Тусклый Свет Фонарей. Том 2

Глава 20. Зелёная Змея

Следующий день внезапно выдался ясным, сухим и жарким, и, не иначе как этим и воодушевившись, Сяодин предложил нагрянуть в дом Пао и забрать у маленькой Сини Бань её игрушку, но я, подумав, покачал головой и сказал, что так мы б рисковали понапрасну и подвергли б опасности не только самих себя, но и девочку, да и остальных тоже. Коль нам удалось сохранить случившееся в тайне, следовало всё так и оставить, покамест мы не разобрались в происходящем. А на этот счёт переговорили мы немало, но даже и близко не подобрались к разгадке того, на что кивал нам Хуан Юе. Оставалось лишь ожидать встречи с ним, на коей, как мы надеялись, он сам нам всё и разъяснит.

Тем же днем мы направились в гуань, о котором я оставил запись, договорились о комнате на вечер, и, едва солнце зашло за горы на юго-западе, как мы покинули дом моего отца и направились к месту встречи. Там же мы и поужинали, и прождали до самой полуночи, но так ничего и не дождались. Пришлось возвращаться ни с чем. Наутро же до нас долетели туманные, как воздух в округе, слухи о новых жертвах.

На сей раз я сразу же отправил Сяодина бродить по городу, благо небо ещё сохраняло отблески минувшего погожего дня, а сам напрямик отправился к своему третьему дяде. Тот встретил меня вначале оторопью, а после негодованием и попытался было прогнать, но после смилостивился и велел ждать его в гуане, куда он обыкновенно захаживал потрапезничать в обеденное время. Я удалился, молясь богам и предкам, дабы он не надул меня, и, должно быть, они меня услышали, ибо дядя явился своевременно и даже намеками поделился со мною тем немногим, что знал сам. Я ж только и мог что поблагодарить его за всё то, чем он помог мне, а под конец нерешительно признался, что не узнал его при прошлой встрече. Дядька рассмеялся и сказал, что уж и так о том догадался, потому и решился на подобное безрассудство. Помолчав, он шёпотом добавил:

— А допустить вас к этому делу не желают оттого, что некто жаждет продвижения по службе, и ему совсем не надобно, чтоб узнали столичные чиновники о том, что жертв было больше…

— То есть как это так? — почти воскликнул я, отчего дядя зашипел на меня, замахал ладонью, огляделся по сторонам и, лишь убедившись, что никто не поворотил головы в нашу сторону, ещё тише продолжил:

— Ещё до смерти Пао, должно быть, хоть наверняка и не знают, извели жестоко всю семью не то лесничего, не то дровосека, что жил на окраине леса за городом. Его, жену и двоих малых детей. Кто-то забрел к ним по какой-то своей нужде, да чуть там и не преставился от ужаса. Повсюду была кровь, и тела растерзаны, словно зверь какой их разодрал…

Мне и самому от подобных подробностей сделалось дурно, и я жестом прервал его, а сам спросил:

— Отчего ж решил ты, дядя, что та история и другие связаны меж собой?

— От того, — усмехнувшись, ответствовал мне дядька, — что не все они погибли от ран. Зато все остались без единой капли ци. Она-то и стала главной пищей для душегуба. То же случилось и с каким-то бродягой на дороге.

Я долго молчал, а после спросил, как сам он о том узнал, но он покачал головой и ответил, что и без того наболтал достаточно для того, чтоб, ежели не места лишиться, так уж точно покоя, ибо житья ему после такого не дадут мирного, и наживет он себе врагов среди тех, чьи тайны мне выдал. Я пожал плечами и ответил, что огня в бумагу не завернешь. Дядя посмеялся и одним махом опустошил свой чаван. Мне захотелось ещё с ним побеседовать, но, продолжая усмехаться, он встал, велел справиться у отца о том, где находится его, дядькин, новый дом, и, распрощавшись, покинул меня.

Сяодин же, вернувшись, смог поведать мне немногим более. И мы без колебаний вечером направились в тот самый гуань, где нам пообещали вновь придержать комнату. Пришли загодя и вновь велели подать ужин. Когда с трапезой мы покончили, верно, сменилась стража Собаки на стражу Свиньи, и мы попросили ещё и чая. Когда ж иссякать стал и чай, послышался скрип лестницы, а после тяжелые шаги, словно идущему было невыносимо тяжко передвигаться. Мы затаили дыхание, и в следующий миг послышался робкий стук. Я подал голос, и дверь отворилась. На пороге, закутанный в дорожный плащ, стоял Хуан Юе, ночной сторож дома Пао.

Я было собрался позвать мальчика-слугу, дабы тот принес ещё чая, но Хуан Юе плотно закрыл дверь, после чего объявил, что у него не так много времени, и в особых церемониях он не нуждается. Спорить с ним я не стал и жестом предложил сесть на свободный табурет, что он и сделал, не снимая плаща, от которого веяло сыростью и гнилью.

— Отчего ты не снимешь плащ? — спросил я.

— Оттого, сянь, что опасаюсь, что меня могут увидеть и узнать, а этого мне допустить никак нельзя.

— Что ж, пускай. Мы слушаем тебя.

Хуан Юе усмехнулся своей неприятной улыбкой и спросил, известно ль нам что о новых жертвах. Помедлив, мы кивнули. Тогда он сказал, что их будет становиться всё больше и больше, до тех пор, покамест наш тайный враг не достигнет желанной цели.

— И кто же этот враг? — в нетерпении спросил я. — То Личи?

— То Личи — лишь мелкая мошкара. А имени того, кого вы ищете, я не ведаю.

— С чего ж ты тогда решил, что То Личи в чём-то повинен? — дерзко бросил Сяодин. Хотелось цыкнуть на него да сказать, что ему ни ума, ни сноровки не хватает повторять за нашим старшим товарищем, и что он только хуже сделает. Да было поздно, и наш тайный осведомитель уж перевёл на него взор своих чёрных глаз и принялся отвечать:

— Неужто вы не заметили, что он трясется от одного вашего вида и скрывает свои козни? Я вам открою тайну. Этот плут давно в преступной связи со своей хозяйкой.

— Так, стало быть…Это они повинны в гибели сяня Пао?

— Нет. Но ведают куда больше, нежель вам сказали, и имели резон не препятствовать.

Мы с Сяодином переглянулись и крепко задумались. Хуан Юе ж помолчал всего одно мгновение, а потом заговорил, но сам себя оборвал на полуслове:

— Известно мне о безымянной гробнице…

— Откуда?! — изумился я.

— Не пытайте, откуда. Этого я сказать никак вам не могу. Есть то, чего сам я не ведаю, а есть тайны, что мне ведомы, но принадлежат другим. Но, вижу, что и вы побывали в той пещере. Только вот, верно, всё проглядели.

— Что мы проглядели? — проворчал Сяодин.

— В одной из расщелин, третьей от входа в склеп, есть проход. И ведет тот проход в другую гробницу, гораздо старше. Вот там-то и кроются ответы на все ваши вопросы, и все доказательства. Только вот я вам о том говорить не должен был. Потому, коль не хотите на меня навлечь погибель, никому ни слова не произносите о нашем теперешнем разговоре, и особливо о том, что я вам рассказал о второй гробнице. Враг могущественен, и расправится с любым, в ком узрит препятствие на своем пути.

— Так это яодао? Иль цзянши? — после недолгого молчания напрямик вопросил Сяодин, видно, устав от намеков и недомолвок. — И кто ты сам таков, что тебе так многое известно?

— И то, и другое, — глухо отозвался ночной сторож и, показалось мне, что втянул шею. На его лице, впрочем, выглядящем куда живее и здоровее, нежель прежде, угадывалось нежелание продолжать беседу, а последний вопрос сяо-Байху он и вовсе оставил без ответа, будто и не слышал его.

— И что там в той гробнице?

— То, что хотят унести да покамест не могут. Но не только это. Более сказать я не могу.

— Что ж, скажи тогда, побывал ты у лекаря? — спросил уж я.

— Вашими заботами! — обрадовался Хуан Юе и потянулся к поясному мешочку, откуда вытащил и положил на стол передо мной деньги. — Благодарю вас сердечно, сянь, и за заботу, и за то, что теперь дали возможность возвратить вам долг. Теперь же позвольте мне вас покинуть. Более я всё одно ничего сказать вам не могу.

С этими словами он встал и направился к двери. Сяодин же нахмурился и призывно поглядел на меня.

— Быть может, ты пойдешь с нами туда? — спросил я, но по одному лишь выражению лица и черных глаз понял, что сказанул сущий вздор.

— Только ваши слова о лекаре и позволили мне незаметно ускользнуть из дома. Ежли кто из них двоих заметит моё отсутствие, быть беде.

— Скажи правду, ты невольник? — со вздохом вопросил я.

— Нет. Теперь я свободен.

— Значит, был невольником?

— Сянь может думать как пожелает.

— Признайся тогда, ты колдун? Начто понадобился ты в доме Пао ночным сторожем?

Загадочный наш собеседник отвернулся, но я успел заметить его усмешку. Он громко раскашлялся, а после проговорил:

— Какой же я колдун, коль даже собственного тела не могу исцелить без посторонней помощи? Я лишь знаю и вижу более обыкновенных людей. Вот и всё. И в том доме оказался случайно. Когда я освободился, один знатный господин, питавший уважение к моим предкам, попросил за меня и поселил меня временно в дом этого чиновника. Сказал ему, чтоб тот устроил меня тайно и кем угодно, лишь бы как можно меньше людей меня видало, да чтоб никто не задавался ненужными вопросами. Кто ж знал, что всё так обернется?

— Сянь Пао ожидал нападения иль зла от кого?

— Нет. Всё вышло внезапно. Во всяком случае, для него. И для меня.

— Где ж теперь твой покровитель?

— То мне неведомо. Он велел ждать его возвращения, когда всё для меня устроится наилучшим образом. Вот тогда-то я и покину, наконец, этот дом. И никто уже не сумеет мне навредить. И никто не вспомнит о моём позорном прошлом.

— За что тебя наказали?

Хуан Юе тяжко вздохнул, подошёл к двери и уж приготовился её открыть, но в последний миг оборотился и произнес: «За воровство. Сянь был милостив ко мне, так могу ль я просить его быть милостивым до конца и более не бередить ран моего сердца?». Вид у него и впрямь был столь удрученный и скорбный, что я смутился и пообещал, что более не буду его о том расспрашивать. Он сдержанно улыбнулся, поблагодарил меня, и, натянув капюшон на лицо пониже, простился с нами, да и ушёл, скрипя половицами и ступеньками. Мы ж с Сяодином переглянулись, и, дождавшись, когда всё стихнет, он спросил:

— Вы верите ему, Мэн-гэ?

— А ты?

— Я считаю его лжецом. И лжецом искусным.

— Я тоже. Но в чём, думаешь ты, он солгал?

— Во многом. Я думаю, что он сам был с ними заодно, а теперь испугался за свою шкуру оттого, что смекнул, как близко мы подобрались к разгадке, и решил предать своих пособников.

— Но ведь это означает, что сказанное им о другой гробнице — правда. Верно? — отозвался я после тяжкого вздоха, чем немало смутил и озадачил своего младшего товарища. Хмуря брови, тот некоторое время размышлял, а затем неуверенно проговорил:

— Как знать. Зачем-то ж он нам поведал об этом.

— Мы с тобой должны решить главное для себя — желал он лишь себе помочь, а нам навредить, или ж и нам помочь, и себя спасти?

— Кому он наверняка хочет навредить, так это вдове сяня Пао и его управляющему.

— Не бывает дыма без огня. Не проверить ли нам для начала то, что он сказал об их связи?

Сяодин улыбнулся и проговорил:

— Не многомудрый ли сянь Мэн накануне отклонил моё предложение, сказав, что так мы раскроем себя и подвергнем опасности других?

— Какой же ты наглец, сяо-Байху. Что же ты предлагаешь? Ждать возвращения мастера Ванцзу, дабы он за нас принял это важное решение? Сам бы я так и поступил, кабы…

— Кабы не новые жертвы, — поникнув, кивнул Сяодин. — Подлец прав. Каждый день нашего промедления может стоить кому-то жизни.

— Думается мне, он неслучайно нам об этом напомнил, а жаждал поторопить. Но ведь там наверняка таится опасность. Ежли мы погибнем, это никому не поможет.

— Стало быть, мы станем ждать?

— Я не знаю, как поступить. Что сам ты думаешь?

— Я не могу ничего решать. Ведь из нас двоих вы старше, и это ваш город. Каждое новое утро может принести дурные и скорбные вести для вас, каждая ночь может унести жизнь кого-то, кто вам знаком иль даже дорог.

— Как бы ты поступил, окажись ты на моём месте? Ведь я не могу туда пойти один.

— Я не на вашем месте.

— И всё же?

— Ежли вы обо мне печетесь, то напрасно. Я бы, окажись в опасности мои соседи и близкие, рискнул бы, кабы риск этот сулил избавление от беды или хотя б приблизил его. Мы ведь…можем пойти днём?

— Можем, — кивнул я. — Но покамест пойдем-ка домой. Думается мне, я стал догадываться, чего опасался наш неприятный гость.

–

Остаток вечера провели мы, гадая, какие опасности могли подстерегать нас в загадочной гробнице, чего следует опасаться, и как защитить и спасти себя, коль мы с чем-либо из подобного столкнемся.

Увы, но неожиданный осведомитель лишь подтвердил наши прежние догадки о противниках. Где-то таились и цзянши, и тот колдун-яодао, что провел над ним обряд. И, верно, подлые лицемеры То Личи и вдова сяня Пао им и впрямь приходили на подмогу в их злодеяниях. Понятнее только не становилось, в чем подлинный резон у каждого.

Я невольно подумал вновь о словах младшего товарища — не пойти ль к городскому иню, не донести ли хотя бы на вдову и её управляющего? Пускай их возьмут под стражу и пытками вырвут из них все потребные нам признания. Ведь не было никаких сомнений в том, что хотя б проклятый цзянши схоронился где-то в городе, быть может, даже и в самом доме Пао он днем спит в своём гробу…

Эта мысль заставила брови мои сомкнуться, и думы длинной и пышной вереницею, будто кони императорской свиты, сопровождающей государя в пути, стали нестись одна за другою в моей голове. Волей-неволей я стал припоминать всё то, что я ведал о подобной нежити. Что-то тревожило меня в этой истории после всего услышанного.

Это верно, что цзянши обыкновенно появляются либо после обрядов нечестивых колдунов, либо из-за нарушений при погребении, и требуется для оживления умерших сто лет, и никак не меньше. Но ведь безымянной гробнице едва ль столько. И всё же, коль предположить, что именно погребенный в ней и обратился в чудовище, то в первое время без посторонней помощи он бы никак не обошелся.

Изничтожить едва народившегося подобного мертвеца совсем несложно. Достаточно показать ему собственное отражение в зеркале или ж пронзить персиковым колышком. А даже, ежли он поднимется, то поначалу передвигаться сумеет одними лишь прыжками, ибо все конечности его окоченели и остались недвижимы. И обыкновенно в прежние времена именно таких цзянши и встречали, и даосы без труда с ними расправлялись. Главное было вызнать имя, дабы провести обряд запечатывания и воспрепятствовать появлению е-лин, злого духа, способного вселиться в новое тело.

Однако из старых учительских свитков мне было ведомо, что, коль цзянши успеет каким-то образом напитаться ци, кровью и плотью живых, хотя бы пятерых, то относительная подвижность его телу возвратится. Ежели число его жертв дойдет до десяти, то в ночи он сумеет принимать облик обыкновенного живого человека, но днем всё ж не посмеет выйти из своего укрытия и должен возвращаться в свой гроб. Ежли ж количество его жертв достигнет двадцати, то цзянши сумеет и в пасмурные дни бодрствовать и поддерживать свой облик живого, и телу его вернется прежняя гибкость.

Когда он заберет ци тридцати человек, то сумеет менять облик, как пожелает, после сорока он сумеет наводить мороки, гасить дуновением огни и противостоять зеркалам, после пятидесяти станет способен убивать на расстоянии одного чи, создавать себе слугу-мертвеца и поддерживать его в течение одного часа; после получения ци шестидесяти жертв — уже сумеет держать подле себя одного слугу целый день или двоих, но всего час, а высасывать ци уж с одного бу.

Семьдесят жертв дадут ему недельную власть над одним, и всенощную над двумя, а то и тремя, а убивать позволят на расстоянии целого чжана. Ци восьмидесяти несчастных усилят власть цзянши над мертвыми, и он будет способен целый месяц поддерживать одного слугу-мертвеца, и неделю двух, а то и трех, и на час уже сумеет поднять четверых-пятерых, а ци сумеет украсть на расстоянии трех-четырех чжанов. И ни колышком, ни многими другими средствами его уж не одолеть.

Девяносто жертв позволят ему удерживать целый год одного подчиненного, и, по меньшей мере, месяц-два двух-трех других, а на более короткие сроки поднимать для своих нужд целый хо. Дыхание его способно станет обращаться смертоносным ветром и убивать на расстоянии пяти-шести чжанов.

Ежели цзянши не остановить, и он сумеет поглотить ци сотни человек, то обратится в фэйсин е-ча, он же фэйсинъемо, летающего ночного демона, способного взмахом руки двигать предметы, летать подобно птице иль ночной мыши, а днем передвигаться даже при солнечном свете. Его многочисленные мёртвые слуги станут способны неделями, а то и месяцами по ночам выбираться из своих укрытий и нападать на живых, по приказу своего властелина иль повинуясь собственным устремлениям, причем, коль они были обращены укусом, им даже гробы не потребны. Уверенным в их уничтожении можно быть лишь, ежли изничтожен окажется породивший их фэйсинъемо, но изничтожить его задача посильная лишь для великого мага-даоса, обладающего зачарованным оружием…

— Мэн-гэ…Мэн-гэ! О чём вы так призадумались, что уж и меня не слышите?

— А?

Голос Сяодина вырвал меня из плена страшных образов, навеянных воспоминаниями о прочитанном мною в старинных свитках моего наставника. Я знать не знал, можно ли верить написанному в них, но не верить казалось мне куда как опаснее.

— Сяо-Байху, — подперев ладонью подбородок, обратился я к младшему товарищу, — а что, ежли то ловушка, и нас там поджидает цзянши? И именно та тайная гробница его подлинная могила. Иль коли их два, а вовсе не один?

— Ежли их и два, то они все в городе… Неужто вы полагаете?..

— Я уж и не знаю, чему верить. Ведомо тебе, как меняются такие существа, поглощая ци?

Сяодин кивнул, чем немало подивил меня. Я-то думал о нём как о сущем несмышленыше. А он взял да озвучил мне всё то, о чем размышлял и я сам перед тем, как он окликнул меня. Сказав же всё это, он заключил:

— Но коль их два, то они ещё очень слабы, и не станут нас преследовать. А ежли и станут, мы легко их одолеем. Ежли ж он всё ж один, то жертв пока лишь…

— С десяток уже наберется. К тому ж ему подсобляет этот загадочный колдун.

— С десяток, но не два и тем паче не три. Думается мне, что это тот самый господин, что привел Хуан Юе в дом Пао, и есть яодао.

— Всё быть может. Но начто ему это потребовалось?

— Тут мне нечего сказать. Я б решил, что этот лжец Хуан Юе и есть цзянши, кабы мы днем с ним не говорили. Или что сам он и есть колдун-яодао, но я могу ошибиться, а ошибок допускать теперь никак нельзя. Одно только я знаю наверняка. Остановить этих чудовищ надобно поскорее. Покамест вы не спросили, я и не думал о том. А теперь смекнул, чего они добиваются — того, чтоб этот цзянши превратился в ночного летающего демона. И тогда лишь боги нас, верно, спасут. Думается мне, что он всё ж один. Давайте обратимся к иню. Пускай запретит по ночам выходить из домов, а утром на весь день запрут врата, покуда мы не вернемся.

— Разумный совет. Но ежли он откажет?

— Не откажет, коль мы будем убедительны. Мэн-гэ, ежли он согласится, не попросить ли заодно взять под стражу госпожу Пао, Хуан Юе и То Личи?

— А ежли Хуан Юе нам наврал? Пао — семейство старинное и в Цзыцзине уважаемое. Вдруг он лишь решил их оговорить из каких своих побуждений? К тому ж, ежли инь согласится, за день они из города никуда не денутся. И мы лишь зря выкурим их из дома, где всегда сумеем их сыскать в том случае, ежли наша вылазка останется в тайне, а сами мы сыщем подтверждения их вины, хоть какие. Коль окажется, что он говорил правду, мы его выдадим и подвергнем опасности. Да и себя самих тоже, и многих других.

Сяодин крепко задумался, но принужден был согласиться с моими доводами, и мы вернулись к тому, с чего начали — что станем делать, коли в гробнице таится колдун иль цзянши, иль оба они. Подумали мы и о том, что может там не оказаться ни того, ни другого, зато гробница полнится иными гуями, призраками усопших иль духами-хранителями, а то и иными какими духами. Ну или даже опасной живностью, людьми…

О многом мы переговорили, полночи напролет предполагая то то, то иное, многое обдумали и решили, что брать с собой никого не станем, дабы случайные люди не пострадали. Воинов-то нам всё равно никто не даст. Едва рассветет, встанем, позавтракаем и направимся к иню с тем, чтоб он срочно нас принял, и попытаемся добиться от него нам потребного. Коль удастся, то соберем своё снаряжение и тут же отправимся в путь. На том и порешили, да отправились спать.

–

И утром казалось, что Синфу-ван благоволит нам. Рассвет пылал словно перья Чжу-Цюэ, и хоть за время утренней трапезы солнце и стали заволакивать тучи, лучи его то и дело прорывались сквозь их пепельную дымку.

Моему отцу мы шепотом, но всё ж со всей откровенностью поведали о задуманном. Вначале он нас отговаривал от подобного рискованного шага, советовал взять с собой хоть слуг, хоть третьего дядю, но, выслушав мои доводы, вынужден был смириться и прекратить споры, а ещё пообещал приготовить для нас всё необходимое, покуда мы будем у иня. Я сердечно поблагодарил его, и мы поспешили с младшим товарищем к градоначальнику.

Поначалу он отказывался нас принять, но мне кое-как удалось передать ему донесение, а полчаса спустя он и сам велел нам войти к нему, и расспрашивал обо всём, о чем мы решились ему доложить. О многом мы, разумеется, умолчали, прекрасно понимая, какими большими могут быть уши у стен ведомственного терема. К тому ж мы так и не знали, под чьим именем скрывается подлый яодао, и им вполне мог оказаться какой-нибудь знатный ши, даже и чиновник высокого ранга. Хотелось мне надеяться, что он прятался не под личиною цзыцзинского градоначальника, иначе б всё дело наше пошло прахом, да и мы сами им бы обратились.

За время нашей нелегкой беседы я присматривался к нему и так, и сяк, и почти успокоился. Инь охотно согласился издать указ о запрете покидать дома ночью, верно, решив, что теперь ему есть, на кого свалить ответственность за подобную меру, но ни в какую не соглашался ни просить вана о сопровождающих для нас, ни запирать ворота на целый день.

После тяжкого и длительного спора, когда я уж хотел плюнуть и уйти, сочтя, что мы лишь зря теряем драгоценное время, он согласился под каким-нибудь предлогом сразу ж после нашего ухода отдать приказ запереть городские врата на четыре часа. Пришлось согласиться хотя б на это, ибо это давало нам хоть немного времени, а потому и преимущества перед нашими затаившимися врагами.

Так мы воротились в дом моего отца, где для нас уж были готовы бодрые и сытые лошади, а ещё котомки со всем, о чем мы попросили. От себя отец прибавил два диковинных светильника, сказав, что прикупил их у одного знакомого и надежного лавочника, торгующего всякими полезными редкостями. Светильники эти представляли собою сосуды то ли из хрусталя, то ли даже из иноземного стекла, и были наполнены какими-то кристаллами и насекомыми. Приглядевшись, я вдруг с удивлением смекнул, что то светлячки. Отец почти с гордостью сказал, что это дорогие вещицы, и, несомненно, крайне полезные, ибо свет их не погаснет ни от ветра, ни от заклятий, ни от того, что в нем больше нечему гореть.

Что ж, я не был уверен в полной неуязвимости этого предмета, но счёл доводы справедливыми и искренне поблагодарил. Сяодин так и вовсе пришёл в такой восторг, что отец пообещал ему этот фонарь подарить, ежли они нам ощутимо подсобят и не разочаруют. После этого батюшка мой проводил нас до ворот, теперь уж с серьёзным видом наказал быть предельно внимательными и осторожными, и, коль хоть что-то покажется опасным иль подозрительным, немедля уходить. Я невольно улыбнулся, подумав, что он в тот миг поразительно напомнил мне мастера Ванцзу. Мы с Сяодином оба пообещали так и поступить, простились с моим родителем и поспешили в путь. Времени было слишком мало, и мы ещё не ведали, как непростительно много его упустили.

–

В пути нас застигла морось, и, хотя более с неба не упало ни капли, тучи окончательно затянули небо, что предвещало раннее наступление сумерек. А мы и без того добрались до храма Кэн-вана, где решили оставить лошадей, лишь к часу Козы.

Верховному жрецу мы честно поведали о цели своего прибытия и попросили, ежли к темноте мы не воротимся, непременно послать гонца в Цзыцзин с посланием, которое мы ему оставили. А коли среди них есть сильный даос, то хорошо было б отправить его к той пещере с тем, чтоб он хотя б позвал нас, хоть рисковать своей жизнью мы ни от кого и не требуем. Жрец пообещал всё исполнить, и мы пешком, с котомками наперевес, отправились к тому месту, куда прежде привел нас мастер Ванцзу. Увы, но найти ту самую тропу оказалось непросто, и ещё с треть часа мы проплутали по склонам впустую, прежде чем отыскали её и быстрым шагом двинулись в сторону искомой скалы.

Пещера в ней встретила нас знакомой пугающей темнотой. Я остановился перед её пастью с дурными предчувствиями и невольно взглянул на младшего товарища. Тот достал из котомки светильники и протянул один из них мне, невольно поймав мой взгляд. Несколько мгновений мы глядели друг другу в глаза, и мне хотелось спросить, не дрожат ли его колени, и не стучит ли его сердце у самого подбородка, но я счёл, что подобные вопросы прозвучат насмешкой, и спросил лишь, не передумал ли он.

«Уже поздно о том спрашивать, Мэн-гэ, — серьёзно ответил Сяодин. — Мы сделали свой выбор. Кости брошены на дно панциря». Я вздохнул и принял светильник из его рук. Тогда мы вошли под своды пещеры, и, казалось, что её мрак ожил и принял нас в свои объятия. А потом замерцали огоньки внутри светильников, и стало возможно двигаться вперед.

Мы шли плечо к плечу в полном молчании, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху, и так и не встретив никакой опасности, добрались до большой пещеры с естественным световым окном. Едва мы дошли до её середины, Сяодин кивнул в сторону прохода в безымянную гробницу и спросил, зайдём ли мы туда. Я подумал и покачал головой, шёпотом добавив, что нам не следует попусту тратить время и оттягивать своё возвращение. Он кивнул, и мы принялись искать нужное отверстие в скальном полу.

Третье слева, как и сказал нам Хуан Юе, оно отыскалось без всякого труда и представляло собой довольно узкую шахту, уходящую вниз практически вертикально. Мы пытались туда посветить, но ничего толком не выходило. Что ни говори, а чудо-светильники, хоть и не гасли, свет давали тусклый. Постояв некоторое время в сомнениях, мы решили, что надобно привязать веревку к одному из камней, обвязаться и спуститься.

— Я пойду первым, — заявил Сяодин, когда мы привязали веревку.

— Это ещё с чего вдруг? И что я буду делать, коли тебя там что или кто схватит?

— Спасёте меня?

Я вгляделся в его лицо — серьёзен он или издевается надо мной? Сяодин хоть и улыбался, но улыбка его была грустной и глаза совершенно не задевала.

— Будет лучше, коль я первым пойду, — возразил я. — Раз уж ты так веришь в моё могущество.

— Мэн-гэ, не серчайте, но, хоть вы и опытнее, соображаю в неясных обстоятельствах я скорее.

— Ну и крыса же ты наглая[1], — покачал я головой.

— Ну тогда давайте цян бросим.

Я засомневался и вначале подумывал отказаться, но Сяодин сказал, что иначе мы потратим ещё не один дянь на пустые споры, и я согласился. Он выиграл и полез в шахту первым. Спустился он на удивление быстро, а потом громко сообщил, что там не так глубоко, как казалось вначале, и что далее вниз уводит своего рода коридор. Осмелев, я спустился следом, и увидал всё то, о чём он мне говорил. Мы вновь переглянулись, и Сяодин было пошёл вперед, но я схватил его за рукав и велел остановиться.

— В чём дело? Вы что-то приметили?

— Нет. Я вспомнил, о чём мы с тобой не подумали.

— О чём же?

— Тут могут быть ловушки.

Сяодин призадумался, но потом убедил меня в том, что это наверняка тайный коридор, и до того, как мы придем к главному, ловушек не будет. Я счёл его доводы разумными, и мы медленно побрели вперед навстречу тьме. Кроме неё, поначалу ничего странного или опасного нам не повстречалось. Разве что иногда попадались грубые ступени, которые кто-то там сработал.

Так мы, в конце концов, набрели на ещё один скальный коридор, спустившись в него вот как раз по довольно высокой лестнице. Начало его и конец терялись во тьме, а на стенах высечены были примитивные узоры.

«Так, и куда же нам?» — пробормотал Сяодин. Меня терзал тот же вопрос. Посовещавшись и обменявшись мнениями, мы пришли к выводу, что вход в гробницу должен был располагаться так же со стороны дороги и реки, следовательно…Я достал компас, и заключил, что нам следует двигаться на северо-запад, то есть вправо, поскольку шахта вела нас вниз под острым углом на запад, а последняя лестница имела небольшой заворот, дабы привести нас к главному проходу. Сяодин молча кивнул, и мы побрели с ним туда, куда я и сказал.

Пол был гладко обтесан, равно как и стены, на которых на расстоянии чжана друг от друга располагались давным-давно потухшие светильники, а грубые и простые узоры стали сменяться всё более сложными по мере нашего продвижения. Сяодин рассматривал их с огромным любопытством, поначалу молча, а потом указал мне на одно из наскальных изображений и прошептал:

— А ведь это изображение змеи, верно?

— Да, похоже на то, — согласился я, приглядевшись.

— А что, ежли это гробница легендарной Люй Шэ?

Мы переглянулись. Я был удивлен уж тем, что ему ведома оказалась эта легенда. Мне думалось, что знали её лишь уроженцы Цзыцзина. Она гласила, что примерно во времена императора Бэй Баовэя или его сына[2], когда моему родному городу ещё не исполнилось и ста лет, некий юноша-торговец отправился на юг и, торгуя в деревнях, что встречались на его пути, намеревался достичь крупного поселения на месте Пубучана.

В одной деревне он задержался и услышал россказни о несметных богатствах, сокрытых в одной из пещер в окрестностях того селения, куда он пришёл, которые будто бы никто не мог оттуда унести из-за обитающего там чудовища. Юноша был очень любопытен и к тому ж мечтал однажды разбогатеть и больше не гнуть спину под своим коробом да не стаптывать ноги на диких тропах.

Потому наутро он поднялся к той пещере и с удивлением обнаружил, что она завалена огромным валуном, оставалась лишь узкая щель, через которую он и протиснулся, а за ней обнаружился длинный коридор, который увел его вначале в малую пещеру, где через узкую щель сверху струился вниз солнечный свет, а после — в большую, где разлилось пещерное озерцо. Богатств он никаких там не заметил и вернулся в прежнюю пещерку, поменьше, и там-то наткнулся на необыкновенно красивую обнаженную девушку с зелеными волосами и большими зелеными глазами. Те, кто рассказывали мне эту легенду, в один глас твердили, что она походила скорее на индраджцев, нежели на синцев, разве что кожа её была необычайно бледна для наших южных соседей.

Подробности того, что произошло дальше, разнятся. Одни говорят, будто дева стала соблазнять юношу богатствами, другие — что собственным телом. Я ж чаще слышал первое. Но юноша будто бы так был очарован девушкой, что позабыл о богатствах, стал расспрашивать о ней самой, а после даже покормил её припасами. И так провел с ней несколько часов, прежде чем она предложила вывести её из пещеры, куда её будто бы заточил злой колдун, чье дело продолжает его сын или уже внук.

От этих слов юноша насторожился и стал присматриваться к девушке внимательнее, и смекнул тогда, что перед ним не человек. Но тем не менее не подал вида и пообещал прийти на другой день. И сдержал своё обещание, чем поразил обитательницу пещеры. И так приходил к ней день за днем, влюбляясь всё сильнее, покуда и она не прониклась к нему любовью и не открыла ему, кто она такова на самом деле, и за что её заточили в пещеру, и тогда попросила торговца, коль он любит её, украсть магический посох того даоса, что вслед за отцом и дедом удерживал её там вот уж сотню лет, и снять защиту с прохода. Юноша понимал, что может быть обманут, но всё ж доверился своей возлюбленной и взял с неё лишь одно обещание — более никогда не вредить людям, ни из мести, ни от голода, ни как-либо иначе, которое та неохотно дала, а в обмен в таком случае попросила привести к ней вола.

Юноша пообещал всё исполнить. О его похождениях уже пошли слухи, и потому даос сам завёл с ним речь об этом, и сказал, что в пещере его предки заперли нагу, которая выползла откуда-то из неведомых глубин Пояса Юга и стала пожирать скот и людей. А в той пещере обосновалась на ночлег, и дед даоса однажды запер её там, создав защитную черту с помощью своих заклятий, а камнем преградив ход, дабы никто туда не вошёл по глупости своей. Но позже стали ходить слухи, что, коль принести дар духу пещеры, тот исполнит любое желание. И люди стали приходить туда, приносить богатые дары, но мало кто возвращался. И так пещера Зеленой Змеи стала обрастать всё новыми слухами, домыслами и легендами, и полниться всамделищными богатствами и людскими костями. И заточенная нага не раз пыталась выбраться, то силой, то посулами, то угрозами, то обманом, но всё было тщетно.

Молодой торговец всё выслушал и заверил, что вовсе и не в пещеры ходил с едой, а на прогулки потехи ради, а после и вовсе уехал в будущий Пубучан, усыпив бдительность стража-даоса. Вернулся он спустя неделю иль две тайно, привезя с собой вещи, потребные его возлюбленной после освобождения — одежду, обувь, ленты, гребень и вола. Хитростью иль как иначе, но он похитил посох и сумел снять магическое заграждение, и выпустил заточенную девушку на волю. Та радовалась свободе, а потом поглядела на освободителя так, что тому дурно сделалось, и спросила, желает ли он увидеть её истинный облик. Когда ж он согласился, решив, что без доверия и начинать это дело не стоило, то девушка упала наземь и обернулась огромной, в несколько джанов, зеленой змеей, кинулась на вола и пожрала его. Пораженный юноша едва успел отвернуться, дабы не видеть ужасной трапезы. Когда ж пришёл в себя, то перед ним вновь была его возлюбленная, испачканная кровью.

«Ты и теперь будешь меня любить и желаешь оставаться со мною до конца своих дней?» — спросила она. И юноша ответил ей — «Да», и оттого сердце её дрогнуло, и она призналась, что хотела убить и его, но теперь уж точно на это не решится, и останется с ним, ибо он доказал ей и свою любовь, и своё доверие, и свою преданность, и за то она сделает его богатым и счастливым, и наделит долгой жизнью.

После этого она омылась в ручье, оделась, по настоянию любимого изменила цвет своих волос на чёрный, а потом ушла в пещеру и вернулась с мешком, полным сокровищ. Посох они оставили у пещеры и, не сомневаясь в том, что даос станет их преследовать ради страшной мести, отправились к Шидаолу, где в одной из соседних деревень, заняли место на джонке и прибыли в Цзыцзин, да там и поселились.

Торговец купил большой дом, открыл лавку, накупил дорогих товаров и женился на любимой, которую все стали называть госпожой Люй Шэ, ибо так она сама представилась. Вместе они вели дела, дали жизнь нескольким детям и прожили в любви и согласии долгих семьдесят лет. О том, что было дальше, слухи также разнятся. Одни говорят, будто после смерти супруга, Люй Шэ удалилась в пещеры вокруг Цзыцзина и превратилась в духа-защитника города, другие — что так велико было её горе, что она умерла сразу после мужа, и их похоронили вместе, третьи ж утверждают, что она прожила ещё тридцать лет, но всё равно умерла и была с почестями погребена местными жрецами, догадавшимися о её сущности, в пещерной гробнице, спрятанной где-то в горах. Некоторые уверяли, что именно в окрестностях храма Кэн-вана, хоть другие это и оспаривали, называя таким местом Драконью Гору.

— С чего ты решил, что это может оказаться гробницей Люй Шэ? — спросил я, прервав слишком затянувшееся меж нами молчание.

— Просто подумалось. Ведь говорят же, что место это где-то близ храма Кэн-вана.

— Говорят и многое другое. Вдруг в действительности это гробница какого-нибудь знатного сановника времен Шанрэнфан?

— Всяко может быть, — гулко отозвался Сяодин, перешагнул через трещину и, помолчав, спросил: — А что, ежли она тогда не умерла, а погрузилась в долгий сон?

— И ты страшишься, что на нас нападет огромная зеленая змея?

Сяодин ничего не ответил, и некоторое время мы шли молча, и шаги наши отдавались эхом, а в воздухе стал ощущаться странный запах, походящий одновременно на тот, что исходит от ядреного рисового цзю, и на тот, что источают столетние яйца. Потом он пропал, и я, продолжая разматывать моток веревки, задумался невольно о том, как глубоко мы ушли под гору, не встретятся ли нам ловушки, и не грозит ли нам какая иная опасность. Я спросил Сяодина о горных водах, но тот лишь отмахнулся, заверяя меня, что подобного нам боятся незачем. Я ж всё равно против воли стал прислушиваться и вдруг с бешеным биением сердца остановился — вокруг раздавался едва различимый шёпот.

— Что стряслось, Мэн-гэ?

— Слышишь?

— Нет. А что ж я должен слышать?

— Шёпот. Повсюду.

Сяодин поглядел на меня с сомнением, прислушался, но ответил, что слышит какой-то треск, но едва ль он походит на шёпот, однако ж посоветовал мне достать шепотку порошка, отгоняющего духов, что я и поспешил сделать. Липкий страх проник в меня и не отпускал. Я продолжал вслушиваться во всё нарастающий шёпот, не особо примечая, что вновь появился тот резкий неприятный запах, и краем глаза стал замечать какие-то чёрные тени, скользящие по стенам, словно преследуя нас. Когда мне почудилось, что они превратились в густую блестящую массу, расползающуюся по стенам, я резко остановился и обернулся. Сяодин вновь меня окликнул и спросил, что приключилось. И я знать не знал, что ему ответить, ибо страх не пускал меня, но ничего опасного я не видел.

— Думается мне, Сяодин, что здесь таятся полчища обозленных духов и ждут, когда представится подходящий случай напасть на нас.

— Я подобного не чую, зато чую всё нарастающее зловоние, от которого уж голова начинает болеть. Мне вот думается, что впереди, в самой усыпальнице, нас ожидает что-то навроде того, на что наткнулись мы в безымянной гробнице. Вот и вся страшная тайна.

Мы переглянулись. Мне казалось, что мой младший товарищ тоже начал нервничать, но сдерживался и не показывал мне того. Всё ж мне удалось убедить его тоже достать и приготовить и порошок, и персиковый колышек. Я ж достал зеркало и полоску ткани с нанесенными на неё защитными заклятьями. Покуда мы всё это делали, я припомнил слова отца и мастера Ванцзу, и нерешительно предложил повернуть назад. Сяодин задумчиво поглядел вначале на меня, потом мне за спину и с кивком сказал: «Да, верно, идти-то недалеко. Вон уж и фрески на стенах появились. Ежли через сотню шагов не обнаружим ничего эдакого, повернем вспять».

Я оборотился и впрямь увидал фреску, о которой он говорил. Она явно была нанесена за много веков до нашего, и краски её потускнели. Мой младший товарищ долго вглядывался в изображение, и, наконец, сказал: «Говорю вам, Мэн-гэ. Это гробница Люй Шэ». Он указал мне на какую-то сцену, заверяя, что там изображена женщина с зелеными волосами и в зеленом одеянии, но я ничего подобного не разглядел. Не желая спорить, я лишь поторопил его, и мы зашагали дальше.

Мои тревога и ощущение неправильности и опасности происходящего всё усиливались, хотя Сяодин был прав — окромя зловония ничего подозрительного вокруг будто бы не было. Да и скверный запах вскоре поутих. Лишь эхо всё громче и больнее отдавалось в ушах, и начинала кружиться голова, а в глазах мелькать золотистые мушки. Я прикрыл нос рукавом, и мне стало легче. Сяодин сделал то же самое, и вдруг проговорил:

— Знаете, думается мне, я догадался, о чем говорил этот скользкий Хуан Юе.

— О чём же?

— Здесь нет цзянши. Его и вправду создал колдун из того, кто был погребен в безымянной гробнице, хоть вы и правы, ей нет необходимой для того сотни лет. Зато есть этой. Кто-то намеренно выбрал это место, зная о ней, дабы использовать накопленные здесь ци и ан, необходимые для успешного ритуала.

Поразмыслив над его словами, я уж готов был воскликнуть, что он прав, когда он издал какой-то неопределенный возглас и прошептал: «Вот мы и пришли».

Прямо перед нами в каменном обрамлении и в окружении фресок чернел прямоугольный проход в склеп, который в самом деле сторожили изваяния змееподобных драконов, принявших угрожающую стойку, а над самим входом изображены были в виде полунагов, полулюдей, сцепившихся хвостами, Ни-Яй и Фу-Са, владыки Юга и стихии Земли, одни из повелителей смерти.

Я подумал, что нам не надобно туда идти, и эти слова едва не сорвались с моих губ, но, прежде чем это случилось, Сяодин взглянул на меня и предложил попытаться войти одновременно. Я счёл предложение разумным, и, едва раздалось «три», эхом отскакивая от скальных стен, как мы протиснулись в погребальную камеру, и в тусклом свете наших фонарей пред нами предстало странное и жуткое зрелище.

Склеп имел форму прямоугольную в плане, и, должно быть площадь его достигала целого фэня[3]. Дальний край гробницы терялся во тьме, и лишь интуитивно я угадывал, что там тоже проход в соседнее помещение. Два других смутно виднелись в боковых стенах, украшенных фресками. Впереди ж вырисовывался чёрной глыбой большой саркофаг из камня, крышка которого немного напоминала крышу дома. Но самым примечательным оказался пол из какого-то чёрного блестящего материала, кругляши которого были приложены один к другому и скреплены незнакомым мне раствором того ж почти цвета. Даже тусклый свет при падении на этот пол создавал иллюзию того, что пред нами лежит заледеневшее озеро с чёрными водами.

Мне невольно вспомнились те блестящие следы, что я приметил на стенах погребального коридора, а после — страшная легенда, рассказанная одним из наших спутников в Ганхандэ, о Госпоже Озера, исполняющей желания в обмен на кровавую жертву. Ужас охватил меня, и я лишь успел пробормотать — «Нам лучше немедля уйти отсюда, Сяодин…». Мой спутник ж едва успел спросить, почему, и встретиться со мною взором, прежде чем вновь обратил его вперед и шепнул с тревогой: «Глядите, что это?».

Блестящий пол прямо перед саркофагом зазеленился и наполнился призрачным светом, а сама поверхность вздыбилась, и что-то стало медленно подниматься из неё. Следовало нам бежать без оглядки, но, казалось, что мы вросли в поверхность под нашими ногами и не сумели, даже отчётливо видя теперь опасность, сделать хоть шаг назад, и так и глядели, пораскрывав широко рты и глаза, на то, как из пола поднималась женская фигура в темном одеянии. Безумные образы стали проноситься перед моими глазами, и в чувство возвратил меня лишь голос Сяодина: «Это Люй Шэ!».

Приглядевшись, я понял, что по пояс в камне пред нами стояла совсем молодая женщина с причудливой прической из зеленых волос, походящей на капюшон ядовитой змеи, стройный стан обтягивало одеяние, какие носили в эпоху Обновлений, из темно-серого и бирюзового шёлка, а в руках она держала зеленый туаньшань[4]. Поначалу веки её были сомкнуты, но стоило моему младшему товарищу издать тот возглас, как она раскрыла глаза, и они оказались подобны двум изумрудам. Миг спустя она поднялась уже в полный рост, смахнула пыль с юбки и вновь взглянула на нас. Губы её тронула улыбка, которую она тотчас же прикрыла круглым веером и спросила:

— Кто вы такие?

— Мы… — начал было Сяодин, но я вдруг ощутил прилив сил, словно оцепенение спало с меня, и крикнул ему:

— Назад!

Он вздрогнул, а я выхватил щепотку порошка, приблизился и метнул его прямо в зеленоглазую женщину. Магический порошок словно снег покрыл её волосы и одеяние, но…ничего не произошло. Она лишь опустила веер, и улыбка сошла с её лица. Я в ужасе сделал несколько шагов назад, наблюдая за тем, как она стряхивает порошок на пол. Сделав это, она с ледяной яростью взглянула на меня и пробормотала — «Ну уж коли так…».

Раньше, чем я успел приказать Сяодину бежать, женщина-дух рухнула наземь, а поднялась уже в облике огромной зеленой змеи и кинулась в мою сторону. Не помня себя и здравого смысла от охватившего меня ужаса, я швырнул в неё зеркалом и будто бы даже угодил в голову. Однако ж не успел я выхватить меч, как услышал окрик «Берегись!», и краем глаза заметил, как что-то стремительно летело в мою сторону. Непроизвольно я сделал шаг назад. Раздался металлический звон, и я упал, и вскоре всё расплылось пред глазами, а разум мой погрузился во тьму.

_____________________________________________________________________________________________

[1] На самом деле это отсылка к легенде о Зодиаке и к тому, почему именно крыса открывает зодиакальный год. Так что Мэн Байфэн имеет в виду именно то, о чём говорит — что Сяодин ведет себя как выскочка.

[2] Бэй Баовэй, четвертый правитель Син, правил с 333 по 369 годы от Я.Л., а его сын, Баоцзюньчжэ Гуанли, в годы правления которого, вероятно, и произошла та история, с 369 по 393-й. Цзыцзин был основан в 304-м году от Я.Л.

[3] Около 66м2, т. е. это помещение примерно одиннадцать на шесть метров.

[4] Нескладной веер с ручкой из дерева, слоновой кости и другого материала, обтянутый тканью. Часто были круглой формы, но могли иметь и другую — прямоугольную, в виде цветка и т. д. В реальном Китае появились ещё во времена Восточной Хань (25-220 н. э.), но особенно популярны стали в эпохи Тан и Сун.