Твоя смерть тебя спасет

Глава тридцать первая. Смерть по имени Мара

Мне чудилось, будто блуждаю я в тумане.

В какую сторону не погляди — одно и то же, беспросветная пелена дымчатой мути, в которой нет ничего. Совсем ничего. Даже меня самой.

Где я? Кто я теперь?

Неужто именно так ощущают себя бестелесные души? Неприкаянные признаки? Обитатели мира Нави? Глухая пустота там, где еще недавно билось сердце. Отсутствие боли в разбитой голове. Не чувствовались ни холод, ни влажное прикосновение тумана. Потому что прикасаться ему не к чему. Потому что тело мое осталось там, в явном мире, материальном мире, у святилища всех богов. А я — здесь. Где бы пресловутое «здесь» не находилось.

Кажется, это и есть Навь.

Я посмотрела на свои руки, но на их месте лишь слабое белое свечение. Я теперь вся такая. Невесомый сгусток почти невидимой энергии.

И абсолютная тишина вокруг.

Как вдруг зазвучали в этой тишине колокольчики. Сначала тихий, едва различимый перезвон. Он усиливался, нарастал, усложняя рисунок мелодии.

Те самые колокольчики, что слышались мне вместе с голосом любимого в последний миг моей жизни.

Они звали за собой, а мне было всё равно, куда идти, в какую из совершенно одинаковых сторон.

Я двинулась на переливчатый звук. И тут туман расступился, истаял на моем пути, зрение прояснилось, и прямо перед собой увидела я лицо Кощея.

Он улыбался. И смотрел на меня с нежностью, от которой хотелось расплакаться. Склонился над моим распростертым телом, трепетно и ласково касался волос.

А на моих губах еще горел его поцелуй.

Это видение? Последняя фантазия умирающего мозга?

— Просыпайся, моя милая, — позвал Кощей. Звук колокольчиков растворился в его голосе. — Хватит спать.

И протянул мне руку.

Я ухватилась за нее, как утопающий за брошенную с берега веревку. Рывком поднялась на ноги.

И тут же очутилась в его объятиях.

Наверно, это и в самом деле видение. Всего мгновение назад была я блуждающей душой, а сейчас прижимаюсь к любимому всем телом, цепляюсь за него из последних сил, задыхаясь от счастливых слез…

И совершенно не ощущаю привычного исходящего от него холода.

— Ну, полно, полно, — шептал он мне в макушку. Горячее дыхание шевелило волосы. — Не плачь. Тебе больше никогда не придется плакать…

— Потому что у мертвых не бывает слез? — спросила я с горечью.

— Потому что ты не мертва, Мара. И никогда не умрешь.

Я отстранилась от Кощея, заглянула в его черные бездонные глаза.

— Как не умерла?

Он приподнял брови.

— Неужто ты думаешь, что невеста Чернобога вот так запросто умереть может? Человек умирает, когда его душа пересекает Калинов мост. А тебя я привел в Навь совсем иными путями. Теми, что доступны лишь истинному Хозяину царства мертвых.

Мы все-таки в Нави? Я заозиралась. И обнаружила, что находимся с Кощеем в замке. Хоть я и не успела побывать во всех комнатах черного замка с одиноким дубом под окнами, каким-то внутренним чутьем поняла — это не он. Совсем другое здание. Совсем другое место.

Совсем другой мир.

А потом — в подтверждение — увидела за окнами громадного помещения с тонущими во мраке стенами и потерявшимся где-то на невообразимой высоте потолком знакомый серый туман.

— Здесь мое обиталище в царстве мертвых, — пояснил Кощей, пока я бросала изумленные взгляды по сторонам, не понимая, что происходит, и как реагировать. И добавил с иронией. — Я, видишь ли, хозяин Нави. И только что вернулся домой.

— Так ты… — ахнула я, — перенес меня сюда живой, как Моревну?

Даже не знаю, радоваться или ужасаться. Особенно в свете воспоминаний про «наказание для живого хуже некуда»…

Кощей взял мое лицо в свои ладони, посмотрел пристально. Какие теплые у него руки… Будто обычный человек касается.

— Мара, никогда бы я не поступил так с той, кто дорог мне пуще собственного существования. Для Моревны это наказание. Живым не место в Нави, навьи не выносят их присутствия, ненавидят живой дух, они терзают и мучают тех, кто смог пробраться в мир мертвых, не умерев. Потому и парит таких путешественников Яга в своей особой баньке, отбивает запах живого тела, чтобы не учуяли навьи и пропустили. Я принес сюда Моревну сроком на десять лет. И поверь, покажутся они ей десятью столетиями. Когда сочту, что наказание ее достаточно, отпущу. И больше не стану держать на нее зло. А когда выйдет ее жизненный срок и она вернётся в Навь уже как положено, в виде души, поступлю с ней, как с прочими.

Выходит, я не живая и не умерла? Я не понимала. Тогда кто же я?

А Кощей продолжал, посмеиваясь над моим недоумением.

— Ко мне вернулась моя сила древнего божества, Мара. И теперь мой поцелуй не только убивает. Через него я могу разделить свое могущество с тем, с кем связан нерушимыми узами. С той, кого полюбил…

Я коснулась губ. Так моя догадка верна? И послевкусие желанного поцелуя не померещилось?

— Ты теперь богиня, Мара, — произнес Кощей с улыбкой. — Богиня смерти и зимы. И хозяйка Нави. Наравне со мной.

Я не сводила с него широко раскрытых глаз.

Еще раз. Я — кто?!

— Никогда так не делал, — смущенно кашлянул Кощей. — Не был уверен, что всё получится, но готов был идти до конца.

— Богиня? — прошептала я едва слышно.

А ведь чувствую-то себя не как раньше. Совсем иначе. Легкость чувствую. Свободу. Уверенность в себе, как никогда. Та странная внутренняя убежденность, будто подвластно мне теперь всё что угодно.

Подняла руку, покрутила кистью перед глазами. Рука моя. Разве что бледнее обычного, и кожа ровная, гладкая, без единого изъяна. Даже старый шрамик на сгибе безымянного пальца исчез.

— Дать тебе зеркальце? — послышался смешок Кощея. — Полюбуешься, как тебя всю божественная сила преобразила.

— Дай! — с беспокойством выдохнула я, после этих слов подозревая что от меня настоящей, привычной, ничего не осталось.

Завихрились над раскрытой ладонью Кощея снежинки. Станцевали завораживающий искрящийся танец и слепились в изящное белоснежное зеркальце.

Брала я его с осторожностью, думала, обморожу об него кожу. Но зеркальце, на удивление, ощущалось вовсе не обжигающе-холодным. Напротив, оно словно излучало тепло.

Зря я беспокоилась. В ледяной глади отразилась я. Ожидаемо бледная и с прекрасной кожей, но без неожиданностей. Разве что цвет глаз из серо-голубого выцвел до льдистого. Но это не страшно, даже красиво. А в обрамлении почерневших безо всякой туши ресниц так и вовсе сногсшибательно.

И тут глаза на мгновение сделались непроницаемо-черными, как у Кощея, и сразу же изменились обратно. Я едва не отшатнулась. Что это было?!

Тьма была и в моих некогда светлых волосах. Она вплелась в них, окрасила в черноту, спустила пряди чернильными щупальцами ниже пояса.

Никогда не хотела сменить имидж настолько радикально, но… может, стоило?

Зеркало отразило мою радость и довольную улыбку. Такой я себе нравилась определенно больше. Подняла глаза, поймала во взгляде Кощея восхищение и поняла, что не мне одной.

Богиня смерти и зимы, говорите?

Равная самому Чернобогу?

Прищурившись с хитринкой, я развеяла на мельтешащие снежинки ставшее ненужным зеркальце. Сила зимы струилась во мне нескончаемым потоком. Сущность смерти позволяла совершенно иначе ощущать пространство вокруг себя. Закрыв глаза, я не только увидела внутренним взором резиденцию Чернобога в царстве мертвых, но и всю Навь целиком.

Даже так можно?

— Боги не посчитают, что их обманула с оплатой? — спохватилась я. — По договору я должна была заплатить жизнью. То есть умереть.

Кощей покачал головой.

— Чародеи сказали, что по договору ты должна была отдать благословение одного из богов. Купалы, как я понимаю. Остальное всего лишь последствия, но я не допустил их наступления. Поэтому — успокойся, Мара.

— Ой, а как они? Живы? А Иван-царевич? — вспомнила я опасения пернатых о расправе Кощея за то, что не уберегли его суженую.

— Да что с ними станется! — отмахнулся небрежно Чернобог. — Не тронул я этих олухов. Топчут землю живых дальше. Не до них было, а сейчас понимаю — случилось всё так, как надо. Не смог бы я обратить тебя богиней, пока была ты жива. Не решился бы самолично сгубить жизнь в твоем хрупком теле. Пусть ценой этого стала бы невозможность нам быть вместе. Но вышло так, что ты умирала, и не было иного спасения, как сделать Смертью тебя саму.

Я прижалась к нему, не зная, как иначе выразить свою благодарностью и любовь.

— А почему ты теплый? — отодвинулась на мгновение. — Только не говори, что, делая меня богиней, опять лишился своей силы!

И подумала, что, окажись так, не прощу себя.

— Что ты, душа моя, — рассмеялся Чернобог. — Это не я стал теплее. А ты перестала ощущать холод. Вернее, холод стал твоей стихией. А теперь посмотри на еще один мой подарок.

И он с нежностью взял мою руку в свои ладони. Погладил подушечками пальцев место, где еще недавно красовалось обручальное колечко. То самое, которое сгинуло, перенеслось вместе с Моревной в Навь.

Нет больше колечка у меня.

— Обручилась ты со Смертью, душа моя, — произнес Чернобог и коснулся моей руки губами. И продолжил, глядя мне в глаза. — Но в тот миг, когда вдыхал я в твое умирающее тело силу бога, мы повенчались перед всем Мирозданием. Марья Никольская, по ошибке прозываемая Марьей Моревной, а после нареклась Марой-Мореной, стала моей женой.

А на безымянном пальце, которого только что касался Кощей, засверкало кольцо.