Тусклый Свет Фонарей. Том 2

Глава 4. Вой в ночи

Измученные нелегким путём люди пристали к командиру Лай с просьбой позволить им задержаться в оазисе не только на одну ночь, но ещё и на весь следующий день и ночь за ним, а уж на рассвете двигаться дальше. Тот неохотно дал согласие. Тогда все с радостным гомоном принялись устанавливать шатры и всячески готовиться к ночлегу — распрягли и привязали верблюдов, попрятали поклажу, развели огонь и разбрелись в сумерках на поиски воды.

Меня всё тяготил тайный смысл названия этого оазиса, и я долго присматривался к берегам озера, вокруг которого он образовался. Ничего странного в нём я так и не увидал, но, поскольку было уже почти темно, выдохнул с облегчением, когда кто-то отыскал чудом не забившийся колодец. Вода в нём была мутной, сильно загрязненной песком, но я уклончиво поделился своими опасениями и сумел уговорить спутников до утра из озера не черпать. Так что, недовольно бормоча, они принялись поднимать ведро за ведром и очищать воду, покуда она не становилась достаточно чистой, чтоб удовлетворить все наши нужды. Первым делом напоили верблюдов, потом стали готовить еду и кипятить воду для чая. Заваривали тот, что был подешевле, ибо вода из того колодца могла даже самый изысканный напиток превратить в пойло для скота, даже, если её просто немного добавить. В ответ на жалобы своих людей Цун Даогао предложил им грядущий день потратить на расчистку колодца, те надулись, но и отказываться не стали. Все прекрасно понимали, что нам ещё надобно было пройти и обратный путь.

Я ожидал, что после ужина юнь Лай соберет всех для обсуждения того, как мы будем двигаться дальше, но он лишь назначил ответственного за порядок в лагере и ушёл спать. То же самое сделал и господин Гувэй. Я опасливо поглядел на находившегося неподалеку мастера Ванцзу и спросил его, не собирается ли и он поступить так же.

— Собираюсь. Или ж тебе есть, что поведать мне?

— Нет…

— Чего ты всех переполошил и бродил как околдованный вокруг этого озерца?

— Не странно ли, — решил я поделиться своими опасениями, — что оазис этот прозвали Чунху? Ведь мошкары и комаров здесь не более, чем в других. Быть может, мы чего-то не заметили, когда пришли сюда?

Мастер Ванцзу смерил меня долгим пристальным взглядом, потом ладонью потер лицо и устало спросил: «Дурак ты что ли?». Он хотел было ещё что-то, верно, добавить к этому, но махнул рукой, посоветовал мне не валять дурня и тоже поскорее ложиться спать, а после, оставив меня в недоумении, скрылся в нашем шатре.

Поначалу меня взяла досада, но потом я решил, что начальник мой наверняка ужасно устал, и глупо на него за это сердиться. Да и долго терзаться сомнениями и вопросами мне не пришлось, ибо вскоре ко мне подошёл Сяодин, кивнул на один из костров и предложил присоединиться к помощникам посла и командира Лая, и их спутникам, которые, пользуясь дарованным им отдыхом, решили, наконец-то, не торопясь посидеть у огня, выпить и поболтать. Спать мне отчего-то ещё не слишком хотелось, и я принял приглашение.

Многие всё ж последовали примеру старших и разошлись по своим шатрам, и мы, оставшиеся четырнадцать человек, сели в два круга у костров. Поначалу пили чай, а, когда ещё трое ушли спать, и страх, что Цун Даогао может проснуться и всем устроить нагоняй, прошёл, кто-то вскрыл кувшин с цзю и стал разливать его всем желающим прямо в чаваны. Пустынная ночь была, как всегда, холодной, и потому мы с Сяодином тоже не отказались, тем более что вино оказалось из запасов господина Гувэй, и радовало не только теплом, но также вкусом, ароматом и своею переливающейся игрой в рыжих отблесках пламени.

После первой чарки, попрощавшись со всеми, ушли ещё двое, а оставшиеся расселись вокруг костра побольше, то есть нашего. Поначалу болтали о всякой всячине — о своих боевых подвигах, о том, кого кто дома ждет, кто чем займется, когда закончится война. Мы с Сяодином попивали цзю и только слушали.

Когда ж нас осталось всего девять, кто-то всё ж решил заговорить о наболевшем и спросил нас, зачем нам приказали сопровождать посла. Я пожал плечами и не успел ничего толком добавить, как помощник юня широко улыбнулся и проговорил:

— Эх вы, а ведь дуйчжан-то из травяного оазиса верно догадался, и даже наш посол… — он понизил голос до шёпота и кивнул на большой шатёр, где мирно спал господин Гувэй. — Даже он почуял. Иначе с чего ж он про неприкаянные души заговорил?..

— Пускай простят меня благородные сяни, — перебил его другой и слегка склонил голову в нашу сторону, прежде чем возвратил взгляд товарищу, — а только нет такого гуя, с которым не справились бы либо дубинка, либо монах…

— Или даос, — поддержал третий.

— Да ведь мы и есть даосы, — не выдержал я.

— Правда? — удивился кто-то. — А расскажите, с какими чудесами успели повстречаться!

— Да, расскажите! — поддержали другие.

Они все будто сговорились, и я нехотя поведал им историю, что приключилась со мной в Юаньталоу. Выслушав меня, они стали галдеть наперебой, и после уж было их никак не остановить. Один из них, шустрый малый лет тридцати, перехватил у меня слово и принялся рассказывать страшилку, что из уст в уста передавали в его родных местах:

Средь болот Чжанъи будто бы есть небольшое озеро с такой тёмной водой, что даже днем сквозь толщу его вод не то что дна не разглядеть, но даже и на два пальца вниз — уже ничего не видно, одна чернота.

И поговаривают, будто любое желание может исполнить хозяйка этого озера, коль правильно попросить. Местные убеждены были, что в стародавние времена, не то во времена Хуандигоу, не то даже ещё в Шанрэньфан, дабы отвратить зло, её принесли в жертву тому озеру, и она стала его духом. И никто уж не сумел бы сказать, откуда то поверье взялось, да только шёпотом все повторяли, что легенды не лгут, и, коль в полнолунную ясную ночь в час Мыши взять с собой черную курицу и сесть на берегу в лодку, оттолкнуться и доплыть почти до середины, то лодка начнет сама собой раскачиваться, и вскоре покажутся из воды мёртвые руки многих-многих жертв озера. Тогда важно совладать со страхом, зарезать курицу и бросить её в воду. Но это жертва для мертвецов — они захватят курицу, утащат её в толщу воды и не тронут лодку.

После этого снова надобно ждать. Когда ж луна поднимется достаточно, и осветит нужное место, впереди, на северной стороне, прямо на водной глади, посеребренной лунным светом, появится она — Хозяйка Озера, в старинных белых одеждах и с длинными распущенными волосами, чёрными прядями струящимися по груди и плечам. Иные говорят, что глаза её чернее вод озера и не имеют белков, и что стоит встретиться с ней взглядом, как лик свой она скроет длинным рукавом или веером, и тогда надобно удержать в узде свой страх, но склониться в поклоне и опустить взор, и более не встречаться с ней взглядом, ибо иначе просителя постигнет безумие.

Поприветствовав Хозяйку, как должно, следует изложить ей свою просьбу и предложить взамен жертву уже для неё. И недаром говорят, что исполняет она любое желание, ибо люди не просят о том, чего исполнить она не может — такова уж человеческая натура — но взамен тоже берет много и не удовлетворится ни курицей, ни свиньей, а только человеческой кровью, и меньшее, что приходится ей отдать — это собственный палец иль целую руку. А уж ежли велико желание просящего, то и её жажда будет велика, и уж никак не обойтись без человеческой жертвы. И на тот страшный поступок сам проситель должен отважиться, коль желание его исполнится, не то сам же и погибнет.

Коли предложенная жертва устроит Хозяйку, и она согласится исполнить волю того, кто явился к ней, то приблизится и уронит на колени того, кто ожидает в лодке, алую ленту или ж веер, и её собственные одежды окрасятся красным. Тогда должно поблагодарить её за милость с поклоном и грести к берегу, но ни в коем случае не разворачивать лодку и самому не оглядываться. Поговаривают, будто иначе Хозяйка предстанет пред ним, лицом к лицу, и погубит его самого, ибо с момента заключения их договора, она всегда незримо стоит за спиной у того, кто отважился просить, и не простит того, кто посмотрит ей в лицо во второй раз. И о договоре их проситель тоже не должен рассказывать ни одной живой душе, иначе кара постигнет его и того, кому он проболтался.

«Вот так-то!» — с многозначительным видом подытожил рассказчик. Все слушали его, затаив дыхание, кроме нас с Сяодином. Впрочем, даже мне от этой истории сделалось не по себе. Дабы скрыть это, я спросил:

— Кто ж тебе рассказал эту легенду?

— Мой дед, покуда я ребенком был, почтенный сянь. А тому рассказал его…

— Выходит, ты не знаешь никого, кто сам бы видел этого гуя?

— Я-то нет…Но дед…

Видно было, что вопрос мой смутил рассказчика, и ещё больше он засмущался, когда остальные начали переговариваться и посмеиваться. Лишь один, стоявший позади других, нахмурился и что-то хотел сказать, но его опередил здоровый краснорожий детина:

— Ой, да не бреши ты! Я сам из Айшэня, а тесть мой из Хуавэнши, и что-то ни сам, ни от него я подобных баек не слыхал!

— Ну да, вам-то городским виднее, — буркнул парень, рассказавший о «чёрном озере».

— Пускай не виднее, но страшилку для детишек от правды отличить ещё могу.

— Так коль ты такой умный, то и расскажи нам всем историю получше моей!

— И расскажу! И раз уж мы о древности заговорили, то и мне есть, что вспомнить. Да в отличие от тебя, болтуна, я, хоть и шапочно, да знал того, кто там побывал.

Все загалдели и, воодушевленные подобным дополнением, попросили детину немедленно рассказать всё, что тот хотел. Лишь солдат, что не успел что-то сказать, нахмурился пуще прежнего. Но заставить замолчать болтуна уже было невозможно.

«Слушайте…» — произнёс он и рассказал то, что будто бы слышал от старика, бывшего приятелем его второго дядьки.

Тот старик тоже родом был из Айшэня, из зажиточной семьи, и с детства испытывал страсть ко всяким древностям, и взахлёб слушал рассказы о древних народах и городах нашей земли. Когда ж он подрос, то решил сделаться учёным и раскрыть тайны прошлого. Казалось ему, что сам Синфу-ван взял его за руку и вёл по дороге жизни. Он сумел успешно сдать вступительные экзамены, выучиться, а потом сдать уже все экзамены выпускные и на должность, и стал помощником хранителя университетской библиотеки, и получил право искать и читать там всё, что пожелает.

За те годы, что он провёл на той должности, он изучил всё, что сумел найти по временам Хуандигоу, и свёл это воедино, дополнил и представил ученым мужам, удостоившись похвалы от них, но самого его грызли тоска и неудовлетворенность. Он не желал останавливаться на достигнутом и жаждал проникнуть вглубь времен, дабы доискаться до тайн седой древности. Особливо покоя ему не давали руины древнейших городов — Цзоуюй, Сянха и Инг-Ео, и он мечтал отыскать затерянные города племен Фазанов, Оленей и Тигров — легендарные Фэнши, Цилиньшань и Хушаньфэн.

Дабы отыскать их, он решил отправиться к руинам Цзоуюй и поискать там что-то, что привело бы его к тому, что мечтал он найти. И так однажды, на исходе сезона дождей, когда ливни прекратились, но по небу ещё ходили тучи, а по земле стелились туманы, он отправился в сопровождении помощника к тому немногому, что осталось от древней столицы полулегендарных владык прошлого.

Выйдя рано утром, они стали извилистыми и безлюдными тропами подниматься по склонам в сторону гор. Летописи гласили, что когда-то река протекала севернее и впадала недалеко от того места, где на холме племя Черепах построило свои первые жилища, в залив. Но позже из-за землетрясений всё переменилось. И отчасти именно поэтому великий Первый Император стал искать место для новой столицы, и получил знак от Небесного Дракона — возвести её у гор Лонъя. До того ж Цзоуюй или, как позже называли его, Цзяоюй был самым большим и великолепным городом на Срединной Земле. Впрочем, говаривали и что то были два разных города, а не один, просто под разными именами, хотя оба поражали великолепием.

Однако боги и время сделали своё дело, и от былого великолепия остались лишь часть крепостной стены, столбы древнего храма, основание дворца и, что поражало всех, кто решался туда прийти, почти нетронутыми высились каменные врата с барельефами. Некогда врат там было четыре, по одним на каждую сторону света, но не обрушились отчего-то лишь западные. К ним-то и пришли путники.

Пустынен был покинутый холм, даже деревьев — и то там не росло на несколько десятков ли вокруг. Но учёный так горел своим желанием во всём поскорее разобраться, что ни на что не обращал внимания и вместе с помощником немедля принялся за осмотр руин. Много часов они провели за своим делом, прежде чем ни с чем вернулись к ослам и поклаже, и собрались было подкрепиться, когда словно из-под земли вырос рядом с ними старик с седой бородой, в бедной одежде и полукруглой шляпе, похожей на черепаший панцирь. Заметили его они лишь тогда, когда он, опираясь на кривой посох, сделал к ним шаг и поклонился. Невольно оба ответили старцу тем же, и тогда он заговорил с ними, и спросил, кто они такие, и что ищут в этом позаброшенном городе.

Помощник учёного надулся и собирался, верно, ответить что-то резкое, но учёный жестом велел ему помалкивать, а сам всё о своей цели кратко поведал в надежде на то, что ему посчастливилось столкнуться со старожилом тех мест, которой сумел бы поведать ему что-то важное и полезное. Но старик слушал с мрачной молчаливостью, а под конец проговорил:

— Неладное дело затеяли вы. Лучше бы идти вам поскорее отсюда да не возвращаться.

— Отчего же так? — удивился учёный.

— Место это оставлено богам. И, пускай Изначальные не так уж ревностно оберегают его, как другие, но Владычица Запада не потерпит чужаков, а ведь именно сегодня она должна явиться сюда для осмотра вотчины своей.

Учёный с помощником переглянулись, и второй шёпотом стал уговаривать последовать совету загадочного старика, ведь всем известно, что богам досаждать — себе дороже. Учёный слушал его увещевания задумчиво и не находил себе места, ведь казалось ему, что он вот-вот приблизится к разгадке. Наконец, он прервал своё молчание и пообещал, что они уйдут, но поначалу потрапезничают, дабы не тащить с собой снедь обратно, и пригласил разделить с ними пищу старика. Тот почмокал губами и согласился.

В начале он, учтиво склонив голову, съел горсть риса с водорослями, а потом ел одну только рыбу, но молодые люди этого не замечали. Не желая упускать возможность разузнать хоть что-то, учёный больше засыпал случайного гостя вопросами, нежели занимался едой. Тот отвечал неохотно, но всё ж удалось из него вытянуть, что в самом деле в незапамятные времена выше по течению Цзиньхэ стоял город Фэнши, и что жители Цзоуюй вели с ним оживленную торговлю, но более ничего ему неизвестно, ибо он «привязан к этому месту и в других никогда не бывал». Под конец, видя горячность учёного, старик усмехнулся и проговорил: «Вижу я, что ты не отступишься от своего и не успокоишь своё сердце, покуда не найдешь ответы на свои вопросы. Ты можешь поискать их там, — кивнул он в сторону руин, — даже и нынче. Но готовься тогда заплатить за них великую цену. Боги могут внять твоим молитвам, но что попросят взамен?..».

Казалось, он хотел ещё что-то добавить, но передумал, рассмеялся, поблагодарил за угощение и, сославшись на малую нужду, отошёл и скрылся в ближайших кустах, что росли аж в двух ли от того места. Учёный разговорился с помощником, а спустя время они поняли, что старик так и не вернулся.

«Не к добру это, мастер. Следует нам послушаться его и возвратиться домой, не искушая судьбу», — обратился к учёному его спутник. Тот кивнул, и они стали было собираться, как вдруг стало ясно, что, намереваясь позже возвратиться, они оставили часть своих инструментов среди руин. Учёный велел помощнику собираться, а сам торопливо зашагал за позабытыми вещами, втайне желая хоть напоследок ещё взглянуть на руины древнего города.

Уж день клонился к закату, и низкие лучи его едва проскальзывали сквозь затянутое плотными тучами небо, а по земле начинал стелиться туман, и учёный ускорил шаг, да, погруженный в глубокие думы, сам не заметил, как прошёл прямо сквозь врата и, не оглядываясь, поспешил к основанию дворца, где лежали позабытые инструменты. Он прошёл так ещё с половину ли и вдруг остановился от того, что почувствовал, как вокруг всё переменилось, и впереди один за другим заструились вверх потоки дыма, а за кустарниками откуда ни возьмись обнаружились дома, которых прежде там не было.

Сделав ещё несколько шагов вперед, учёный ахнул, ибо предстало пред ними то, чего ни один из ныне живых до него не видывал: вперед шла широкая утрамбованная дорога, по обе стороны которой высились деревянные дома с прямыми четырехскатными крышами, и дым поднимался, верно, от их очагов. Меж домов сновали люди в простых одеждах, каких ранее учёный нигде не видывал. И, когда взгляд его упал на нескольких из них, что несли бронзовые сосуды куда-то, то поразила его страшная догадка, и он кинулся бежать обратно.

Но у врат подтвердились все его самые жуткие опасения — врата с двух сторон обрамлялись крепкой кирпичной стеной, покрытой смешанной с сажей серой известью, что тянулась, докуда взора хватало, и влево, и вправо, а сами врата из крепких досок двое стражников в таких же одеждах, как и на остальных, как раз закрывали, навалившись на них всем телом.

Учёный кинулся было к вратам, дабы успеть выскочить, но не сумел. Стражники грубо оттолкнули его и начали что-то сердито говорить ему, махать руками и потрясать бронзовыми гэ. Увидав гэ, он с отчаяньем сжал голову руками и побрел прочь.

На этом месте рассказчик внезапно умолк и оглядел собравшихся, похожих на детей, что сгрудились вокруг взрослого, который перед сном рассказывал им сказки. Тишина стояла гробовая, лишь треск костра нарушал её. И все с напряжением ждали продолжения…Покамест детина не издал какой-то резкий звук, от которого некоторые вздрогнули, и не рассмеялся.

— Ну и чего ты ржёшь-то словно конь, которого только вывели из стойла? — недовольно пробурчал кто-то. — Что ж дальше было с твоим знакомцем?

— Не знаю, — продолжая посмеиваться и потряхивать головой, отозвался рассказчик. — Помощник искал его, покуда не потемнело, а потом в ужасе сбежал, решив, что его старший навлек на себя гнев богов и погиб. На следующий день он вернулся уже с кучей людей, и они нашли дядькиного приятеля сидящим на камне. Он весь стал седой, и на лице и руках у него залегли морщины, хоть в ту пору ему не было и тридцати. И, когда его спросили, он рассказал лишь то же, что и я вам сейчас, добавив лишь, что наутро сумел прорваться через врата. А об остальном вскользь упоминал разве что после большой пьянки. Да и то, протрезвев, умолял забыть обо всём.

— Хм-м, а ведь я знаю, о ком ты! Это ж ведь Безумный Нун, бастард Цинь Нэ от какой-то сборщицы чая… — вдруг воскликнул один из солдат. Детина хлопнул себя по коленке и, вновь рассмеявшись, подтвердил:

— Да, он. Цинь Нэ его и признал-то лишь после того, как тот экзамены сдал. А потом вот так…

— Так что ж это выходит, этот ваш Безумный во врата зашёл да в Хуандигоу попал? — спросил тот, что рассказывал о Хозяйке Озера. На лице его сомнение смешивалось с тревогой. Детина ж опять посмеялся и ответил:

— Да как бы не в Дунфан занесло его иль, по меньшей мере, в Шанжэньфан. Говорят, он как-то допился до того, что признался, что видел там вана и знатную женщину, что прибыла на колеснице с Запада, и он не знал, была ль то супруга вана из Тигров или ж сама Владычица Западных Покоев.

Задумчиво слушал я всё это, гадая, где правда, а где вымысел и морок, а, когда услышал последнее, то слегка толкнул плечом Сяодина и шёпотом спросил: «Ну, а ты что думаешь?». Тот лишь пожал плечами. Остальные вновь начали шуметь, и поверх их голосов зазвучал голос помощника Цун Даогао, который уж был в изрядном подпитии и объявил всем, что раз заговорили о древних стражах и воинах, то и ему есть, что сказать.

Когда все притихли, он, как и его предшественники, начал издалека, и заговорил о том, что многие путники за сотни лет сгинули в песках Ганхандэ, и порой на её окраинах происходили кровавые битвы, и погибали целые войска, одни, сраженные врагами, а другие бежали с поля боя и умирали в пустыне опозоренные. И вот…

Все внимательно слушали и ждали, что скажет он дальше, когда вдруг сухой воздух огласил протяжный вой. Все вмиг притихли и повернулись туда, откуда он доносился. Вой зазвучал снова, но почти сразу резко оборвался, сменился визгами и те тоже внезапно стихли. Люди у костра с тревогой стали переглядываться, а иные повскакивали с мест.

— Да вы что же, струсили? — насмешливо спросил тот, что рассказывал об учёном муже. — Это просто пустынный волк.

— Пускай волк. К волкам мы привычны и их не боимся. Но чего он сам испугался и отчего столь резко умолк? — спросил тот, что первым спросил о том, что сталось со знакомцев предыдущего.

Этот вопрос заставил остальных зашелестеть словно лес под дуновением ветра, а потом тот солдат, что всё хотел что-то сказать, вскочил и с перекошенным лицом завопил, тыча пальцем в рассказчиков:

— Это вы во всём виноваты! Вы пробудили пустынных гуев своими россказнями! Я ж с самого начала не одобрял этого и просил…

— А ты кто такой-то, чтоб нам указывать и одобрять да не одобрять?! — вспылил детина.

Дело попахивало дракой, но тут уж встали мы с Сяодином и всех утихомирили, после чего обратились к помощникам юня и посла и предложили обойти лагерь, дабы удостовериться, что нам ничто не грозит. Так и было сделано. Но долгий обход ничего нам не дал. Тогда сникшие командиры выставили дозорных, а остальным велели укладываться спать да утром следить за языками.

Мы с Сяодином вскоре после того умылись и забрались в наш шатер на троих. Мастер Ванцзу спрашивал, что там стряслось, но стоило кому-то из нас буркнуть про волка, как он пробормотал — «А-а, всего-то» — перевернулся на другой бок и вновь захрапел. Мы переглянулись, мрачно вздохнули и, загасив светильник, последовали его примеру. Обоих нас, верно, терзали дурные предчувствия, но оба же мы не желали им довериться. А наутро выяснилось, что пропали несколько верблюдов.

–

Мы трое уже успели умыться и позавтракать, когда к нам встревоженный и смущенный заглянул помощник командира и, запинаясь, объявил о пропаже. Мастер Ванцзу выпрямился и спросил: «И ты пришёл, дабы сказать нам, что пожитки свои мы понесем на своём горбу?». Я так и не уразумел, всерьёз он это или подтрунивал над воякой, как часто делал и прежде. Но тот в любом случае смутился ещё больше и ответил, что юнь просил нас посмотреть.

Переглянувшись, мы с Сяодином тут же покинули палатку и последовали за помощником Цун Даогао. Чертыхаясь, нас вскоре нагнал и мастер Ванцзу. Загона накануне толком никакого и не соорудили, просто воткнули несколько толстых сухих веток и обтянули веревкой, а верблюдов стреножили. Но даже это не помешало им сгрудиться в одном месте и прижиматься к друг другу в страхе, а часть палок загона с противоположной стороны повалилась, и они лежали занесенные песком наполовину. И возле этого места уже собралась бурлящая толпа. Когда ж мы подошли, все резко замолкли и уставились на нас с напряженным ожиданием.

Командир Лай был там же и рассказал нам то немногое, что выяснил сам — в ночи дозорные услышали крики верблюдов, кинулись к загону, но, когда подошли, ничего подозрительного не заметили и разошлись. И с того часа до самого утра всё было тихо и спокойно, но наутро пришли погонщики и, заметив повалившийся загон, стали пересчитывать верблюдов. Вот тут-то и стало ясно, что трое бесследно исчезли — ни трупов, ни следов, ничего.

В наступившей тишине мастер Ванцзу стал осматриваться и обменялся каким-то странным взглядом с замеченным им проводником. Но не успел ни один из них ничего проговорить, как выступил из толпы тот воин, что накануне упрекал нас за рассказы у костра, и вновь заголосил:

— А я говорил, что нечестивые россказни до добра не доведут! Вы разгневали духов пустыни! И теперь…

— Замолкни! — резко оборвал его командир Лай. — Забыл своё место? Прекрати свои кликушества, не то я тебя привяжу к дереву, оставлю здесь и на обратном пути проверю, не обратился ли ты сам в гуя. Понял?

— Да, командир, — мрачно пробормотал парень, но явно остался при своём. Да и в толпе, куда он вернулся, послышался недовольно-боязливый шёпот.

Командир Лай прикрикнул на солдат, и те лишь тогда затихли. После этого он обратился к мастеру Ванцзу и спросил, что тот думает.

— Что гуи здесь не при чём, — ответил наш начальник.

— Тогда кто же?

— Силы природы, — загадочно заявил мастер. Мы с Сяодином переглянулись и ждали, что он продолжит, но вместо этого он предложил поговорить без лишних ушей в присутствии посла и проводника.

Командир Лай согласился, всем приказал разойтись, а погонщикам осмотреть верблюдов, покормить, напоить и почистить, после чего жестом велел идти за ним. Мастер Ванцзу решительно направился следом, но, когда мы с моим младшим попытались сделать то же самое, нам велел ждать его в нашем шатре. Причин мы не поняли, но спорить не решились и, прождав не меньше получаса, гадали, что происходит, и отчего начальник нас отослал. Когда ж он возвратился, то, не дав нам времени хоть о чём-то его спросить, сказал собираться в дальнейший путь, мол, Цун Даогао принял решение, и до полудня следует покинуть оазис. На все наши попытки расспросить его, он только отмахивался.

Так и не добившись ничего, мы собрали свои вещи, затем шатер и, передав его собранным в руки прислужников, вскоре взобрались на верблюдов. С высоты их горбов, я заметил, как набирают воду из озерца и наполняют ею последние свободные бурдюки. Неужто всё ж решили, что оттуда можно пить?

Я собирался спросить о том старшего товарища, когда мы тронемся, но он неожиданно велел нам двигаться в начале каравана, между разведчиками, проводником и командиром Лай, а сам, как позже я заметил, занял место почти в самом конце. И ещё странным показалось мне то, что верблюдов не стали связывать друг с другом, как делали прежде.

Не более, чем за час до полудня мы покинули Чунху, и волочились по пескам, изнывая от нестерпимого жара, до самого вечера, и почти не делая остановок. В чём могла быть причина такой спешки, ни я, ни Сяодин уразуметь не могли, да и не до того нам было. Ночные посиделки оставили на нас свой след, и то я, то он невольно проваливались в дрёму, прямо сидя в седле. Когда ж, наконец, на закате караван остановился, и прямо посреди пустыни вновь раскинули походные шатры, сил моих хватило лишь на то, чтоб припасами подкрепить свои силы и доползти до лежака. Кабы я знал, что обещанный отдых в оазисе окажется столь кратким, накануне пошёл бы почивать куда раньше.

Утром, едва небо на востоке покрыли розовые перья рассвета, всех подняли, и вскоре караван вновь тронулся в путь. Во время завтрака я сумел вытянуть из мастера Ванцзу, что нам осталось до ущелья не более трёх дней пути, и что отчасти командир Лай так и торопится. Об остальном он лишь намекнул, что дело может касаться Юаньлэй. Когда ж я обиженно спросил, отчего он не желает нам с Сяодином открыть всё остальное, он фыркнул и с раздражением проговорил:

— Нам вот переполохи в рядах совершенно ни к чему. А вы оба оказались такими общительными и компанейскими, что я не уверен в том, что языки у вас не окажутся длинными словно у коров.

— Вы несправедливы к нам, мастер, — теперь уж в самом деле с обидой упрекнул я его. — К тому ж должны же мы хотя бы знать, к чему быть готовыми и чего опасаться…

— Земли, — помедлив, ответил начальник. — Глядите в оба, и в близь, и в даль. И коль увидите нечто странное, дайте сигнал.

Мы кивнули, и тогда мастер Ванцзу отдал распоряжение, после которого нам подали наспех сделанные шесты с флажками — жёлтый вручили Сяодину, дабы тот поднял его и помахал, завидев хоть что-то подозрительное, а красный — мне, дабы я дал знать, ежли опасность будет очевидна. После того ждать было уже никак нельзя, и караван пришёл в движение.

На этот раз командир Лай отдал приказание сделать привал в час Лошади, а на исходе часа Козы, пообедав, мы продолжили путь. Утром мы с Сяодином прилежно исполняли приказание и приглядывались к малейшему движению бархана и каждому взмаху крыла пролетавшего неподалеку стервятника, когда тот поднимался ввысь или, напротив, приземлялся. Однако ничего не происходило, и, продолжив путь днем, мы уж было решили, что опасность переоценена, разговорились и не были столь же внимательны. К странному вихрю впереди наше внимание привлек один из разведчиков Цун Даогао. Сяодин тут же взмахнул своим флажком, а затем поднял его выше и повторил движение.

Через несколько мгновений, вздымая песок, к нам приблизился сначала проводник, а, чуть погодя, и командир Лай. Заметив странные вихри впереди, на бархане, куда мы собирались подниматься, проводник покачал головой и сказал, что это могут быть порывистые ветра, и нельзя исключать песчаную бурю. Цун Даогао спросил его, нужно ли обойти это место, но тот покачал головой — коль буря начнется, её просто так не обойдешь.

Покуда они переговаривались, к нам приблизился на своем верблюде и мастер Ванцзу. К тому моменту проводник и юнь договорились до того, что следует всё ж хоть на время связать верблюдов, чему сянь Ванцзу воспротивился. Похоже, ни в какие песчаные бури он не верил и думал о чём-то своём. В конце концов, он махнул рукой и уступил, но нам велел переместиться в конец каравана, а сам занял наше место в начале.

Стоило, однако, пройти с десяток ли и приблизиться к бархану, как песчаного вихря на нём и след простыл.

— Похоже, никакой песчаной бури и впрямь не будет, — отметил Сяодин и предложил поделиться этим мнением с начальником. — Быть может, он тогда поставит нас снова в начало? Лично мне больше по нраву быть в числе первых, нежели плестись позади всех.

— Ты просто боишься подставлять пустыне спину, — усмехнулся я.

— Что я слышу? Неужто мой старший товарищ называет меня трусом?

— Я вовсе не имел в виду ничего подобного. Скорее даже…поделился собственными опасениями.

Сяодин ничего не ответил, а я лишь тогда заметил, что мы заметно отстали от каравана. Указав ему на это, я предложил заставить наших верблюдов пробежаться, дабы не отстать ещё сильнее. Он согласился. В поднятом облаке песка и пыли мы не заметили, как что-то впереди и слева подняло такое же. Уже когда мы почти догнали караван, верблюды под нами закричали, стали брыкаться и пытаться убежать туда, куда нам было совершенно не нужно — мой понёс меня вправо, а тот, на котором ехал Сяодин — назад.

Я каким-то чудом сумел соскочить и не расшибиться, а вот моего младшего товарища обезумевшее животное понесло обратно к синским рубежам. Я бросился было за ним, но внезапно увидал то, что напугало всех, и сам замер в ужасе: огромное длинное существо с бежевой спиной и сероватым брюхом вынырнуло прямо из песка, вцепилось круглой зубастой пастью в последнего в цепочке верблюда и вместе с поклажей потащило его за собой в толщу земную. Только тогда я и вспомнил…