Ученик Хранителя Cнов

Глава 5. Испанский фольклор и полнолуние

— Можно мне в ванну? — Нина растянулась на столе, положив щеку на плечо вытянутой руки. Так же обычно лежал Ушастик, наевшись чего-нибудь вкусного. Ее щеки немного порозовели, но лицо по-прежнему было изможденным, а голос — слабым и хриплым.

— Без проблем. Только обещай не уснуть там и не утонуть.

— Постараюсь, — тихо ответила Нина и прикрыла глаза.

— Хорошо, я пойду наберу тебе ванну. Не ходи, пожалуйста, больше в Испанию, не трогай танк и не выходи в прихожую, пока я не вернусь, — на всякий случай сказал Эрни, хотя Нина вряд ли собиралась даже вставать со стула.

— Угу, — тихо промычала она, не открывая глаз.

Эрни проследовал в ванную.

После прошлогоднего приключения с пеной, которая летала по всему дому и в которой он чуть не задохнулся, он пользовался обычными средствами из супермаркета, оставляя полку Тома, на которой пылился десяток старинного вида флаконов, подписанных раскосым почерком, без внимания.

Однако сегодня, учитывая состояние Нины, возможно, стоило и рискнуть.

«Бодрость!», «Роскошные локоны», «Зной пустыни», «Лесная чаща», «Крепкий сон», «Экзотика и массаж»… Эрни уже потянулся к флакону с обычной пеной для ванны. Но взгляд его упёрся в самый маленький флакон, стоявший на полке Тома с краю: «Можно женщинам».

Эрни рискнул и, набрав себе в ладонь совсем немного перламутровой жидкости из магического флакона, подставил руку под кран.

Вода в ванне забурлила и вспенилась, о бортик ванны ударила небольшая волна. Запахло розами и ветром, который дует со стороны океана перед грозой. Волна с равной периодичностью мягко ударялась то об один, то о другой бортик ванны, меняя цвет воды с бирюзового на розовый, и обратно.

Пока набиралась вода, Эрни приготовил полотенца и махровый халат, и всё из того, что было в их с Томом «банном арсенале», и что могло бы пригодиться девушке.

Эрни закрыл кран и ещё раз оглядел ванную. Резиновые утята и заводная рыба — любимые «компаньоны» Мистера По, Нина вряд ли это оценит. Что ж, вроде бы, всё.

Эрни вернулся в комнату.

Мистер По, доев и допив всё, что оставалось на столе, удалился на улицу по своим важным делам. Нина снова сидела в кресле, подтянув к подбородку колени, укутанные пледом, и невидящими глазами смотрела в «испанское» окно.

Эрни мягко тронул её за плечо:

— Пойдем, проведу тебя.

Нина с усилием встала, держась за подлокотники, и молча поплелась за ним.

— Давай мне руку. Закрой глаза и вдохни, как прошлый раз, и просто иди за мной. Представь, что мы проходим через туннель.

— Угу, — сказала Нина и шумно вдохнула.

Эрни, за долю секунды, мысленно перенёсся в прихожую и потянул Нину за собой. Со стороны это выглядело, как в странном кино: сначала в податливую упругую стену тумана впечаталось её лицо, потом туман налип на неё и исчез, её силуэт теперь представлял собой фигуру, состоящую из изумрудной мерцающей дымки, окружённую пустотой. Потом её «реальный» нос, а затем и вся она, появились в прихожей.

— Дыши! — сказал Эрни. — Как ощущения?

— Классно! Как будто джакузи и-и… Сугроб… И батут… Можно ещё?

— Ладно, один раз, знаешь, это не аттракцион: мы не используем магию для развлечений. — Как мог, серьезно, попытался объяснить Эрни.

— Не будь занудой.

— Ладно, поехали, вдох… Выдох.

Нина смеялась, как пятилетняя девчонка, которую, наконец, привели в игровую комнату.

Как говорил Том: «Если детства не было, внутренний ребенок возьмет своё потом».

Они сходили туда-сюда ещё пять раз, потом Эрни, наконец, удалось отвести её в ванную.

В течение следующего часа Эрни снова ходил туда-сюда, выясняя, не готова ли она, наконец, выйти. Из-за двери доносился плеск волн и приятный женский вокал.

Наконец, пение прекратилось, послышался шум сливаемой воды. Нина, сильно пахнущая розами, закутанная в белый махровый халат, возникла в дверном проёме. Она задержалась в проходе, придерживая раздвижные двери руками.

Её джинсы и свитер валялись на мокром кафельном полу. Тапочки она надеть забыла, мокрые босые ступни оставляли влажные следы на порожке.

— Фух. Я как будто в отпуск съездила!

Её голос теперь был звонким и высоким. Впрочем, как и она сама: она определенно прибавила в росте, вытянулась на несколько сантиметров.

Эрни вздохнул с облегчением: русалочьего хвоста у нее не наблюдалось. Чешуей она тоже не покрылась. Вроде бы, всё не так плохо.

Даже лучше, чем было: кожа порозовела и очистилась от веснушек (хотя, на взгляд Эрни, веснушки девушек не портили) волосы отросли, заблестели и загустели, они струились по плечам упругими локонами персикового цвета с розоватым отливом, ногти тоже отросли, окрепли, они имели идеально овальную форму, ресницы стали очень густыми и длинными, глаза немного потемнели и стали ярче, они как будто искрились и сильно блестели.

— Ну что ты меня разглядываешь так, как будто в первый раз увидел! Пойдем в комнату, я танцевать хочу! — сказала она, ритмично хлопнув в ладоши и стукнув по полу пяткой.

— Э-э-э… Ну… Окей. — Эрни был знаком с Ниной полтора года и совершенно ничего не знал о её увлечении танцами.

Едва войдя в комнату, Нина схватила Эрни за руку и закружила его волчком. Они протанцевали по комнате ещё немного, она снова «раскрутила» его — на этот раз так, что он приземлился в кресло — и продолжила танцевать одна, распевая испанскую народную песню. Ей не хватало только кастаньет. Эрни не видел, чтобы такое вытворяла даже Далия, жена Тома, у которой в Испании была собственная маленькая школа танцев.

«Эстас-пэрдьендо'ль- тьемпоо пэнсандоо, пеээнса-андо…» —

чистым голосом на чистейшем испанском распевала Нина:

«Порлокье-мас-ту-кьеэрас-`астакуандо-`астакуаандо…»

Допев песню до конца, она, наконец, остановилась и тряхнула головой, держась за виски. Вид у неё теперь был растерянный и озадаченный.

В следующий раз нужно будет добавить пены «для женщин» поменьше… капельку… самую малость.

— Не знал, что ты так здорово говоришь по-испански.

— Я тоже… — Нина начинала приходить в себя, и, кажется, снова начинала злиться. — Вода в ванне была какая-то… Что ты туда добавил?!

— Э-э-э… Да ничего такого… Просто шампунь с… Э-э-э…

— Эффектом испанского фольклора?

— Прости, я немного перестарался, хотел тебя приободрить. Это… с полки Тома. Я думал, это безобидно. Честно-честно.

— В следующий раз возьму свой шампунь, — ещё хмурясь, но уже более миролюбиво сказала Нина.

— Ну как хочешь, — примирительно сказал Эрни.

— На вот, надень пока вот это, а я загружу твою одежду в машину. — Эрни бросил Нине свои запасные домашние брюки и тонкую водолазку.

Настраивая стиральную машину, Эрни морально готовился к разговору с Ниной, перебирая в голове фразы и доводы. Может быть, после ванны с «эффектом испанского фольклора» она стала менее упрямой и гордой? Конечно, вряд ли. Однако нужно снова попытаться уговорить её бросить эту совершенно ненужную ей изнуряющую работу, иначе неизвестно, чем всё это закончится.

Нина снова сидела, опершись о стол рукой, которой придерживала раскрытый толстый учебник по биологии, лежавший тут же, на столе. Другой рукой она размешивала сахар в чашке с чаем. Её лицо снова побледнело, на нем проступили веснушки. Волосы тоже укоротились обратно, теперь они, правда, были пушистыми и чистыми. Похудевшие угловатые плечи теперь проступали сквозь водолазку Эрни.

Эрни налил себе чая и присел напротив Нины, сжав горячую кружку ладонями, как будто это придавало ему смелости и настойчивости.

— На этой неделе ты сдала зачёт по физкультуре рефератом, — сообщил Эрни своим «самым строгим» голосом.

— Правда? А я и не знала, — равнодушно и угрюмо пробурчала Нина. Голос снова приобрел замогильный тембр.

— Мы с Томом написали его от твоего имени, — продолжал атаку Эрни.

— Я не просила тебя об этом. — Нина продолжала стучать ложкой о стенки чашки, не отрывая глаз от учебника биологии.

— Конечно, не просила: меня просил Поль. А учителя физкультуры он просил принять этот реферат вместо тебя самой ввиду «форс-мажорных семейных обстоятельств». Ни Поль, ни Том, ни я не хотим, чтобы тебя отчислили из школы искусств из-за зачёта по физкультуре. Понимаешь?

— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я сказала «спасибо»? Или «большое спасибо»?

— Ты прекрасно знаешь, чего я хочу: я хочу, чтобы ты…

Нина не дала ему договорить. Теперь она кричала, стуча ладонью по столу. Кружка упала на бок, перекатилась через стол и разбилась. Учебник по биологии «напился» горячего чая.

— Почему я должна брать твои деньги просто так?! Почему вообще ты указываешь мне, что делать?! Что ты сказал Тому? Что я твоя будущая жена?.. Мы просто друзья! Ты не забыл?!

Эрни взял учебник биологии и стряхнул с него крупные капли чая.

— Пожалуйста, успокойся и послушай: я обещаю, что не заставлю тебя выходить за меня замуж насильно. Конечно, ничего такого я Тому не говорил. Да и вообще: ты же знаешь его, он очень тактичный и скромный. Я просто хочу и могу помочь, и ты ничего мне за это не должна, хорошо?

Нина ничего не ответила. Она была очень бледной и вся дрожала. Вцепившись обеими руками в столешницу, она тяжело опустилась на стул, чуть не упав. Её качнуло так, как будто они катались на лодке в бурю.

Эрни распахнул дверь на улицу и открыл окно, впуская в комнату свежий воздух.

День клонился к вечеру. В её сегодняшнем состоянии биология и математика не имеют никаких шансов. Остаётся надеяться только на то, что завтра она придет в себя.

Эрни собрал и выбросил осколки, протер стол и пол, положил пострадавший учебник сушиться на подоконник.

Нина, кажется, уже не была в состоянии полуобморока. Эрни заварил горячий шоколад, взбил диванные подушки и положил на диван большой плед.

— Допивай шоколад и отдыхай, хорошо? Я в магазин: туда-обратно.

— Угу.

Эрни запустил руку в коробку с наличными, всегда стоявшую на холодильнике, перебрался в прихожую городской квартиры, быстро зашнуровал кроссовки, не вытерев их, и выскользнул в подъезд.

В их районе было немало «старомодных» магазинчиков, в которых можно было найти продукты, привезенные из близлежащих деревень, садовых хозяйств и натуральных ферм. Эрни купил фрукты, изюм, мёд и творог, который выглядел так, что его хотелось хватать руками прямо с витрины и запихивать в рот большими кусками.

Нина сидела на диване, скрестив ноги по-турецки, и листала альбом с какими-то репродукциями.

— Будешь сырники?

— Угу.

— Хочешь, пока включу какой-нибудь фильм?

— Неа.

После ужина Нина уснула, уронив голову на вытянутую руку, лежавшую на диванных подушках. Эрни прикрыл её ноги пледом, и закрыл окно и дверь. Судя по тому, как тихо она дышит, она проспит, как минимум, пару часов.

Можно снять маскировку, немного разгрести насобиравшиеся сны и порепетировать пьесу для отчётного концерта.

Эрни снова начертил мелом на полу возле стены с фотообоями несколько рун, зачерпнул из банки пригоршню маскировочного порошка, легко и осторожно подул на ладонь, направляя магическое облако в сторону стены. Порошок, превратившийся в ароматную дымку, рассеялся по поверхности стены и исчез в ней. На месте стены с яркими фотообоями появился плотный занавес.

Немного порошка просыпалось на пол. На паркете вырисовался верблюд в темных очках, снял очки, подмигнул Эрни и бесследно исчез. Эрни тихо рассмеялся.

Он взял табурет, футляр с лютней и папку с нотами и, отодвинув занавес, вошёл в хранилище. Так Том называл комнату, в которой они собирали и хранили сны.

Из окна на него смотрела огромная круглая апельсиновая луна, висевшая над горизонтом. Шпиль на городской башне блестел оранжевым. Эрни разглядывал город с высоты птичьего полета. Сегодня это был старинный, средневековый город с узкими улочками, вымощенными брусчаткой. Центральную площадь украшала башня с огромными часами. С часами происходило что-то странное: их стрелки быстро вращались в обратном направлении. Когда стрелки проходили полдень или полночь, часы громко трезвонили. На крышах, украшенных крылатыми статуями, суетились голуби. Вдоль стен сновали тощие собаки, просовывая мокрые носы под кованые ворота. Время от времени собаки останавливались и выли на луну. Людей на улицах не было.

На полу под окном было рассыпано нечто, напоминавшее стеклянный бисер. Обе стены слева и справа от окна занимали полки-стеллажи, от пола до потолка. Все полки были уставлены большими стеклянными банками, подписанными почерком Тома. В банках лежал такой же бисер, как и на полу под окном.

Эрни присел на корточки и взял в руку несколько шариков с пола. В его ладони они нагрелись, зашевелились и стали расти, стенки сфер-снов дрожали и истончались.

Эрни остановил их, слегка нажав на стенки пальцами.

В ближайшей к глазам Эрни сфере, выросшей на его ладони, миниатюрное море билось волнами о миниатюрные валуны. Среди волн возникла голова девушки с длинными малиновыми волосами, её глаза были такими большими и ярко-зелеными, что даже издалека было заметно, куда они смотрят. Глаза хищно следили за одинокой чайкой, мирно покачивавшейся на волнах. Недалеко от головы из воды показался хвост, большой, как у касатки, покрытый красивой крупной серебряной чешуей. Хвост ударил по воде и исчез, вспугнув чайку. На месте хвоста появилась вторая голова — с сине-черными волосами и медово-желтыми глазами. Русалки посмотрели друг на друга и рассмеялись, обнажая жемчужного цвета острые зубы. Они крепко ухватили друг друга за плечи, вытянув руки, в воздухе замелькали хвосты: то серебристый, то перламутровый. Русалочье колесо, подняв много шума и распугав всю рыбу, укатилось за водный горизонт.

Эрни улыбнулся, сжал сферу пальцами левой руки до необходимого размера, и осторожно опустил сон в банку с названием «Легенды, сущности и персонажи». Другие сны, попавшиеся в его руку, он не стал рассматривать: он мог ощущать вибрации сфер, они сами «подсказывали» ему, где их настоящее место.

На сегодня хватит, нужно позаниматься, пока есть время.

Эрни присел на табурет, достал нужные листки с нотами, положил их на низкий раскладной стульчик, который оставил здесь Том, придвинул и зажёг торшер: начинало темнеть.

Нотные листы были исписаны цифрами и значками — пометки учителя игры на лютне. Учителю было немногим меньше восьмидесяти, он носил двойные очки с толстенными линзами, когда он писал, его рука дрожала, когда он говорил, его голова дрожала, но его музыкальный слух по-прежнему оставался безупречным, а пальцы с выступающими венами извлекали из старинного инструмента поистине магические звуки.

Эрни играл третью пьесу для лютни Винченцо Галилея. Он давно выучил её наизусть, но по-прежнему сбивался с ритма в нескольких местах, нужно вчитаться в пометки учителя и постараться запомнить правильный ритм на слух. Потом нужно продолжить совершенствовать технику исполнения, почувствовать пьесу, вдохнуть жизнь в записанную нотами на листке историю.

Эрни достал из футляра лютню, вытер и настроил её, сыграл несколько гамм и маленький этюд, чтобы разогреть пальцы.

Стуча ступней по полу, он «проиграл» нужный ритм в голове, и сыграл несколько раз подряд переход, в котором раньше ошибался.

Когда он сыграл пьесу четвёртый раз подряд, за окном совсем стемнело. Луна из апельсиновой превратилась в бледно-персиковую, уменьшилась в размерах и поднялась над горизонтом.

Эрни встал, чтобы положить лютню обратно в футляр, и чуть не ударился головой о лоб Нины. Он был так поглощён игрой, что не услышал, как она вошла. Нина, держа в руке кружку с чаем, стояла с приоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами смотрела в окно. Она подняла свободную руку и указала на что-то пальцем, беззвучно шевеля бледными губами.

В окне теперь был виден не город с высоты, а одна из его улиц.

Посреди улицы, спиной к ним, стояла босая женщина в длинной ночной рубашке. Её руки и голова безжизненно болтались. Из её спины, в области сердца, торчал нож. Нина снова уронила и разбила кружку с чаем, зажав рот рукой, другой рукой она больно вцепилась в плечо Эрни.

— Не бойся, это просто эхо, образ, история. Не понимай то, что видишь, буквально: этот нож, скорее, символизирует сердечную травму, видишь, даже крови нет.

— Всё р-равно… Это… Страшно… Лошадь?..

Навстречу женщине по улице шел конь: большой, пепельно-серый, мускулистый, крылатый, с блестящей шерстью и роскошной платиново-седой гривой.

Конь дошел до женщины, остановился, и ласково положил голову ей на плечо. Её руки ожили: она обхватила ими крепкую шею коня и стала гладить его шелковистую гриву. Нож из её спины выпал, ударился о мостовую и исчез.

Конь был впряжен в повозку. Впереди сидел некто в темно-фиолетовой шляпе, надвинутой на глаза, закрывавшей пол-лица. Однако было видно, что лицо его очень бледно и сильно напудрено. Бледные тонкие губы и заострённый подбородок придавали видимой его части холодно-беспристрастное выражение. Очень длинными тонкими белыми пальцами некто держал поводья, так, что было понятно: конь и сам прекрасно знает, что делать.

Конь встал на дыбы, тряхнув головой, расправил крылья, и снова сложил их. Процессия тронулась, и завернула за угол. Теперь было видно, что повозка очень длинная: в ней умещалось по меньшей мере пятьдесят призрачных людей, в том числе женщина, только что обнимавшаяся с конем. Она сидела на самом краю. Каждый из них держал в руках бледный цветок с тонкими лепестками, сиренево-серый. На пути у повозки в воздухе возникло вихрящееся облако со светящимся, всё расширяющимся центром, похожее на спиральную галактику, изображенную на плоскости. Конь снова тряхнул гривой, расправил крылья, оттолкнулся от булыжной мостовой и влетел в центр портала, втащив туда же повозку с пассажирами. Облако тут же исчезло. Улица стала отдаляться от окна, улетая куда-то вниз, как земля вокруг взлетной полосы. Город снова был виден с высоты птичьего полета.

— Это был с…

— Тщ-щ-щ… — Эрни зажал Нине рот рукой. — Давай не будем называть это так, хорошо?

— Ты что, видишь его отсюда каждую ночь? — Её голос всё ещё немного дрожал, но сама она начинала приходить в себя.

— Нет, очень редко. Просто сегодня полнолуние, и, по-видимому, у него много работы.

— Все эти люди — это всё сегодня, в нашем городе?

— Это не совсем тот город, в котором мы живём, присмотрись. — Эрни коснулся стекла, и, проведя по нему подушечками пальцев, как по сенсорному экрану, увеличил вид из окна. Город был старинный, отстроенный в готическом стиле, такой город можно было бы увидеть разве что в кино, или на страницах комикса.

— Точно.

— Не обязательно это случилось с каждым из них сегодня. Он просто… отвозит их… куда-то дальше. Я не знаю всего.

— А он… какой? Злой или добрый?

— Ни то, ни это. Он просто делает свою работу. Как и я здесь.

Нина разглядывала полки со снами и уже смеялась, читая подписи Тома. Заметив «Сопли и слюни» она прямо-таки согнулась пополам от смеха.

Успокоившись, она, естественно, задала вопрос, которого ожидал Эрни.

— Что это вообще такое? И в чем заключается твоя, как ты говоришь, работа?

— Мы с Томом называем это снами. Это не обязательно в буквальном смысле сны, которые кому-то там приснились. Иногда это надежды, чувства, эмоции, страхи, мечты, просьбы, воспоминания, искаженные воспоминания, искалеченные надежды, не оправдавшиеся ожидания… Много всего, о чем сложно сказать. Иногда это целые маленькие миры, которые живут своей жизнью. Иногда истории, легенды, просто образы. В общем, это нечто тонкое.

— Это… Интересно…

— Именно! Вот нам с Томом всё это так интересно, что мы каждый день собираем и храним всё это. Вот хочешь, покажу тебе русалок, они милые. Правда!

Эрни достал и увеличил сферу, в которую «поймались» русалки.

Сейчас одна из них сидела на камне и рвала острыми зубами сырую рыбу, другая отлавливала и выбрасывала на берег медуз.

— Фу-у-у… — Нина поморщилась и отвернулась.

Эрни зажал рот рукой, чтобы не засмеяться во весь голос.

— Прости, в прошлый раз они занимались водной аэробикой. Хочешь, поищу для тебя что-нибудь более симпатичное?

— Нет уж, спасибо. Пойду включу кино или мультик. И налью новый чай, если кружки ещё остались.

— Главное, не расколоти кружку с Обеликсом: Том без неё жить не может, — всё ещё смеясь, сказал Эрни и, погасив торшер, предоставил сны самим себе. Во всяком случае, на сегодня.