Эрни, с самым непринуждённым видом, на который только он был способен, разглядывал содержимое полки супермаркета. В разгар зимних праздников секция с кремами для загара и прочих атрибутов курортного времяпрепровождения выглядела откровенно заброшенной. Видимо, те, кто мог позволить себе в эти дни погреться под тропическим солнцем, приобретали все эти вещицы в магазинах иного класса. Однако это не отменяло необходимости ежедневной уборки, и Эрни выбрал удачный момент, когда дама с моющим пылесосом свернула в проём между витринами, направляясь к холодильникам, и он проскользнул сюда незамеченным. Он знал, что примерно через десять минут она вернётся, и ему придётся уйти.
Но сейчас он может спокойно стоять здесь, отогревая окоченевшие пальцы рук и ног, и спокойно думать, позвякивая последними монетами в кармане слишком короткой для такой холодной зимы курткой.
Он никогда не воровал, как бы ни было трудно (просто поклялся себе этого не делать), и даже никогда не выходил из магазина, совсем ничего не купив. Он продержится ещё несколько дней, оттаивая в ладонях снег, чтобы выпить чистой воды, и растягивая подкопчённую корку хлеба на целые сутки, превращая его кусочки во рту в жидкую-прежидкую кашицу. Потом он снова найдёт какую-нибудь работу в порту или ещё где-нибудь, а потом…
Он не знал, что будет делать, но он попытается накопить немного денег, и может быть даже когда-нибудь сможет купить её. Он даже не знал, получится ли у него что-нибудь сделать, когда она ляжет в его руки, издаст ли она под его загрубевшими пальцами хоть один мелодичный звук.
Но он знал, что никогда не сможет забыть её голос, глубокий, тревожащий и умиротворяющий, ниспровергающий всё и возвращающий надежду из ниоткуда.
Тогда он просто проходил мимо и увидел сквозь стекло витрины, как парень с тёмными густыми волосами, собранными в хвост, отложил другую, и взял в руки эту, как будто уже поняв, что именно она — та самая, — и, прикрыв глаза и запрокинув назад голову, заскользил тонкими, почти как у девушки, пальцами по струнам.
Тогда ещё с ним был дедушка. Дедушка, который не стал одёргивать и задавать лишних вопросов, а просто мягко положил на его плечо свою тёплую шершавую руку, и молча стоял рядом, пока он, «остолбенев» посреди улицы, с полуоткрытым ртом слушал музыку, лившуюся из-за неплотно закрытой двери на грязную, суетную, грохочущую улицу вопреки всему или во имя всего.
Музыка уже смолкла, и темноволосый парень, держа в одной руке картонный футляр со струнным чудом внутри, вышел из магазина и направился к светофору, а Эрни всё стоял и стоял, как будто боялся, что если он сдвинется с места, волшебство, открывшееся ему, исчезнет, и уже никогда не вернется. Загорелся зелёный свет, но парень, оглянувшись и едва взглянув на Эрни, остановился, и, не обращая внимания на толкавших его людей, спешащих через дорогу, стал сосредоточенно искать что-то в кармане своих узких джинсов.
Наконец он извлёк оттуда нечто, умещавшееся между его пальцами, и лёгкими шагами приблизился к Эрни. «Я бы никогда с ним не расстался, но он всего лишь из пластмассы, и мне всё-таки пришлось купить новый. Это тебе на удачу». И парень разжал пальцы. На его ладони лежал кусочек пластмассы, наверное, когда-то бывший треугольным и ярко-розовым, весь пронизанный микротрещинками, как будто готовый вот-вот рассыпаться в пластиковую пыль.
«А что мне с ним делать?» — спросил Эрни скорее сам себя, потому что парень на этот раз всё-таки перешёл дорогу.
Дома он осторожно проделал нагретой иглой в середине треугольничка отверстие, и с тех пор «амулет» всегда был с ним.
Сейчас Эрни чувствовал, как он немного царапнул ему грудь под майкой, и воспоминания и мечты, как будто нанизанные вместе с бледно-розовой безделушкой на нить, обвязанную вокруг шеи, сейчас грели его не меньше, чем радиатор, пристроенный у соседней стены.
Через минуту женщина с пылесосом вернётся в секцию «загара», он перестанет рассматривать статуэтку туземной девушки в купальнике из ракушек, зачем-то втиснутую на полку с кремами, возьмёт сухари из ржаного хлеба, заплатит за них и выйдет в холодные сумерки.
Разжившись сухарями, Эрни рискнул погреться ещё немного, изображая интерес к автомату с разноцветными попрыгунчиками возле выхода: до темноты, когда можно будет незамеченным пробраться в чистенький подвал и прижаться к тёплой трубе, всё-таки, ещё минимум час. А час на морозе — это немало.
— Полагаю, ты уже вырос из этого… — Низкий мужской голос заставил Эрни вздрогнуть.
В другой раз Эрни выскользнул бы из дверей магазина, быстро, легко и бесшумно, как перепуганная кошка, и через полминуты был бы уже за пару кварталов отсюда, в одном из тех мест, где никто не будет буравить подозрительным взглядом его затылок с сильно отросшими волосами, выбивающимися из-под старой шапки.
Но что-то в этом голосе заставило Эрни поступить иначе. Что-то, чего он почти никогда не слышал в голосах людей старше него. Эрни во что бы то ни стало захотелось разглядеть обладателя этого странного голоса. Он медленно повернулся, чтобы рассмотреть его.
Если бы не элегантное чёрное пальто, шапка с искусственным мехом, отглаженные брюки, аккуратные ботинки на невысоком каблуке и безупречная осанка, Эрни мог бы сказать, что незнакомец очень похож на Санта-Клауса с картинки: белоснежные густые брови, усы и борода, спрятанная под шарф, закрывали почти всё лицо с мягкими светлыми глазами, сейчас разглядывавшими Эрни поверх очков в прямоугольной позолоченной оправе с не меньшим любопытством.
В руках, как будто только что тщательно вымытых с мылом, с белоснежными краями ногтей и мягкой кожей, «Санта Клаус» держал коробку с прозрачной крышкой, перевязанную тонкой лентой, зелёной, с красными полосками по краю. В коробке лежали два больших пряничных человечка, так, как будто они держатся за руки, маленькие пряничные руки в сахарной пудре. Человечки подмигивали шоколадными глазами и улыбались губами из глазури. Даже сквозь стеклянную крышку Эрни почувствовал запахи имбиря и сладкой присыпки. Его живот громко заурчал.
Незнакомец прочистил горло и повторил свою фразу сначала.
— Полагаю, ты уже вырос из этого, но пряники действительно вкусные.
С полминуты он снова разглядывал Эрни, немного наклонив голову набок, потом просто спросил:
— Выпьешь со мной чая?
Не успев толком подумать о чём-либо, Эрни кивнул, понимая, что очень рискует. Но что-то внутри него очень хотело доверять этому человеку, как будто в нём было что-то родственное, что-то напоминавшее о волшебстве, которое он уловил в случайно подслушанной живой музыке, волшебстве, которое пряталось за пеленой тех снов, которые никогда не помнишь отчётливо.
Мужчина уже открыл и придерживал входную дверь магазина, лёгким движением головы предлагая Эрни выйти первым. Эрни на секунду заколебался («Куда всё-таки он собирается отвести его?»), но, почувствовав колкий уличный холод, так быстро съедавший искусственное тепло большого помещения, холод, который этой зимой, казалось, пробрал его не только до костей, но и въелся в самое сердце, холод, грозивший навсегда превратить его в насторожённого, недоверчивого, ощетиненного получеловека-полуволка, вышел (а не выбежал) из магазина, теперь сам придерживая дверь, дожидаясь, пока его спутник выйдет.
Мужчина бодро зашагал по утоптанному снегу, жестом указав направление (Эрни заметил, что он не надел перчатки и не спрятал руки в карманы пальто). Когда они переходили через дорогу, он легко придержал Эрни за плечи свободной рукой («Точно так же делал дедушка»), и сквозь свою тоненькую куртку Эрни почувствовал, какая его ладонь горячая.
Теперь они шли по недавно расчищенному тротуару. Снегопад усилился, и тонкое снежное покрывало, лёгшее на тёмный асфальт, переливалось и искрилось под лучами фонаря. Неожиданно спутник Эрни нарушил молчание.
— Если я не ошибся, ты беспокоишься о работе, которой сейчас нет для тебя. А вот у меня её, наоборот, чересчур много, в этом году не справляюсь один.
Он говорил просто, будничным тоном, как будто они с Эрни знакомы давным-давно. Эрни поразила его осведомлённость, и, не зная, что ответить, он нелепо ловил холодный воздух ртом, чувствуя себя глупой и беспомощной рыбой, застрявшей между камней у берега озера.
Заметив смятение Эрни, мужчина поспешил его успокоить.
— Не переживай, я тебя никуда не сдам.
Он снова положил на плечо Эрни горячую ладонь, увлекая за собой в заснеженный проход между домами.
Сквозь белую гардину снегопада светились окна, украшенные гирляндами, фигурками снеговиков, снежинками и лентами. Только теперь он по-настоящему заметил всё это, а тепло руки, вкрадчивый голос и ласковые глаза его спутника напомнили о дедушке, его улыбке, освещающей лицо в сеточке мелких морщин, которые делали его ещё добрее и приветливее. Эрни вспомнил запах еловых веток, которые они собирали на улице и сплетали в венки («Зачем срубать целое живое дерево?!»), скромный, но вкусный ужин из запечённых овощей, самодельный сок из погреба, старый-престарый кованый подсвечник, весь в капельках застывшего воска, желтовато-белую, но чистую скатерть с вышитыми крестиком оленями по краю, пропахшую старинным комодом с засушенными травами в ящиках, отблик огонька свечи на припылённых стёклах, под которыми притаились пожелтевшие фотографии, душистый чай из листьев мяты, выросшей на маленьком огороде за домом… Забытое ощущение безопасности и тепла как будто снова согрело его…
Картинки воспоминаний окружили его, заслоняя, вытесняя кадры реальности. Он шел как послушная механическая кукла, увлекаемый куда-то едва знакомым человеком, направляемый теплом его ладони.
Но вот ладонь отстранилась, тепло отступило, распалась иллюзия, которой хотелось довериться, в которой хотелось остаться.
Эрни стоял прямо возле окошка того чистенького и светлого подвала, в котором он ночевал последние две недели. Он предпочёл бы не считать эти дни, совсем забыть о времени, не знать, сколько прошло ужасно грустных ночей, часов, минут с того тёмного вечера… Впрочем, теперь это уже неважно. Его поймали с поличным. Незнакомец, так правдоподобно изображавший дружелюбие, сейчас достаёт из кармана телефон. Он позвонит в социальную службу и сообщит его приметы, и не сегодня-завтра за ним придут, его поймают, ведь у него уже не осталось сил убежать далеко, надёжно спрятаться. И всё-таки, он попытается. Несмотря на болезненное чувство обманутого доверия и почти парализующего ощущения безнадёжности, Эрни, мягко, как кошка, которая пятится, выгнув спину, стал отступать назад.
Мужчина, тем временем, достал из кармана, то, что искал.
Ключи в его руке звякнули и упали в снег.
Эрни совершил свой «кошачий» прыжок — но не назад, а вперёд, — и быстро поднял ключи.
Мужчина, по-видимому, не заметил ни смятения и испуга, ни манипуляций Эрни: немного потерев друг от друга ладони, он снял запотевшие и залепленные снегом очки и, подув на них, стал протирать стёкла белым, как свежий снег, носовым платком.