Тусклый Свет Фонарей. Том 2

Глава 2. Путешествие на юго-запад

Незаметно пронеслась последняя неделя месяца, и вот уж все стали готовиться к Празднику Драконьих Лодок. В первый лунный день сянь Тан снова был у императора с другими чиновниками высоких рангов, а на второй нежданно-негаданно решил устроить личные беседы с каждым из подчиненных, как обыкновенно делали некоторые начальники ближе к концу года, перед тем как отдать ежегодные отчеты и донесения.

Но сянь Тан делал так лишь в год проведения экзаменов и начинал обыкновенно с тех, кто стоял повыше. На этот раз же он начал с чиновников девятого ранга, и мы гадали, что могло приключиться, и зачем он всё это затеял.

Очередь до меня дошла аккурат накануне праздника, и я с тоской думал о том, что, верно, уйти пораньше мне не посчастливится, ибо меня сянь Тан позвал уже в час Обезьяны, когда другие засобирались по домам. Впрочем, вышагивая по коридору, я рассудил, что с большинством беседы он вёл не более получаса, а то и того меньше, и с чего бы ему держать меня дольше? Тогда я преисполнился надежды и с готовностью вступил в служебные покои нашего главы. Но, стоило мне вновь поймать на себе взгляд его маленьких глазок, как все надежды и всякое воодушевление покинули меня, хотя господин Тан был, как и всегда, вежлив и даже позволил мне сесть. Верно, тогда-то я и понял окончательно, что быстро мне от него никак не уйти.

Поначалу он необычайно медленно перебирал какие-то свитки, словно меня поблизости не было. Впрочем, когда он заговорил, я вдруг понял, что то были мои донесения и отчёты, и оробел. Неужто он после своей неудачи взялся перепроверить работу всех и каждого под его началом и сыскал какие-то серьёзные недочёты у меня? Но вместо упрёков глухим своим голосом он проговорил:

— Уж шестой год вы служите нашему Императорскому Величеству…

— Всё так, сянь, — подтвердил я, когда молчание его затянулось.

— И, верно, многому научились за это время, — он поднял глаза и уставился на меня так хорошо знакомым пожирающим взором. — Какое ж поручение показалось вам самым сложным? Быть может, в Юаньталоу?

Я призадумался. Прежде никто меня о подобном не спрашивал, и сам я отчего-то не размышлял об этом. Каждое моё дело было сложным по-своему. И каждый раз я опасался не справиться. Что сложнее — нарушать законы и установленные правила иль ж браться за то, что можешь не сдюжить?.. Мысли мои внезапно прервали:

— Легко ль вам было работать вместе с сянем Ванцзу?

— Поначалу нет, но потом мы с ним поладили и сработались, — простодушно признался я.

— И что ж вы думаете о нём? Хорош ли он как старший товарищ и как начальник? Достаточно ль опытный и умелый маг?

Я смутился. Обыкновенно старшие давали оценки младшим, а не наоборот. Даже, ежли б я и считал мастера бездарью и самодуром, неужто я б в том взял да признался? Но что-то отвечать было всё ж надобно, и я сказал:

— Мне не на что жаловаться. Да вы, верно, и сами видите, что сянь Ванцзу — один из достойнейших мужей, и на него может положиться и старший, и младший.

Отчего-то после этих слов сянь Тан изменился в лице. Всего на мгновение, но я успел отметить эту перемену и уже опасался, что махнул лишнего — невольно указал почтенному господину Тану на его недавнюю оплошность, и на то, что он сам не сумел ни разобраться, ни защитить себя и других. Я уже начал было раздумывать о том, какому наказанию он меня подвергнет за подобную дерзость, но сянь Тан вновь поразил меня:

— Неужто вы так ему верите, что готовы за ним пойти куда угодно?

— Да я же…Коли так велит мой долг и наш государь, то да, пойду куда угодно.

— Именно с…сянем Ванцзу? Ужель нет у нас других достойных мужей?

— У нас множество достойных, но ведь сянь знает, что мор четыре с лишним года тому назад многих скосил, и теперь в наших рядах больше молодых и неопытных, нежели зрелых и умудренных опытом.

Сянь Тан глядел на меня пытливо и задумчиво, а затем стал называть имена других магов шэна, спрашивать, что я думаю о них, но мне нечего было сказать по существу, ведь с ними я особо дел никаких не имел. К тому же я вынужден был самому себе признаться в том, что до мастера Ванцзу им всё же было далеко. Озвучивать свои мысли я, разумеется, не стал. Меня и так не покидало чувство, будто господин Тан остался недоволен моими словами, и чем дальше, тем больше меня тяготил этот разговор с ним. Под конец он порасспросил меня о Байху Сяодине и, наконец, отпустил.

Вернувшись на место службы, я обнаружил, что многие уже разошлись. Как оказалось, глава продержал меня у себя целый час, и оставшиеся на своих местах кинулись ко мне с расспросами. Я рассказал им всё в общих чертах, но никто из нас так и не понял, к чему всё это. После праздника сянь Тан провёл такие же беседы с магами от седьмого ранга и выше. Но никаких разъяснений никто от него так и не получил. Посему всё, что случилось в дальнейшем, и для меня, и для многих других стало поистине неожиданностью.

–

Через несколько дней после праздника Дуаньу пришли благие вести с юго-запада — синские войска отбросили врага к Тайяну и оттеснили в степи, и, коли всё пойдет благополучно, в считанные недели выбьют их и оттуда, а маньчжань либо загонят в пески пустыни Ганхандэ, либо отбросят к холмам; А, ежли удастся зачистить от них юг, то дальше справиться с ними будет уже совсем нетрудно — вот так говорили гонцы.

Жители столицы ликовали и живо обсуждали услышанное, прибавляя к нему новые подробности, сплетни и домыслы. Прошёл и слух о том, что, ежли генералу Йе удастся задуманное, то он лично явится для доклада к императору и непременно посетит свадьбу своего племянника. Люди спорили о том, слухи это или правда, и насколько такое возможно.

Всё разрешилось накануне праздника Сячжи, когда ранним утром в город с пышной свитой явился сам генерал. И позже мы с сянем Ванцзу сошлись на том, что, кабы не это, быть может, на свадьбу к другу я б так и не попал. Ибо тем же вечером сянь Тан вызвал к себе моего начальника и объявил ему, что императору угодно направить посольство в Индрайю с тем, чтоб попытаться получить помощь и поддержку от её правителя. Сопровождать посла и его свиту государь поручил одному из помощников генерала Йе, а магическая защита была возложена на мастера Ванцзу…и на меня.

Я не мог поверить своим ушам, но переспрашивать не решился — по хмурому лицу моего старшего товарища и без того видно было, что ему не до шуток, и будь его воля, он бы непременно отказался б от подобной чести. А я тогда невольно подумал: «Так вот, к чему были все эти расспросы». Мастер Ванцзу ко всему сказанному добавил, что пытался уговорить сяня Тана обратиться к императору с просьбой отложить этот поход, но тот был непреклонен.

«Наш владыка и идёт на такой шаг от того, что война опустошила богатства его страны. Ежли мы будем просить его о таком, то отправимся вслед за господином Сивэй», — возражал глава. И нам пришлось покориться, ибо мастер Ванцзу уже явно и без того ходил по краю, слишком часто испытывая терпение императора своими мольбами. Всё, чего мы добились, это того, что с нами отпустили ещё и Байху Сяодина. Однако ж нашего начальника это не слишком воодушевило, и веселье так и не коснулось его до самого нашего отъезда. Я ж решил, что, пускай даже это последние торжества в моей жизни, в чём я сильно сомневался, не следует отказывать себе в радости, ибо судьба и так расходует её скупо.

Посему на свадьбе Баоюя я веселился с размахом. Среди приглашенных я вскоре заметил И Яна, и, когда появилась возможность, мы с ним разговорились, как в старые добрые времена обо всём на свете, хотя разговоров о моей службе и предстоящем мне путешествии я старался избегать. Когда ж И Ян, ведомый своим любопытством, уже начал напирать слишком сильно, к нам внезапно подошла Йе Ю Чжэнь и предложила представить меня её дяде, затем она взглянула на моего собеседника, зарделась и добавила, что его, конечно же, представит тоже.

Я ответил уклончиво, но мой друг по своей старой привычке был куда более прямолинеен и охоч до знакомств с влиятельными людьми. Отпустить его одного я никак не мог, и потому мы вскоре предстали перед знаменитым генералом.

Господин Йе Хулю был старшим из пятерых детей своего отца от законной супруги — у него были две младшие сестры и два младших брата, включая и сяня Йе Иньфэня — и в тот год ему стукнуло пятьдесят три года. Он был поджарым и высоким, примерно в пять с половиной чи ростом[1], с совершенно седой головой, в роскошном праздничном пао и даже в такой день препоясанный мечом. Хотя у него уже было пятеро своих взрослых детей и даже внуки, поговаривали будто племянников своих он любил ничуть не меньше, в чём мы с И Яном и убедились: когда Ю Чжэнь нас подвела к нему и представила, он никак не хотел её отпускать, а, когда это всё же произошло, много говорил с нами о Баоюе.

Верно, к тому моменту он уже успел отдохнуть и выпить вина, и потому настроение у генерала было веселое и благодушное, что сделало его охочим до бесед с простыми молодыми людьми вроде нас. Настолько, что, когда пришла пора всем рассаживаться вновь, он уговорил хозяина позволить нам остаться рядом с ним. Генерал Йе оказался искусным рассказчиком, и, слушая его, мы и не заметили, как летело время, и как пустели чарка за чаркой.

Он явно знал о том, какое поручение дано мне было, и в какой-то момент дружески похлопал меня по плечу и пообещал, что его преданный помощник справится прекрасно, и не даст мне и другим пропасть, ведь он выиграл уже не одно сражение, и в тех местах бывал не раз. Я смущенно улыбался, кивал и посматривал на И Яна, который начал смекать, что к чему, и вид у него становился всё более обиженный. Когда ж генерал замолк, он вдохнул и спросил:

— Скажите, почтенный господин Йе, отчего зависит успех — от удачи иль от дарований?

— Несомненно, и от того, и от другого, мой юный друг. Но где дарование, там и удача.

— Эх, как хорошо было б, коль ваши речи б коснулись ушей Синфу-вана, — с громким вздохом произнёс И Ян.

Верно, его сетования достигли своей цели, потому как генерал заинтересовался и стал расспрашивать о нём. И, похоже, услышанное пришлось ему по душе, ибо под конец он, как и меня, хлопнул друга моего по плечу и предложил: «А не пойти ль тебе ко мне на службу? Ума не приложу, отчего до сих пор тебя к нам не призвали! Знал бы ты, дружок, как мы нуждаемся теперь в умелых лекарях…». И Ян, не помня себя самого от счастья, немедленно согласился, и какое-то время они обговаривали разные мелочи. А там уж пришло время провожать молодых в опочивальню.

Баоюй в тот день никого не замечал, кроме своей молодой жены, и потому, удаляясь, даже не взглянул на меня. Впрочем, я мог его понять — девушка и вправду оказалась красавицей. И, глядя на них, я невольно затосковал по Маранчех. Когда их проводили, многие гости ушли домой, а иные отправились спать. В их числе оказался и генерал Йе. Выразив надежду на новую встречу, с кое-кем притом очень скорую, он пожелал нам благой ночи и, посмеиваясь, удалился в свои покои.

Мы же с И Яном ещё полночи сидели на веранде, любуясь убывающей луной, пили цзю и в стихах делились своими горестями: я — стенаниями о неразделенной любви, а он — тем, что достойные люди его не замечают и тем самым не дают показать, чего он стоит. Наутро, впрочем, он изменил своё мнение и, протрезвев, с отчаянием вспомнил, о чём договорился с генералом Йе.

«Что же ты не остановил меня?!» — возопил он, хватаясь за голову. Я мог лишь усмехнуться, припоминая, как свёл знакомство с господином Йе и его сыном благодаря подобной же истории, и, ссылаясь на неё, заверил, что и ему наверняка свезет, как он и хотел. И Ян лишь раздраженно поглядывал на меня и ничего не отвечал. Возможно, он надеялся, что генерал забудет о том разговоре, но бравый вояка, верно, оказался привычен к распитию пьянящих напитков и ничего не забыл: встретившись с нами поутру, он устало, но довольно улыбнулся и велел И Яну после завтрака пойти с ним, а мне посоветовал, коль я ещё тревожусь, зайти в казармы и спросить Лай Цун Даогао. Я заверил, что он меня вполне убедил, и после утренней трапезы, поблагодарив за гостеприимство и со всеми простившись, побрел в дом наставника.

Оставался всего день до выезда, и надлежало закончить приготовления. Так что я очень жалел, что минувшей ночью позволил себе излишества, но мне никто ничего не сказал и ни в чем не упрекнул. Вечером же я измученный упал на постель и заснул в считанные мгновения, и спал без сновидений до самого часа Тигра.

–

На рассвете я вместе с остальными взошёл на корабль, который по водам Цзинхэ донёс нас в течение двух с половиной дней до слияния рек, а оттуда в Цзыцзин, где мы сделали первую остановку в вечер двадцать шестого дня пятого месяца. Однако ж посетить родных я не успел, только передал им гостинцы, ведь на рассвете мы продолжили свой путь.

Теперь течение реки Шидаолу замедляло наше продвижение, ибо приходилось бороться с ним, но судно всё равно упрямо двигалось на юго-запад нашей империи, в сторону её окраин и Пубучана. Окрестностей города мы достигли в первый день шестого месяца, спустя восемь дней после начала путешествия, и весь его провели в портовом селении на берегу реки, где годом ранее после выполнения задания в Лоу я сел на корабль, дабы вернуться домой.

В сам Пубучан было решено не подниматься, чтоб не тратить зря время и силы. За всем необходимым в сопровождении солдат отправили местных. Наутро они возвратились и привели с собой опытного проводника, а вместе с ним его слуг и целую дюжину двугорбых верблюдов. Ещё столько же удалось найти и взять на время в селении. По заверениям проводника больше было никак не отыскать, и надежда оставалась только на кочевников-скотоводов. Спорить с ним никто не стал, и многочисленные дары, провиант и прочие необходимые вещи погрузили на верблюдов, а излишки — в телеги и на лошадей.

Большую часть своих спутников за время пути по реке я так ни разу и не повстречал, ибо они предпочитали отсиживаться в уютных каютах, а не стоять на ветру или мокнуть под сезонными дождями. И только вот тогда, когда все они покинули судно и ступили на берег, я впервые узрел и посла, и помощника генерала Йе, которого тот так нахваливал. Разглядывая их, я очень удивился, ведь первый оказался давным-давно ушедшим в отставку чиновником аж второго ранга, господином Гувэй, который некогда возглавлял тайный шэн, а тогда уже был дряхлым семидесятилетним стариком, а второй явно происходил из маньчжань. Окончательно в этом я убедился, когда увидал, как ловко обращается он с лошадьми и верблюдами, но спросить у мастера Ванцзу решился лишь вечером, когда мы оказались в шатре втроем — я, он и Сяодин.

Мастер мои подозрения подтвердил, но лишь пожал плечами. Я чувствовал, что его тоже одолевают сомнения и опасения, хоть он и повторил всё то, что ему поведал генерал Йе и другие, кого он спрашивал: что этот военачальник маньчжань лишь по отцу, который ещё до начала войны перешёл на службу в Син, а сын пошёл по его стопам. Когда ж началась война, Лай Цун Даогао было двадцать три года, и он сражался на нашей стороне.

Вначале он был простым бинши, через год стал чжаном хо копейщиков, а через три года его заметил генерал Йе и поручил ему командование уже целым конным дуем. Когда же спустя ещё три года в бою пал командир одного из трех конных туаней, на его место назначили Лай Цун Даогао, и после этого, как говорят, синская армия стала одерживать одну победу за другой. Цибин цзяном[2] Лай так и не стал, но к его мнению прислушивались, а после побед на юго-западе генерал назначил его своим помощником.

Верно, у генерала и государя были свои причины назначать для этого дела именно таких людей, но мы о тех причинах могли лишь гадать и что-то изменить в любом случае уже были не в силах. Новые догадки появились у меня спустя два дня, когда леса и луга вначале стали редеть, а после сменились выжжеными жарким летним солнцем степями. Вечером у костра Цун Даогао обмолвился, что в пустыне один из синских отрядов встал лагерем и будет ожидать нас вначале по пути туда, а потом — обратно, дабы следить за новостями и своевременно дать нам знать, освободили Тайян или же нет. И, ежли боги окажут милость нашим воинам, то возвращаться можно будет через него. Добавил он, что в те места, по которым предстоит идти, едва ль сунутся маньчжань, но, покуда мы не углубимся в безлюдную местность, совсем исключать этого нельзя.

«Не для того ль, чтоб иметь возможность с ними договориться, отправили его с нами?» — подумал я, но говорить об этом ни с кем не стал.

Ещё весь следующий день и вечер до сумерек мы двигались по степи, покров которой всё больше и больше напоминал мозаику из растительности и песчаных почв, а, когда стало совсем темнеть, заметили огни и послали к ним проводника и нескольких воинов, дабы они разведали, что там нас ждёт. Вернулись они довольные и сообщили, что то мирные кочевники, и у них можно купить или одолжить верблюдов, и пополнить запасы воды. Так мы и поступили. А на рассвете командир Лай велел всем переодеться в более простую одежду, дающую как можно больше прохлады и свободы движениям, и мы, оставив лошадей и повозки, покинули лагерь.

Когда же солнце поднялось окончательно, мы взобрались на небольшой пригорок и замерли в изумлении, восхищении и тревоге. Пред нами до самого горизонта расстилались барханы пустыни Ганхандэ, тянувшейся на юго-запад к горам, непроходимым, за исключением небольшого горного перевала. У того перевала когда-то пролегала граница нашей империи, а за ним лежала каменистая пустошь, прилегавшая к землям владык Зархана и Индрайи. Туда-то мы всем своим караваном и направились, понимая, что впереди нас ждёт неизвестность.

__________________________________________________________________

[1] 1 чи равен 33,3 см, то есть Мэн Байфэн оценил рост генерала в 183,2 см, хотя на самом деле тот был 180 см.

[2] Бинши — по сути, рядовой. Иногда под их началом оказываются помощники-сяобинши, но вообще это нижайшее звание в синской армии. Чжан — звание командира отряда в десять человек (хо). Дуй — единица численностью в пятьдесят человек, в данном случае конников. Туань насчитывает около двухсот человек. Цибин цзян — военный командир четвертого ранга, командующий конницей, обычно фубином численностью до тысячи двухсот человек.