Твоя смерть тебя спасет

Глава двадцать пятая. Орел, Коршун и Сокол

Время — бесконечная и равнодушная река. Несет она свои прозрачные воды, и незримое ее течение угадывается и исчисляется лишь ударами сердца. Сколько их было, этих ударов? Кажется, бессчетное количество. Целую вечность я сижу в этой клетке, такая же невидимая для всего мира, как и омывающие меня неспешные волны времени. Если забудет про меня Моревна, не придет, так и помру здесь, никем не замеченная, не найденная, словно уже стала бестелесной и безгласной неприкаянной душой.

Сначала я, конечно, пыталась выбраться из западни. Наплакавшись и взяв, наконец, себя в руки, пробовала сломать или расшатать прутья клетки. Однако крепкие и, должно быть, укрепленные магией переплетенные коренья не желали противиться воле злой колдуньи, заточившей меня в этом древнем лесу.

Потом просто сидела, обхватив себя руками.

И размышляла.

И боялась — но не за себя. За Кощея моего возлюбленного. Его смерть Моревна унесла с собой, в замок повелителя стужи. Применит ли ее по назначению? Или исполнит свое новое намерение — станет женой Чернобога, властителя мира мертвых?

Представилось, как он целует ее вместо меня, и на душе сделалось тягостно и больно. Но нет, не станет он этого делать. Поцелуй повелителя Нави приносит смерть. И Кощей ни за что не будет рисковать своей Марьей. Пусть эта Марья и не та.

Повелитель Нави…. Не просто сильный некромант, способный вытянуть любую душу из загробного мира. Он сам оттуда, из самой славянской преисподней, ему подчиняются все умершие. Разве могла я даже помыслить о таком? И угораздило же меня влюбиться в самого Чернобога!

Теперь понятны странные намеки Ягини о второй смерти, которая ходит рядом со мной. В самом прямом смысле ходит. И смотрит своими черными холодными глазами. А я, наивная, думала, она речь о его угрозах вела.

"Быть может, твоя смерть и сумеет тебя сберечь…", — произнесла в тот день, понадеялась хранительница Навьего перекрестка. Эх, Яга, не получилось у нас. Теперь другую беречь будет. А коли не обманется, прознает, кто теперь перед ним, так и сам в опасности окажется.

Иными теперь виделись и его фразы из начала нашего знакомства. Пугающие, но не понятые мною до конца. Страшное обещание, что даже смерть мне не поможет и не спасет… Он и не собирался. Тогда — не собирался.

Вспомнились загадки Полуденницы, ответом на которые было истинное имя Кощея. Как там звучало? "Среди поля ухаб, не проехать его никак. Всё трёт, всё мнёт и все завёртки рвёт". И вторая: 'На что глядят — да не видят, про что ведают — да не знают?" Выходит, ответом на обе было одно? Смерть…

Смерть моя. Самая прекрасная. Самая желанная. Но совсем другая смерть притягивала сейчас мой взор, неприглядная и страшная, алыми пятнами обезобразившая еще недавно полного жизни и силушки молодецкой царевича. Жуткое соседство, от которого хотелось реветь в голос и отползти куда подальше.

А вот и любители мертвечины пожаловали. С неба опустились три огромные птицы. И как только разглядели тело зарубленного царевича сквозь плотный шатер зеленых древесных крон? Сели равным треугольником, один у головы, двое в ногах, примерились.

— Кыш! Вон отсюда! — Ударила я ладонями по стенке своей новой тюрьмы. Хоть и понимала — меня не то что какие-то птицы, сама Смерть не смогла разглядеть.

Но птицы вдруг встрепенулись. И повернули головы в мою сторону. Хищным огнем сверкнули глаза. И было это так страшно, что я отшатнулась. А жуткие птицы оставили тело царевича, чтобы переключиться на яство поинтереснее. Чем ближе они подходили, поворачивая голову то так, то эдак, чтобы получше разглядеть живую еду, тем сильнее вжималась спиной в переплетенные коренья я. Какие-то они слишком уж огромные для птиц, в которых уверенно опознала лишь орла. Не разбираюсь я орнитологии, не различаю пернатых хищников. Но клювы и когти каждого из них пугали одинаково. Они ведь не доберутся до меня сквозь прутья клетки, верно?

— Не Моревна это, братцы, — вдруг выдала одна из птиц, и все остановились.

— Уверен, Коршун? — усомнился тот, кого я определила как орла. — Ликом так похожа.

— А душою нет, — возразил Коршун.

— Можно подумать, ты души видишь, — хохотнул третий.

— Не вижу, — легко согласился названый Коршуном. — Я не Ворон, души видеть. Но добром от нее веет али злом — чую безошибочно.

— Ты кто, девица? — решил, что пора бы заговорить и с объектом обсуждения, Орел.

— Невеста Кощея, — с усмешкой и невесть откуда опять взявшейся смелостью заявила я. Трапеза живой плотью у нас, кажется, отменяется, но и укрепить свои позиции не помешает. Не простые это птицы явно. Вон и ворона упомянули. Уверена, не какого-нибудь, а того самого засланца неведомого бога.

Птицы переглянулись.

— А где же обручальное колечко, невеста? — тоном разоблачителя коварных обманщиц поинтересовался Орел.

Вот тут он меня уел так уел.

— Моревна забрала, — со вздохом сказала я, не понимая, зачем вообще что-то объясняю каким-то пернатым. Пусть и волшебным.

— Чую, — с задумчивостью произнес Орел, — история тут длинная да сложная. Но она повременит. Дело у нас важное и отлагательства не терпящее. Коршун, Сокол, нам надо спешить.

Двое крылатых без лишних слов взмыли в воздух и улетели. Орел же остался. Вернулся к телу Ивана, склонил над ним голову с жутким изогнутым клювом.

— Не трогай его! — ту же завопила я, бросаясь вперед и хватаясь за прутья клетки. Пусть и мерзавцем оказался царевич, а всё равно не заслужил быть разорванным огромным пернатым хищником даже после своей смерти! — Не вздумай его есть!

Орел взглянул на меня оторопело.

— С чего бы мне его есть? — искренне удивился он. — Своего шурина.

Шурина? Шурина?!

Если я не путаю, словом этим прозывают брата жены. Но…

Орел фыркнул насмешливо, взмахнул крыльями, взлетел под кроны деревьев и ринулся обратно к земле. Ударился об нее, но не расшибся, как мне показалось на мгновение, а обернулся… человеком.

Статным и красивым мужчиной лет тридцати пяти. Волнистые волосы с проседью на висках и серьезный мудрый взгляд. Богатое одеяние не хуже, чем у царевича, разве что темных цветов.

— Теперь твоя душа спокойна, невеста Кощея? — произнес оборотень спокойным мягким баритоном. — Иван-царевич нам не просто шурин, а названый брат. В нашу последнюю с ним встречу мы, правители своих государств и великие чародеи Орел Орлович, Коршун и Сокол, почуяли грядущую беду и просили шурина нашего общего, Ивана, оставить каждому из нас серебряный предмет. Мне досталась серебряная вилка. Сегодня она почернела. Как оказалось, то же произошло и с предметами моих родственников-побратимов. Мы общими силами создали сильное заклинание поиска, и оно привело нас сюда… слишком поздно для предотвращения беды. Но вовремя для спасения Ивана.

В смысле, для спасения? Уточнить, что имел виду чародей-оборотень, я не успела. Вернулись Коршун и Сокол.

— Успели? — выдохнули они.

— Я держу его душу, не даю перейти через реку Смородину, по Калиновому мосту, — отозвался Орел Орлович. — Но мы едва не опоздали. Кто-то задержал его до нас, иначе быть ему к этому моменту в Нави, навечно.

Тогда ударились оземь Коршун и Сокол, и над телом Ивана стояло теперь трое мужчин. Коршун, пониже ростом и моложе Орла, с каштановыми кудрями и в темно-сером деянии, сбрызнул царевича из маленького бутыля. Запахло болотом, а раны бедного Ивана вдруг затянулись, будто их и не было. Юный улыбчивый и ясноглазый Сокол смахнул со лба непослушные золотистые пряди волос и последовал примеру собрата — окропил тело шурина из своего пузырька.

Кажется, я знаю, куда летали и что принесли с собой эти двое.

С замиранием сердца и затаенной надеждой наблюдала я за происходящим. Неужели у них получится? До сих пор живую и мертвую воду я и в глаза не видела, а о ее воздействии могла судить лишь по исцелившемуся Дарёну и самому приободрившемуся Кощею. Но ведь они даже не люди, а поможет ли чудодейственная жидкость погибшему человеку?

И тут случилось нечто, заставившее поверить, что в этом мире существуют чудеса поистине сказочные.

Иван-царевич вздохнул и открыл глаза.