёзды. Отчего-то первым делом я заметил именно их, и лишь потом опустил взор и встретился глазами с девушкой, что всё ещё держала меня за руку. Это и вправду была она. И я спросонья назвал её по имени, хорошо ещё, что сам я был в тот миг вдали от родины… Смущение охватило меня, и я высвободил ладонь из её цепких пальцев.

— Как ты здесь оказалась? Неужто следовала за нами всё это время?

— Ха-ха-ха, — звонко рассмеялась она. — Ты мне дорог и важен, Байфэн, но не настолько, чтоб по пустыне идти за тобой сотни ли туда и обратно. Я всё там же, на земле маньчжаней. И с каждой победой ваших войск вынуждена буду отдаляться всё сильнее.

— Стало быть, я вновь вижу сон? Но почему такой?

— Тревога сковала тебя, и ты не можешь заснуть крепко. Вот и пришлось мне воссоздать тебе то, что привыкли видеть твои глаза.

Я вздохнул и уже внимательнее оглядел её. На этот раз её жуцунь был бледно-жёлтым снизу и синим словно небо над нами — сверху, и всё также распущенные волосы струились по плечам, разве что теперь их украшала алая роза.

— Это твой огонь вырвался из моей ладони? — спросил я тихо.

— Мой, — кивнула она. — Разве ж я могла позволить тебе погибнуть, да ещё и так? В тебе сосредоточены многие мои надежды…

Но, какие надежды она возлагает на меня, она так и не сказала. Лишь со смущенной улыбкой опустила глаза и, ежли мне не почудилось, даже покраснела. А у меня впервые возникло желание отблагодарить её…

— Не говори об этом Ванцзу Даомэню, — вновь попросила она, оборвав мои мысли. — Он прозорлив, и без того уж догадался о многом.

— Тогда ж какой толк ему не говорить?

— Ежли ты скажешь, вытянет он из тебя и всё прочее, а мне этого не надобно.

Она подняла на меня глаза и вперилась своим цепким взглядом оборотня в моё лицо, будто ища, за что поудобнее ухватиться.

— Он родич моего учителя, мой начальник, отчасти наставник, старший товарищ и друг. Я не могу ему лгать. Да и нет такой лжи, которая тут обманула бы его.

— Что ж, тогда поступай как знаешь.

С этими словами она повернулась ко мне спиной и приготовилась уйти, но, поддавшись порыву, теперь уж я схватил её за руку и проговорил:

— Не злись на меня за это…Лучше прими мою искреннюю благодарность…

— Пустяки, спасение за спасение. Разве ж я не говорила тебе, что молва напрасно малюет лисиц злодейками? Вот и я умею быть благодарной.

— Где тебя найти?

Она обернулась и воззрилась на меня удивленно.

— А начто тебе меня искать? Ведь я вот, стою пред тобой…А ежли ты желаешь меня увидеть вновь наяву, — с хитрецой добавила она, — то давно уж знаешь, что тебе делать. Ведь имя моё ты не забыл.

— Одно из твоих имён, — тоже улыбнувшись, отозвался я. — Уж не думала ль ты, что я поверю, что ты назвала мне своё тайное имя?

Она улыбнулась обворожительнее, чем когда-либо прежде, и повторила за мной:

— Одно из моих имён, верно. Но оно мне едва ль не дороже всех прочих, даже тайного.

— Отчего так?

— Быть может, узнаешь однажды. Дабы позвать меня, и оно годно. Чего тебе надобно от меня, что спрашиваешь, где меня искать?

— Хочу прислать тебе одну вещь.

Лицо у неё вновь сделалось задумчивым, а глаза непроницаемыми. Отвернувшись, она проговорила: «В Тайяне есть один дом, в нём старуха по имени Богдо иногда принимает за небольшую плату путников. Ежли ты там окажешься, и она ещё будет там, попроси её передать мне то, что ты желаешь передать. А теперь мне пора. Скоро рассвет. Будь осторожен, легенды об ущелье тоже могут быть правдивы». С этими словами она высвободила свою руку и ушла в сторону бархана, туда, где зеленело небо. И я глядел ей вслед, покуда не проснулся.

Первые проблески утра пробивались сквозь тканный проход, но я всё равно лёг на бок и тогда уж заснул крепко. Проспал я так не более часа, но всё равно чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. И едва солнце над горизонтом поднялось на высоту указательного пальца вытянутой перед собой руки, как караван продолжил свой путь, упрямо ища в горах спасение от жара, жажды и древних чудовищ.

___________________________________________________________________________

[1] Наньфан Яодай — горы Южного Пояса, разделяющие империю Син и Индрадж (на тот момент Индрайю). Одна из высочайших горных цепей не только этих двух стран, но и всего мира Цю (Аридууны).

[2] «Какое-то потрясение» — это т. н. Великий Мор 300-х годов до Я.Л., который привёл к исчезновению Мидухсашры и Фараша на территории будущего Аррафа, а также к Движению Народов, в т. ч. в земли царства Хари, и стал одной из предпосылок Кемийской Изоляции.

[3] Царь Четан (280–212 до Я.Л.) — тринадцатый правитель Харийской династии, правивший с 248-го года до Я.Л., потомок Виджаяна Объединителя, что в VI-м веке до Я.Л. после завоевания царством Хари Акаши и Паракраамы на несколько сотен лет объединил под властью своего рода огромные территории будущего Индраджа. Сам Четан предположительно приложил руку к созданию ранних государств на территории Туманных островов.

[4] Крмих — божество в мифологии нагаджанов и демон в мифологии остальных индраджских народов. Один из детей Махаматы, Великой Матери, «брат» Нияти-Сутини и Суса, которые почитались в районе древних городов Сянха и Бпрасад, и в мифологию шанрэней вошли под именами старших божеств Юаньлэй (Изначальных) — Ни-Яй и Фу-Са. Те, что называли Крмиха демоном, его порождений считали лишенными разума и души, нагаджаны же утверждали, что те просто одичали, и поглупели именно от этого, но были такими отнюдь не всегда.

[5] Лин-та — синское название Линтара, города, позже названного Кандилем, на момент событий столицы Линтарского шахства. И-Фа — синское название материка Ифар, и речь о стране Кеми, которая в тот момент существовала за закрытыми границами: сами кемийцы ещё имели дела с соседним Аксеумом, но больше ни с кем и к себе никого не пускали. Изоляция была прекращена силами аррафцев лишь в Х-м веке.

[6] Эпидемия в поздней Хуандигоу вспыхнула в 102-м году от Я.Л. в правление императора Шуйчже-Ди и длилась несколько лет, фактически уничтожив многие древние города. Свансара (80-113), последний представитель Харийской династии, погиб попав в засаду, и виновники его гибели так и не были найдены. После этого власть захватил представитель знатного шандарского рода — Арун Рыжебородый (62-116), основатель новой династии Арунов, переименовавшей царство в Индрайю, и правившей до 387-го года после Я.Л. Самого Аруна считали потомком форшей по матери, чем и объясняли цвет его волос, но, правда это или нет, правление его потомков привело к недовольству очень многих и спровоцировало в числе прочего исход жителей западных границ, позже названных восточными форшами и основавшими Зархан (позже Захран) и Лажвард (позже Сафир). В общем, обеим странам было не до того, а когда стало до того, беженцы уже разнесли слухи по соседним странам, поэтому в поздней Хуандигоу и в ранней Син у Арунов была слава варваров, с которыми дел лучше не иметь.

[7] То есть около 9-10 метров.