Тусклый Свет Фонарей. Том 2

Глава 6. Воющее ущелье

Большую часть дня всё было спокойно, хотя мы продолжали двигаться так же, как и накануне, готовые в любой момент дать сигнал об опасности. Животных связывать друг с другом не стали, о чем позже пожалели.

Где-то на стыке часов Лошади и Козы мы с Сяодином заметили в мареве впереди бежевые зубья гор и поначалу обрадовались, а потом подозвали проводника. К счастью, тот подтвердил, что то не очередной мираж, а действительно пики Наньфан Яодай.

«Прохода там два, — добавил он, — один узкий и уводит довольно высоко в горы, но находится ближе и ведет почти к самым Западным Вратам Индрайи. Второй же куда шире и тянется меж гор Южного Пояса и плоскогорья Мэнжэ[1], а ведет к Каменистой пустыне, что примыкает к царству Зархана и Низара. До сих пор я не получил ответа о том, который из проходов выбран».

Мы с Сяодином переглянулись, и я послал его переговорить со старшими. Вскоре он возвратился и объявил, что командир Лай приказал сделать небольшой привал, на полчаса, не более того. Когда это было исполнено, сам юнь, проводник, посол и наш начальник сели вкруг и стали обсуждать дальнейший путь. Потихоньку к ним подобрались и мы с Сяодином. Неведомо нам было, с чего они начали, но закончили тем, что идти нужно ближайшим путем, через Воющее ущелье. Так и порешав, наши старшие почтенные мужи встали и стали расходиться, но остановились, когда их окликнул проводник и, тыча пальцем в сторону горизонта, сказал, что, верно, надвигается буря.

— Ты и в минувший раз так говорил, — недовольно ответил ему мастер Ванцзу. — С чего ты взял, что это буря, а не Пустынные Черви вновь ползут по нашим следам?

— Я вижу и примечаю все признаки, достопочтенный сянь — нарастающую тишину, тревогу верблюдов, сгущение воздуха и движения облаков у горизонта.

— В прошлый раз ужель не так же было?

— Всё было так, кроме воздуха и облаков, сянь. Тогда я думал, что буря ближе, ведь шевелился песок. Но сейчас само небо приходит в движение, забирая все силы с окрестностей. Не лучше ли связать верблюдов теперь, покуда ещё можно сделать это без спешки?

Мастер Ванцзу ответил ему очередным недовольным взглядом, но тут же вопросительно поглядел на остальных. Господин Гувэй развёл руками и сказал, что никогда прежде не был в подобных местах и в подобных делах не сведущ. Посему решение осталось за командиром Лай, а тот приказал следить за происходящим вокруг, и, коль станет ясно окончательно, что надвигается песчаная буря, приготовиться и связать всю караванную цепочку воедино, а, покуда наверняка ничего неизвестно, оставить всё, как есть. Проводник беспомощно поглядел вначале на помощников посла и юня, затем на нас с Сяодином. Но мы могли лишь ответить ему сочувственным взглядом — увы, прежнее доверие тех, кто принимает решения, он утратил, и мы помочь ему были бессильны. Печально вздохнув, он понял это и отправился исполнять приказание.

Вскоре мы продолжили путь, но на исходе часа Обезьяны стало понятно, что проводник оказался прав, и мы вынужденно задержались, дабы связать верблюдов, с тревогой поглядывая туда, откуда, закрывая собой уж не только линию горизонта, но и край неба, двигался песчаный вихрь. Не минуло, верно, и получаса, как он накрыл и наш караван.

Всё вокруг окрасилось в грязно-жёлтый цвет, делая землю почти неотличимой от неба, ибо даже солнце обратилось в тусклую точку, едва источающую свет. Ветер дул в спину, будто подгоняя и принуждая идти скорее вперед, к спасительным горам, но даже и так песок, кружащий вокруг с бешеной скоростью, то и дело попадал в лицо, прикрытое тканью. Мы, вынужденные спешиться, шли, согнувшись будто молодые деревья в ураган, и держались за своих верблюдов, дабы не разбрестись и не потеряться.

Однако ж боги смилостивились над нами, и оказалось, что горы ближе, чем многим думалось прежде. Всего с десяток ли отделял нас от них, а то и меньше того. И, хотя то было тяжко для нас, из последних сил мы рвались к спасительным пикам, и терпение наше было вознаграждено. Но прежде случилось то, чего я не ожидал…

Мы с Сяодином, двумя разведчиками и проводником так и шли в самом начале каравана. Время от времени я поднимал голову и глядел вперед, дабы понять, сколько ещё осталось идти. И вот, в очередной раз так сделав, я увидел, что горная твердь уже на расстоянии броска копья от нас, но вместо того, чтоб порадоваться и ускорить свой шаг, я замер будто вкопанный — средь песчаного вихря проглядывались какие-то тёмные тени. Приглядевшись, я ощутил, как сердце заколотилось в груди испуганной птицей, отдавая биение крыльев в виски, ибо тени сделали шаг вперед, будто преграждая нам путь, и тогда я понял, что это огромное войско, будто по команде направившее на нас своё оружие.

Сяодин приблизился ко мне и тоже резко остановился. Будучи не в силах что-либо сказать, я лишь указал ему рукой вперед и заметил, как округлились на мгновение его глаза. В тот же миг раздался ужасный вой со всех сторон, и испуганно остановились оба разведчика. Необъяснимый страх сковал нас, хотя тени загадочных воинов не двигались с места. Казалось, мир задрожал перед глазами, и лишь голос проводника привёл нас в чувство, когда он крикнул: «Это только ветер! Идите вперед, иначе мы все погибнем!». Повинуясь ему, мы продолжили шагать вперед, но тени не исчезали, и мной вновь начала овладевать тревога.

Что, ежели это настоящее войско, охраняющее проход в ущелье? Тогда стоит приблизиться, и они сразу же нас порубят и заколют! Невольно я обнажил меч, и мои спутники сделали то же самое. Но, сделав не более десятка шагов, я подумал, что их так много, что нам не тягаться с ними, и будь то люди иль призраки, лучше б договориться миром. Тогда я остановился, приспустил с лица ткань и, насколько хватало сил, громко крикнул: «Мы подданные синского императора! И мы идём с миром! Позвольте нам пройти!..».

Более ничего сказать я не сумел, ибо закашлялся, и вынужден был вернуть повязку на её прежнее место. Тени не шелохнулись. Уж не почудилось ли нам?

Как бы то ни было, меч я убрал, ибо чего стоят заверения в мирных намерениях, когда оружие твоё обнажено? То же самое я жестами велел сделать и остальным. Неохотно они подчинились, и мы продолжили движение, ибо позади стали прибывать новые люди, и вскоре уж послышался голос командира Лай.

С трепетом ожидал я того, чем всё обернется. Тени оставались неподвижны, и лишь, когда нас стала разделять какая-нибудь сотня шагов, и я отчетливо различил шлемы на их головах, и древки копий и пик, они волной хлынули вперед, и вначале вновь раздался тот вой, а потом, не добравшись до нас, призрачное войско словно растворилось в мутном воздухе, и вой сменился настойчивым обволакивающим шёпотом. Краем глаза я видел тени, проходившие мимо, в нескольких чжанах от нас, но стоило поворотить голову, как они превращались в дымок и исчезали.

Из оцепенения вывел нас голос мастера Ванцзу: «Вперёд! Не останавливайтесь!». Я вздрогнул и на тяжелых ногах зашагал вперед. Наконец, скала оказалась прямо перед нами, и я коснулся её ладонью, дабы увериться в её реальности. Горячий камень едва не обжег мне руку. Я отдернул её, и обернулся. Наши люди медленно приближались к нам пятерым. Наконец, показался командир Лай. Он подошёл к проводнику и криком спросил, где можно укрыться. Тот постоял немного и махнул рукой куда-то в сторону, вправо.

Тогда мы все устало потащились туда, и терпение наше вскоре оказалось вознаграждено, ибо мы наткнулись на пещеру и укрылись под её сводами, и провели так в полном молчании ещё час или около того, прежде чем буря затихла, а затем и вовсе прекратилась. Один из разведчиков вышел поглядеть, что да как, а вернулся с улыбкой и благими новостями. С облегчением выбрались на свежий воздух и мы все.

На пустыню уже опустились сумерки, и в небе загорелись первые звёзды, а через время поднялась и убывающая луна. Всё успокоилось, но вокруг больше не царила неестественная тишина, как перед бурей. Люди господина Гувэй и командира Лай успели найти какой-то ручей, благодаря которому пополнили запасы воды и развели костры, прежде чем окончательно стемнело. Кое-как удалось и расставить шатры.

Люди были ужасно истощены и самим переходом через Ганхандэ, и его последними часами, поэтому разговаривали по-прежнему мало и тихо. Кто-то нехотя заговорил о Хорхое, остальные недовольно покосились на него, но мастер Ванцзу всех успокоил — горные породы уходят в землю в этом месте уже достаточно для того, чтоб подобные твари не сумели приблизиться к лагерю. Тогда все успокоились и вскоре разошлись спать. А мы пятеро, кто шёл в начале, по-прежнему испытывали тревогу и не знали, как развеять свои сомнения, и никто не решался заговорить первым.

Однако бороться долго со сном всё равно не сумели — вначале ушёл проводник, после командир Лай велел идти отдыхать своим разведчикам, а там уж и Сяодин, потирая глаза, сказал, что сон — лучшее лекарство от испуга, и тоже, зевая, побрёл в наш шатёр. А я лишь тогда заметил исчезновение мастера Ванцзу и вновь ощутил щемящее сердце беспокойство. К моему облегчению, я нашёл его стоящим на краю горного уступа недалеко от того места, где мы устроились на ночлег. Когда я подошёл, он глядел на расстилавшуюся перед нами пустыню, спящую под звёздным небом.

— Червя и вправду можно не бояться? — нерешительным шёпотом заговорил я.

— А тебе-то чего бояться? Тебя-то твоя лисица бережет.

Я густо покраснел и радовался, что в относительной темноте это не слишком заметно. Дабы скрыть смущение, я кашлянул и ровным голосом спросил:

— Как вы догадались, мастер?

— А чего тут догадываться? Я больше полувека на свете живу и более четверти века служу магом. Повидал достаточно, дабы одно с другим увязать. Что ты ей пообещал в обмен, глупец? Лучше об этом мне расскажи.

— Ничего, мастер. Она просто отплатила мне добром за добро.

Мой старший товарищ обратил лицо своё в мою сторону, и даже при тусклом свете звёзд и луны, что то выглядывала из-за туч, то вновь исчезала, сумел я разглядеть его недоверие.

— Дурак ты, Байфэн, и исправлять это не желаешь. Одержим ею и не чуешь в этом ничего дурного. Думаешь, верно, что она переменилась, и того и гляди начнешь ей доверять, и делать то, что она попросит. А такие существа не меняются. Ты с твоей жизнью для неё — лишь капля в водяных часах. Лучше б ты изгнал её из своей головы и не пускал туда более, покуда чего худого не случилось.

— Благодарю вас за вашу заботу и мудрые советы, мастер, — только и сумел я пролепетать, почтительно склонив голову.

Мастер Ванцзу, верно, хотел уличить меня в насмешке над ним, но тон мой не выдавал ничего подобного. Я и впрямь верил в его правоту. И разум мой вторил его словам. И не находилось у меня слов, чтоб спорить с ним. Вот только…

Покуда ж я пребывал в задумчивости, смущенный его внезапными догадками и наставлениями, он тяжко вздохнул, повторил, что, покуда не придется возвращаться в пустыню, новая встреча с Хорхоем нам не грозит, и, велев мне идти спать, удалился в сторону шатра. Несколько мгновений я поглядывал ему вслед, а потом вспомнил, что так и не заговорил с ним о том, что в самом деле меня беспокоило. Хлопнув себя по лбу, я поспешил за ним, но, когда добрался до шатра, и он, и Сяодин уже крепко спали. Мне ж не оставалось ничего иного, кроме как отложить разговор до утра и последовать их примеру.

–

Утро встретило нас проблесками солнца сквозь плотные облака. Когда я вышел из шатра, то заметил суету в лагере. Командир Лай отдавал приказания направо и налево, и я догадался, что он намерен вскоре всех поднять и продолжить путь. Невольно взгляд зацепился за небольшое озеро, кое накануне в сумраке я не приметил, и за тропу, уводящую промеж скал вверх, в горы. Её-то, верно, и звали Воющим ущельем.

Стоило припомнить это названье, как тут же волнами нахлынули из глубин памяти на мой разум воспоминания о загадочных тенях в пелене песчаной бури, и о мучительных снах, что тревожили меня всю минувшую ночь, мешая как следует отдохнуть. Посему, едва явилась мне такая возможность, я шёпотом обратился к мастеру Ванцзу и рассказал ему о том, что накануне мы видели. Начальник, выслушав меня, обратился к стоявшему рядом Сяодину и спросил: «И ты видел?». Тот мрачно кивнул.

— Верно, это призраки павших здесь воинов, мастер, и надобно сделать им приношение? — проговорил я.

— Да. Ежли только мы сумеем им дать то, чего они жаждут.

Я не понял, к чему он клонит, а он сам продолжать не пожелал, завершил утренние омовения у ручья, где мы втроем стояли, и пошёл напрямик к командиру Лай. Тот нехотя дал добро, и господин Гувэй выдал нам немедля всё, что потребовалось для обряда. Я тогда удивился тому, как легко он на это пошёл, и лишь потом понял, что такая необходимость учитывалась с самого начала.

Мы втроём переоделись в свои лучшие одежды и на большом камне возле горного прохода, вознося молитвы богам и духам предков, воскурили благовония, и попросили защиты у первых и вторых, и милости да снисхождения у тех, чьи бренные останки, верно, покоились в этих местах, а под конец оставили им в дар лучшую пищу из наших запасов, чай и рисовое вино, и глазурованные трехцветные сосуды, а ещё оружие и большой отрез белого шёлка, припрятав всё это в тайник под большим камнем.

Когда ж с церемониями было покончено, мы облачились в короткие дорожные фаньлинпао [2] и объявили, что готовы двигаться дальше, чем вызвали у некоторых своих спутников вздох облегчения. И невольно задался я вопросом, чем он был вызван — тем ли, что их тяготило ожидание, или ж тем, что лишь тогда они сочли дальнейший путь безопасным.

«Когда-то, давным-давно, — поделился с нами проводник, едва мы стали подниматься по каменистой тропе, — в этом месте протекала довольно большая река, и впадала в широкое озеро. Быть может, то озерцо, у которого мы разбили лагерь, и было им когда-то, но обмелело. Вокруг того озера рос в древности целый лес, и, должно быть, мелкие речушки уходили дальше, туда, где ныне одна лишь пустыня. Но потом исчезла горная река, а вслед за ней и более мелкие. Озеро утратило свою ширь и глубину, и началось наступление пустыни. А ущелье вот осталось. И мелкий ручеек в нём».

Мы невольно скосили глаза туда, куда он указал. В самом деле у скалы с другой стороны бежал и журчал небольшой ручей с прозрачной и наверняка холодной водою. После стольких дней, проведенных в пустыне, такая близость воды казалась благословением Небес, и мы невольно заулыбались.

Помолчав, один из разведчиков спросил проводника, откуда тот столько знает, коли никогда в этих местах не был, и старик, явно обрадованный вопросом, рассказал, верно уж в сто первый раз, историю о своём отце, что когда-то служил проводником для послов императора Хуан Цзилина, и ещё добавил, что этими путями не раз хаживал и его дед. От них-то он всё это и узнал.

В то время, когда они вот так беззаботно беседовали, я поглядывал вверх, туда, где всё плотнее смыкались скалы, и меж них виднелся клочок неба, поначалу голубой с плывущими по нему то белыми, то светло-серыми облаками, но чем дольше мы шли, тем более хмурым небо становилось. Когда ж командир Лай, наконец, позволил сделать привал, в просвете меж скал не было видно ничего, кроме туч.

Я спросил проводника, будет ли дождь, тот ответил, что исключать этого нельзя, ибо по ту сторону гор нынче тоже, как и на юге империи Син, сезон дождей. До пустыни они почти никогда не доходят, но над самим хребтом могут и опустошаться. И чем выше будем мы подниматься, тем вероятнее, что ближе к вечеру начнут клубиться туманы, опускаясь в ущелье с вершин. Отчего-то эта весть совсем уж мне не понравилась. И в том месте, где мы остановились, хоть и было довольно просторно, всё равно мне стало не по себе, но я отмахивался от своих предчувствий, не позволяя им овладеть собой. И все мои усилия пошли прахом, когда взгляд, случайно брошенный на уходящую дальше вверх расщелину, зацепился за мелькнувшую там тень. Кто мог там бродить и следить за нами?

Ощущая, как волосы зашевелились на затылке, я оглянулся на своих спутников и стал искать, кого не хватает. Когда ж мне это не удалось, я обратился вначале к Сяодину, а после к проводнику и помощнику юня с вопросом о том, не отходил ли кто по какой нужде в ту сторону, где мне привиделась тень. Все как один твердили, что туда никто не ходил, а по любым своим нуждам предпочитали отдаляться на ту часть тропы, где уже успели побывать. Дурное предчувствие зародилось у меня, и я хотел было найти мастера Ванцзу и поделиться им с ним, но вдруг припомнил, как ответил он на высказанные мной подозрения в Чунху.

«Пускай, — подумал я. — Ведь я вовсе не трус. Видал всякое, а тут просто тень. Вот ежли появится и что-то ещё, тогда и скажу».

И словно боги и духи услышали мои мысли, и, усмехаясь дали мне знак, которого я не желал, но получил.

После привала, наверняка не зная, который час идёт, ибо солнце окончательно скрылось за тучами, мы зашагали дальше по ущелью, поднимаясь всё выше и выше. Невольно я продолжал посматривать вверх и замечать, что скалы смыкаются всё сильнее и сильнее, покуда небо над нами не превратилось в тонкую нить. Дабы унять вновь усилившуюся тревогу, я спросил проводника, что говорили ему отец и дед об этом месте, тем ли путем мы идем, и должен ли столь сильно сужаться просвет над нашими головами. Тот поглядел туда, куда я указал, и мрачно подтвердил: «Да, сянь, это дурное место. И Юаньлэй здесь сыграли с людьми злую шутку. Но вскоре мы минуем эту часть прохода и снова увидим небо…». Он ещё что-то говорил, но я не слышал окончания сказанного.

Сердце моё бешено забилось, пот выступил на висках и вскоре пропитал ткань путоу, а горло словно сдавило невидимой рукой, и казалось мне, что сами горы сходятся, готовые сжиматься до тех пор, покуда не раздавят нас своей громадой. Мне становилось всё хуже и хуже с каждым шагом. Заметивший это Сяодин поддержал меня род руку и шёпотом спросил, что со мной такое. Я кое-как объяснил ему, и он ответил, что ощущает нечто подобное, хоть и не с той же силой, что и я. А мне от его слов никак не становилось легче. Ноги наливались свинцом, а тревога перерастала в страх, над которым не властен разум. Наконец, я остановился, привалившись к серому камню горного прохода плечом, и пробормотал: «Дальше идти нельзя…».

Проводник и разведчики обернулись и с беспокойством взглянули на меня. Сяодин, продолжая меня придерживать, попросил позвать мастера Ванцзу. Никто не шелохнулся, лишь проводник переспросил:

— Дальше идти нельзя, почтенный сянь? Почему же?..

— Они не дадут нам пройти… — прошептал я, тщетно стараясь выровнять дыхание.

В этот момент послышался грохот, а потом звук осыпающихся камней. Все мы обратили взоры в ту сторону, откуда, казалось, он доносился. Когда всё стихло, Сяодин повторил просьбу привести нашего начальника, а сам, убедившись, что я не упаду без него, позвал с собой одного разведчика, дабы выяснить, что произошло, и пошёл вперед. Второй поспешил выполнить его указание относительно мастера Ванцзу. Со мной остался лишь проводник. И, не успел я его спросить о том, что он не договаривает, как явился мой старший товарищ. Верно, ему одного взгляда на меня хватило, дабы всё понять, и спросил он лишь о Сяодине. Объяснять мне ничего не пришлось, ибо тот через пару мгновений явился сам в сопровождении разведчика и с озабоченным видом сообщил, что произошёл небольшой обвал, но…Так и не завершив своей мысли, он взглянул на меня.

То же самое сделал и мастер Ванцзу. Тогда уж мне пришлось ему обо всём рассказать, как на духу — и о странной тени, и о моих предчувствиях. Он и сам выглядел так, словно в объяснениях не нуждался, ибо, пускай и держался куда лучше, чем я, но ощущал ровно то же самое.

«Выходит, — проговорил он, — духи павших не приняли наше подношение. Скверно. Очень скверно».

Он обменялся многозначительным взглядом с проводником, и тот сказал, что, раз это всё ж произошло, надобно посоветоваться с командиром. Когда он умолк, Сяодин нерешительно сказал, что впереди, где обвалились камни, места уже достаточно, и можно расположиться там, дабы обговорить, что делать дальше. Мастер Ванцзу кивнул. Вдвоём они, к моему великому стыду, помогли мне добраться до того места. Лишь там мне немного полегчало, и я, подстелив себе плащ, сел на плоский камень.

Через некоторое время пришли туда и все остальные, и все, кто имел право голоса, стали держать совет. Я слушал их рассеянно, в ушах стал нарастать какой-то непонятный гул и мешал мне сосредоточиться. И я был рад тому, что Сяодин, покружив вокруг совещавшихся, подошёл, в конце концов, ко мне и сел рядом. Его присутствие принесло мне какое-никакое облегчение. Я спросил, о чём говорят, но он покачал головой, с досадой признав, что ничего не разумеет. А потом, покинув круг, к нам подошёл проводник, и тот же вопрос мы задали уже ему. Помолчав, он вздохнул, сел на соседний камень и проговорил: «Как же молился и надеялся я, что такого не будет». В ответ на наши вопросительные взгляды он, наконец, поведал нам легенду о Воющем ущелье.

Ещё со времен Хуандигоу пошли слухи о том, что место это стало пристанищем полчищ призраков тех, кто погиб здесь. А происходило это уже в древности, и погибель свою в этом месте находили и мирные путники, и воины, и те, кого застигло сражение, и те, кто случайно сорвался с высоты иль стал добычей диких зверей, а позже — гуев, в которых превратились подобные несчастные. И никто уже не скажет, что послужило первопричиной, да только век от века число их множилось и множилось. Даже днём проход по ущелью стал небезопасен, и духи, полные отчаянья и гнева, давали знать о своем недовольстве десятками способов — туманами, видениями, беспричинным страхом, холодящим сердце и сжимающим горло, едва заметными касаниями, камнепадами и прочими вещами, но ужаснее всего прочего были внезапно налетающие порывы ветра, сопровождаемые диким, леденящим кровь, воем. Так ущелье и получило своё наименованье.

И говорят, будто император Хуан Цзилин, посылая посольство в Индрайю, вот так же направил с ним одного неприметного, но могущественного мага и служителя храма Лэй-ди, который знал многие практики и магические секреты, и умел общаться с любыми духами. Когда командир отряда вот так же пожелал попытать удачу и сократить путь, тот даос его отговаривал, но переубедить не смог. Самоуверенный военачальник даже не дал времени для проведения всех необходимых ритуалов, и лишь после того, как несколько человек из числа его подчиненных погибли, он сам попросил умилостивить духов. Маг долго-долго воскуривал благовония, что-то сжигал и бормотал, а потом объявил, что необходимо принести кровавую жертву. Пришлось убить одно из вьючных животных и окропить его кровью камни. Лишь после этого удалось пройти, и больше никто не погиб.

Когда император спросил того мага, есть ли способ очистить ущелье от духов или смирить их гнев, тот ответил, что для прохода довольно и обильного жертвоприношения — духи нуждаются в пище и напитках, а ещё в крови, и иногда могут желать чего-то ещё. А вот подарить им покой — едва ль возможно, ибо для того надобно, ежли и не предать достойному погребению их останки, а это было б лучше всего, так хотя б узнать имя каждого, кто нашёл там свою погибель, и провести заупокойные обряды для каждого из них отдельно, называя по имени и поминая его заслуги, коль они известны. И лишь тогда несчастные покинут это место и уйдут в чертоги Кэн-вана.

— Да ведь их же здесь могут быть тысячи, а то и десятки тысяч! — воскликнул я.

— А то и сотни тысяч, — поддержал меня Сяодин.

— Вдобавок многие из них покинули мир живых века, а то и тысячелетия назад, — добавил я и резко замолк, так и не завершив своей мысли, ибо наткнулся на грустно-насмешливый взгляд старого проводника.

— Это я и желал до вас донести, почтенные сяни. И ещё то, что…

Договорить он не успел, ибо к нам приблизился мастер Ванцзу, и вид его был столь мрачен, что внутри у меня что-то дрогнуло и оборвалось от ожидания, что он скажет. Казалось, что вот он вздохнет и скажет: «Теперь мы все обречены». Но он лишь спросил, стало ль мне легче, а, получив от меня ответ, обратил взор на Сяодина, снял с себя один из своих амулетов и подал ему со словами:

— Очень скверны наши дела, мои юные друзья, ибо духи этого проклятого ущелья жаждут крови.

— Так разве ж вы не знали о такой их жажде заранее? — спросил Сяодин, не глядя принимая амулет. — Неужто…

— Знали. Для того и тащили с собой старого облезлого верблюда через всю пустыню до самого Чунху. Кто ж мог догадаться, что проклятый Червяк и им не побрезгует?

— Разве мы не можем принести им в жертву другого? — бледнея, спросил мой младший товарищ.

— Нет. Мы и так, лишившись трех здоровых верблюдов, кое-как управились, лишь потому что заканчиваются наши съестные припасы.

Я хотел было предложить повернуть назад, покуда не слишком поздно, и пройти по перевалу вдоль Мэнжэ, но внезапно будто камень, пущенный пращником, меня настигло осознание сказанных мастером слов о провизии. Не говоря уж о том, что такое решение означало бы возвращение к прежним опасностям.

— Так что же делать, мастер? — беспомощно спросил я.

— Наш проводник, — заговорил мастер Ванцзу, обращая взор на старика, — уверил нас в том, что в этих горах в обилии водятся дикие бараны и козлы, и что опытный воин иль охотник за час непременного одного да добудет. Верно я говорю?

— Да, сянь.

— Ну, а потому как мы уже застряли по самое горло средь этих скал, и простой воин непременно напоит камни своей кровью, а не кровью какого-нибудь козла, то на охоту придется выйти тому, кто хоть немного сведущ в дао инь-янь. И это…буду никак не я. Ибо, как бы ни был горд я подвигами своей молодости, молодость эта меня, увы, покинула.

— И вы выбрали сяо-Байху, — вдруг догадался я.

— Да.

— Почему не меня? — шёпотом спросил я, при этом краем глаза замечая, как Сяодин, словно очнувшись ото сна, смотрит на амулет, врученный ему нашим старшим.

— Я ценю твою самоотверженность, Байфэн, но в этот раз придется уступить славу младшему товарищу. Я бы показал тебе, почему, но долго зеркало искать, дабы ты на себя взглянул.

От этих слов я невольно коснулся своего лица, уже успевшего за минувшие дни покрыться щетиной как у кабана. Я не успел точно разобраться в том, какие чувства заполнили моё сердце, и не успел более ничего сказать, ибо Сяодин надел амулет на шею и резко встал, словно смирился со своей судьбой и теперь готов был без страха взглянуть опасности в лицо, каким бы оно, это лицо, ни было. Мы с ним встретились взглядом, и он улыбнулся мне своей озорной улыбкой.

«Не могу ж я вечно прятаться за спинами старших, Мэн-гэ», — сказал он. А я ничего ему не ответил, но невольно помыслил о том, что стань моим первым самостоятельным делом подобное, быть может…оно бы стало и последним. Сяодин же перевёл взгляд на мастера Ванцзу и уточнил, что именно и как скоро следует ему сделать. Тот ответил, что надобно принести козла иль барана, на худой конец птицу, непременно ещё живым и как можно скорее, ибо даже он не может ручаться, что ночь пройдет для нас благополучно, коль до заката необходимая жертва не будет принесена. Сяодин кивнул и лишь попросил выдать ему лук и веревку, что было тут же исполнено.

Потом мы долго и напряженно следили за тем, как наш младший товарищ поднимается по крутой, почти отвесной, скале вверх. Когда он достиг её плоской каменистой вершины, и дал нам знак, что теперь уж всё хорошо, и он непременно справится, проводник пробормотал: «Как славно, что в этом месте ещё не слишком высоко». Мастер Ванцзу явно хотел ответить ему нечто резкое, но передумал, махнул рукой и отошёл. Мы с проводником тоже долго стоять не смогли, побродили по округе и, в конце концов, сели рядом с мастером на камни.

После долгого тяжкого молчания он предложил порассказывать какие-нибудь истории, дабы отвлечься. Мы с любопытством поглядели на него, и этого ему оказалось достаточно, дабы начать и не замолкать ещё целый час. Я-то уже давно знал о такой его привычке и мог лишь грустно улыбнуться. Вскоре вокруг нас собралась целая толпа слушателей.

Когда уместные на его взгляд истории у мастера Ванцзу закончились, не только свои, но и чужие, он не придумал ничего иного, кроме как начать рассказывать простые байки и анекдоты. После первого такого рассказа слушатели смеялись, а я, с неловкой улыбкой, подумал, что старшего товарища следует остановить, покуда тот не сказанул чего-нибудь, чего не следовало.

— Мастер, разве вы не опасаетесь рассердить гуев подобными историями о них?

— Ты плохо знаешь их, коль думаешь, что их можно рассердить подобным. Духи злятся на невнимание и непонимание живых, а не на подобное. Вот, к слову…

Благо, анекдот, который тогда пришёл ему на ум, он рассказал много позже, не постеснявшись и моего наставника. А в тот миг ему помешал свист, раздавшийся сверху. Мы все задрали головы и увидали машущего нам сверху человека, в котором, к своему облегчению, узнали Сяодина. Тут же началась суета, а мой младший товарищ вначале спустил на веревке связанного и сильно раненного горного козла, а после спустился и сам. Осмотрев животное, мастер Ванцзу похвалил подчиненного и велел немедленно всё приготовить к ритуалу.

Уже сгущался сумрак и в самом деле наползали туманы, устилая собою дно ущелья под нашими ногами, когда мы трое, не успев переодеться, стали окуривать благовониями место вокруг камня, который превратили в жертвенник. На этот раз мастер был серьёзен и прилежен как никогда, ибо от этого зависела наша жизнь. И сам совершил жертвоприношение. Крови было так много, что она стекала с камня во все стороны и, казалось, впитывалась в гальку. Часть её мы разбрызгали во все четыре стороны, произнося древние заклятья, язык которых должен был быть понятен даже павшим в древности, а остатками мастер начертил магический знак на скале.

Как только ритуал был завершен, и мы омыли руки в ручье, мастер Ванцзу велел немедля всем уходить, как можно дальше от этого места. Повторять ему не пришлось: командир Лай одним лишь повелительным жестом поддержал его, и вскоре мы все, таща за собой испуганных верблюдов, побрели прочь. Когда я шёпотом спросил старшего товарища о причинах, тот ответил, что, во-первых, этой ночью туда слетятся голодные духи со всей округи, а, во-вторых, не только мирные копытные обитают в этих горах, но и хищники.

Но, как бы ни гнал нас вперед страх, стремительно темнело, и мы сумели проделать путь лишь в девять-десять ли, остановившись в первом же довольно широком для лагеря месте. Цун Даогао выставил дозорных, а остальные сразу после вечерней трапезы разошлись по своим шатрам в надежде, что сон одолеет их тревоги и сбережет их самих до утра. И я был в числе тех, кто питал подобные надежды, но, проворочавшись час, а то и поболее того, невольно подумал о том, что то же, верно, случилось и со многими другими, ушедшими спать. И, должно быть, уже потек час Тигра, когда веки мои сомкнулись, а разум стал темнеть, и в полусне я услышал шёпот: «Спи спокойно. Ваша жертва принята».

________________________________________________________________________________

[1]闷热 — душная жара, душный. Это же нагорье на территории будущего Аррафа уже в те времена называли Макфул.

[2] Дословно "халат с отворотом", пао с двумя загнутыми лацканами.