Унтерменши, морлоки или русские

НЕБЛАГОЧЕСТИВАЯ ЛОЖЬ ОДНОГО ПУТАНИКА

В двадцать первой книге "Нового Журнала" была помещена статья Федотова "Народ и Власть". В этой статье автор тоже щедро надавал таких пощечин русскому народу и его прошлому, что за русский народ на страницах "Нового Русского Слова" вступился даже еврей А. Зак.

А. Зак, принадлежащий к тому редкому типу евреев, которые считали себя сынами Российского государства, в начале своей статьи "Большая ошибка Г. П. Федотова" писал, что статья проф. Федотова произвела на него тягостное впечатление:

"Приближается час расплаты", пишет он, "и горька будет чаша, которую придется пить России за преступления ее властителей".

"…Но Россия будет расплачиваться не только за преступления своих властителей, в прошлом и настоящем, но каждому русскому придется расплачиваться также за многократные преступления народа".

А как прокурор России, новый Герцен, так же беспощаден, как и старый. Ни России, ни русскому человеку, никому не дается никакой пощады. Его глаза это глаза прокурора, внимательные, ловящие каждое движение обвиняемого, каждый жест его, чтобы обвинить его.

По выражению А. Зака: "На скамью подсудимых, без оговорок, посажен весь народ, и, в качестве сурового прокурора, Г. П. Федотов прибегает к таким искажениям прошлой и настоящей истории России, что у читателя захватывает дух и вырастает вполне понятное чувство протеста против несправедливости этих обвиняй".

"Эмиграция, пишет дальше А. Зак, все годы доказывала западному миру, что кремлевская диктатура не представляет скованного ею по рукам и по ногам русского народа, и что даже в обстановке этой скованности, под гнетом небывалого режима преследований и пыток, этот народ неустанно, в пределах человеческих сил, борется против дьявольской власти".

А профессор Федотов утверждает, что все это только благочестивая ложь. Благочествая ложь ни более, ни менее!?

Подход проф. Федотова к национальному прошлому и настоящему — это обычный подход русского интеллигента. Такой подход имели Радищев и Печорин, такой подход имеет и нынешний Герцен.

"Подход проф. Федотова к явлениям, которые он хочет раскритиковать, очень прост: — пишет А. Зак — прежде всего, путем совершенно недопустимой утрировки, он рисует карикатуру на подлежащее его критике явление, а затем, в нетрудной задаче критики этой карикатуры, он делает вид, что критикует не плод своего воображения, а явление, как оно подлинно существовало или существует".

По мнению проф. Федотова, "сказать, что коммунизм не имеет ничего общего с русским народом, значит сказать благочестивую ложь, очень выигрышную для оратора на русском политическом митинге, но смехотворную для всякой иностранной аудитории".

На это утверждение Федотова А. Зак возражает так: "Если, строго говоря, нельзя сказать, что русский народ не имеет "ничего общего" с коммунизмом, так как хотя бы небольшой процент населения участвует в этом движении, то то же самое, и в гораздо большей степени, применимо к народам почти всего мира. Даже у нас здесь, в свободной и благословенной Америке, число членов коммунистической партии и ее "попутчиков", которые, вследствие маскировки, подчас бывают даже более вредны, определяются, приблизительно, в 600–700.000 человек".

"Не пора ли, поэтому, признать, что коммунизм не имеет никаких строго очерченных национальных корней; что в истории всех народов и рас имеются для этого губительного явления потенциальные корни".

Так еврей А. Зак отвечает "русскому" Федотову. Да, действительно, не пора ли перестать грехи большевизма, симптомы кризиса современной цивилизации взваливать на окровавленную голову русского народа.

Федотов один из последних могикан подготовившей большевизм русской интеллигенции, рассуждения его всегда блещут эрудицией, парадоксами и неожиданностями. А в итоге — всегда мистический туман, словесная эквилибристика, в которой нет ничего русского и в которой понять смысл намерений автора очень трудно.

А. Зак следующим образом характеризует "Творческий метод" маститого профессора:

"Изобразив карикатурно интеллектуальную и моральную базу нашего эмигрантского анти-коммунистического движения, он переходит к задаче еще менее благодарной: к карикатурному изображению прошлого и настоящего России.

Со старым, до революционным режимом в России ему расправиться как будто легко. Ведь именно этот режим, — преобладавшие в нем реакционные силы, привел Россию к революционному взрыву в разгар тяжелой войны. Но и тут перед нами сложный узор, а не тот примитив, не та карикатура, которую набрасывает проф. Федотов…"

А. Зак прав. В мудреных публицистических фокусах Федотова, так же, как и в философских рассуждениях Н. Бердяева, как в сочинениях Мережковского, всегда под внешней сложностью, за цветистой формой рассуждений скрывается примитив. Люди, как мухи, запутались в тенетах собственных умозаключений, отправная точка которых обыкновенно ложная. Мудрость, мудрость, а глянешь — в результате всех мудрствований остается пшик. Пшик и больше ничего!

Так именно получается всегда и у современного Герцена — проф. Федотова.

"Смелыми мазками, — пишет А. Зак, — он рисует "высшие классы, державшие народ в такой эксплоатации и презрении, которыми не было равных ни в одной европейской стране". К этому прибавлены такие характеристики: "Церковь, выбросившая этику из своего обихода и умевшая только защищать власть и богатство. Интеллигенция, жившая в мире книг и утопий, потерявшая связь с народной жизнью, но все время подрубавшая ее религиозные и нравственные корни. А сам народ — "единый и безгрешный"? Потерявший в школе и в новой среде и Бога и Царя, он вступил в полосу нигилизма, которая называлась хулиганством в начале этого века и которая вылилась в пораженчество и пугачевщину в исходе тяжелой войны…"

Хотя Вейнбаум и пытается изобразить меня антисемитом, питавшимся мясом еврейских мальчиков во время оккупации, но я отнюдь не принадлежу к числу людей, не умеющих отличить евреев Карла Маркса и Вейнбаума от евреев А. Зака и Пасманника.

И если к одним я не питаю ни любви, ни уважения, то вторых я всегда уважаю за их благородную позицию к их Родине — России и к русскому народу.

Что есть общего между общей направленностью всех статей о русском прошлом, помещенных Вейнбаумом с определенной целью на страницах НРС и следующими благородными строками А. Зака:

"…Всем, решительно всем, досталось от строгого прокурора. И что ни фраза, то грубые ошибки в этой филиппике против России. В высших классах русского общества и в русских правительственных кругах дореволюционного периода все время боролись между собою реакционные и либеральные течения. Борьба между влияниями графу Аракчеева и графа Сперанского в эпоху Александру I может послужить как бы символом этой непрестанной борьбы между тьмою и светом у Царского Престола. И были моменты, когда побеждал свет и была у нас, поэтому эпоха подлинно великих реформ Александра II, и был манифест 17 октября 1905 году, и были новые Основные Законы, которые дали нам эру конституционализма и парламент который по своему качественному составу не уступал парламентам самых передовых стран.

Ушла вглубь веков Императорская Россия Ушла и не вернется. Но даже мы, боровшиеся против царизма, против тех губительных реакционных течений в царском правительстве которые, восторжествовав привели Россию и революционному взрыву 1917 года, даже мы, не имеем прута вспоминать Императорский период русской истории только лихом. И не потому только что по сравнению с нынешней дьявольской властью. Царский режим ощущается, вполне справедливо, как потерянный рай, но и потому, что под эгидою этого режиму, XIX-ый век в истории России был веком замечательного ренессанса: материального, культурного и духовного. На великой литературе этого века воспитывались наши души. И те веяния, которые воспитали нас, сияли незабываемым светом на мир…"

У меня несколько иная точка зрения на то, в силу каких губительных течений русского общества реакционных или революционных, произошел взрыв 1917 году. Но в целом я совершенно согласен с Заком, что мы не имеем права вспоминать Императорский период только лихом. Было лихое, как и всюду, но все же больше было хорошего.

И недопустимо русским профессорам рисовать прошлое так, что еврей, например, принужден защищать от клеветы даже и Православие.

"Что касается Православной Церкви, то мне, как еврею — пишет А. Зак, — несколько неловко защищать ее от несправедливых обвинений проф. Федотова. Но разве можно Церковь, это сложнейшее и важнейшее в русской народной жизни явление, целиком сводить к ее высшей иерархии, к бюрократическому центру, который якобы выбросил этику из своего обихода и умел защищать только власть и богатство! Верхи Церкви, несомненно, были не на высоте своего призвания, но и там, я думаю, узор отношений и влияний был гораздо сложнее, чем тот, что проф. Федотов покрывает одним мазком черной краски. А на низах Церкви, там где она тысячами потоков вливалась в широкие народные массы, там, я это знаю из многих личных впечатлений, было много простой и, вместе с тем, высокой духовной красоты, а подчас была даже и святость. Это Г. П. Федотов знает, конечно, лучше, чем я…"

Надо думать, что А. Зак ошибается. Трудно профессора Федотова подозревать в неискренности. Он, вероятно, раб ложного умствования. Он просто видит все национальное в искаженном виде. Ведь проф. Федотов это могикан закончившегося периода русской жизни — периода господства лже-идей русской интеллигенции.

А. И. Зак — еврей по национальности, русский по культуре, — сумел преодолеть ложные точки зрения на прошлое России, какие были у большинства революционно настроенной части русской интеллигенции, "Герцен наших дней", проф. Федотов этого сделать не сумел.

Оспаривая утверждение Федотова о нравственной гибели русского народа, А. Зак указывает, что в своей статье о Пушкине сам проф. Федотов писал:

"Эти христианские влияния… Пушкин почерпнул не из опустошенного родительского дома, не из окружающей его вольтерианской среды, но из глубины того русского народа (начиная с няни), общения с которым он жаждал".

И дальше еврей Зак дает блестящую отповедь проф. Федотову и всем тем эмигрантам, которые утеряли всякую веру в Россию и русский народ и фактически поверили большевистской пропаганде, что русского народа больше нет, а есть новый советский народ.

"Итак, в глубине русского народа создалась христианская идеология, — не столько в отвлеченной, метафизической, сколько в этической ее части, — и эта идеология, поднявшись из народной стихии, облагородила, наполнила "воздухом великодушной человечности", душу великого поэта. В создании этой идеологии в народных массах и была великая воспитательная миссия Церкви, и миссию эту она выполнила. Корни христианской этики, заложенные ею в душе русского народа, никогда не погибнут.

И будет, я надеюсь, время, когда благодарная Россия, рядом с памятником Пушкину, поставит памятник его няне, русской крестьянке, Ирине Родионовне, которую поэт обессмертил в стихах такой изумительной любви и нежности:

Были у нас на Руси, из поколения в поколение, тысячи таких нянь, и многие, очень многие из нас у этих нянек, главным образом, учились любви к Богу и к людям. Через них, через их материнскую любовь к нам, через их сказки и песни, приникали мы в детстве к источникам прекрасной, трагической, певучей души русского народа…"

"Были у нас на Руси", пишет А. Зак. Эта фраза показывает, что Зак считает себя сыном этой Руси. А его полная любви к России отповедь свидетельствует, что он не порвал духовной связи с Россией и сейчас.

И поэтому особенно печально, что рассказывая в главных чертах историю своего народа за последние три десятилетия, историю его смертных мук, Г. П. Федотов не дал в своей статье в "Новом Журнале" ничего, чтобы хотя бы отвлеченно дышало воздухом "великодушной человечности".

Изложив точку зрения Федотова на политическую позицию крестьянства во тремя революции, А. Зав пишет:

"Признавая очевидный факт, что "народ в огромном большинстве теперь ненавидит власть", проф. Федотов все-таки утверждает, что "операция логического от народа от власти представляет на практике трудности непреодолимые".

Не заключается ли эта трудность в том, что по каким-то причинам "разсудку вопреки, наперекор стихии Федотов не хочет отделить русский народ от поработившей его власти, хотя этот водораздел виден всякому глазу? Тут-то и намечается главный, центральный пункт его статьи "Народ", пишет он, "отвечает за государство и косвенно за правительство: отвечает или за то, что его одобряет, или за то, что его терпит".

Итак, с высоты своего академического "Олимпа" и в полной свободе и безопасности в которой мы живем в Нью-Йорке Г. П. Федотов обвиняет русский народ и делает его ответственным по его собственному выражению, "за преступления его властителей за то, что этот народ эту власть терпит. Терпит, истекая слезами и кровью, терпит в обстановке террора и пыток, небывалых в истории! Вряд ли и этому нужен какой бы то ни было комментарий…"

Да, едва ли нужен какой-либо комментарий к подобным упражнениям современных Герценов.

Прав А. Зак, спрашивая, неужели же невольные ошибки народа не искуплены еще тремя десятками лет нечеловеческих страданий.

И заканчивая свою отповедь проф. Федотову, Зак пишет:

"По отношению к нам, и русской эмиграции, проф. Федотов был снисходителен. Покрыв всю нашу работу двумя словами — "благочестивая ложь", — он все-таки готов признать что "отделение народа от его преступной власти" — невозможное исторически и этически, "является политической необходимостью".

Есть только одна политическая необходимость говорить правду. И есть, и может быть, только одна правда. Сила того, что, в пределах наших возможностей, мы стараемся сделать для вспоившего нас народа, заключается в том, что в нашей работе правда политическая совпадает с правдой исторической и этической. Сим победиши!"

Да только сим победиши, а не верой в басни большевистской пропаганды о существовании советского народа и советского человека.