Уроки ирокезского

Глава 22

Женя уже закончила заполнять журнал, когда в кабинет буквально ворвались две девочки:

– Евгения Никитична, у нас опять Смирнов и Морозов подрались!

Так, девочки вроде как из пятого "Б", к ним не далее как две недели назад Женя уже заходила – как раз царапины, в драке мальчишками полученные, замазывать. Девушке новость не понравилась, и вовсе не потому, что в школе произошла еще одна драка – мальчишки постоянно дерутся, да и разбираться с драчунами медицинской сестре вообще не следовало. Но раз девочки прибежали именно к ней, значит кто-то из драчунов снова пострадал – но до начала семинара в "Медицинской школе Козицына" оставалось меньше часа, а Яков Валерианович очень не любил, когда на его занятия опаздывают.

– И какая помощь требуется? – Женька встала, подошла к шкафчику с медикаментами и остановилась в раздумьях. Наверняка ведь до крови подрались, но Яков Валерианович рекомендовал раны обрабатывать зеленью бриллиантовой, а вот Александр Владимирович категорически настаивал на использовании раствора йода.

Девочки переглянулись: в городке все знали, что в школах медсестрами работают ученицы медицинской школы, у которых и без того расписание занятий весьма напряженное, а потому старались их без особой на то нужды от учебы не отрывать.

– А вы нам дайте бутылочку с зеленкой, мы сами их намажем. Вы только перед уходом зайдите на минутку в класс, скажите что это вы нам их мазать велели. А мы аккуратно сделаем, не разольем! И не испачкаем лишку…

Женька – все же в неполные семнадцать лет девушка в значительной степени все еще остается ребенком – исключительно для проформы поинтересовалась:

– И много там мазать надо?

– Не, немного. Морозов хотел Смирнову в морду дать, а тот увернулся и Морозов кулак об пол до крови разбил. А Смирнов все равно морду поцарапал.

– Об пол? Тогда йодом надо, на полу микробов много. Вот, берите, сами скажете что я вам их намазать велела. А бутылочку потом учительнице отдайте, я завтра заберу.

Все же Александру Владимировичу девушка верила чуть больше, чем старому врачу. Просто потому, что в журнале – куда записывались "чахоточники", обязанные утром съесть по таблетке лекарства, осталось уже меньше ста школьников. Меньше ста, а поначалу-то было более чем полтыщщи! А таблетки, что чахотку излечивают – сам Яков Валерианович не уставал о сем напоминать – именно Александр Владимирович и выдумал.

И не только эти таблетки: только в восьмую школу из Крыма уже приехали два десятка детей, у кого чахотка вместе с сифилисом была. Вылечили же, специальными уколами вылечили! А в Госпитальном городке теперь и вовсе пусто. То есть не пусто, народ туда постоянно прибывает – но детей-то, что поначалу туда определили, почитай всех уже излечили! Вот только все равно сколько тех таблеток давать и уколы какие ставить – врачи решают. Так что, подумала Евгения Никитична, после окончания фельдшерского курса нужно будет обязательно дальше учиться, на доктора. Так что нужно не прошения об отправке в Сибирь писать, как большая – и глупая – половина учениц школы, а учиться хорошо. И не просто хорошо, а вообще отлично!

Война – это всегда огромные и совершенно непроизводительные траты. Но чтобы траты эти совершать, нужны деньги, а у России свободных денег было крайне немного. Коковцев – министр финансов – приступил к зондажу настроений во Франции на предмет денежек подзанять… то есть хотел приступить. Но не получилось: по дороге в Париж его миссию перехватили банкиры уже совершенно германские и сделали "предложения, от которых невозможно отказаться".

Вообще-то отказаться можно от всего, только иногда такой отказ лишь констатирует глупость отказавшегося. А русский министр финансов глупостью не страдал, и даже ей не наслаждался. Он просто очень хорошо знал, что немецкие банкиры за кредит потребуют и существенных преференций – например, изменения таможенных тарифов в пользу германских товаров, переговоры по поводу которых продолжались уже почти год. Французы тоже просто так денег не дадут – процент заломят изрядный, но с ними хоть на таможне проблем не было – и делегация отправилась в Париж.

И вдруг в Берлине, где делегация остановилась на сутки "попутно" пощупать и германский рынок оружия, какой-то совершенно немецкий банкир – явно не желающий французам добра – предлагает взаймы денег больше, чем Россия собиралась просить у банкиров французских, да и условия оговаривает совершенно… несерьезные? Четыре с половиной процента годовых с рассрочкой платежа на пять лет – понятно, что сказки рассказывает. То есть понятно, что не сказки, стало лишь на следующий день, когда удалось выяснить, что у этого банкира деньги все-таки есть и он на самом деле готов предоставить кредит. Не государственный, а частный – на восемьсот миллионов золотых марок…

У Японии же в войне возникла первая серьезная заминка. В первых числах апреля армия генерала Куроки подошла к реке Чхончхон – и там быстро закончилась. То есть почти подошла, но закончилась совсем…

Гёнхо получил, как и ожидалось, концессию и вскоре сам переселился в Анджу. Вместе с огромной толпой народа: для работы в шахтах он нанял почти семь тысяч человек. Некоторые из них даже добывали уголь – и в результате в Порт-Артуре угольные ямы были вообще переполнены: отбойный молоток обеспечивает чудеса производительности. Но это было не главным: в нескольких штреках Хон все же наладил производство карабинов – "самозарядных карабинов Волкова". Вообще-то я уже успел узнать, что на самом-то деле Володя Ульянов "изобрел" уже неплохо известную винтовку Мондрагона, но все же он сумел достаточно ее улучшить чтобы она не попадала под действие патентов мексиканского генерала. Да, магазин неотъемный, заряжение с помощью обойм… Но главное – он придумал механизм поворота затвора, который на нынешних винтовках все же доворачивался вручную. Причем отличающийся от того, который мексиканец запатентует через пару лет: просто большинство изготовителей стрелкового оружия не имели оборудования, обеспечивающего нужную точность изготовления некоторых деталек. А я Хону нужные станки "сам сделал"…

Ну а весьма приличные доходы, получаемые от продажи угля в китайских портах, позволили ему нужными (и очень дорогими) станками закупиться не только у меня, так что выпуск оружия у него получился даже выше намеченного (хотя качество пока еще оставляло желать много лучшего). К тому же немцы выстроили ему и небольшой, но очень современный уже металлургический завод. Да, завод производил пока лишь в основном чугун – мартены просто достроены не были, но и от чугуна польза на войне может быть немалая. Да и сталь – хотя всего лишь с одного бессемеровского конвертера – тоже шла, так что "самое главное чугунное изделие войны" завод Гёнхо производил в изобилии. Такая забавная чугунная "капелька" со стальным хвостиком…

Производство кокса – даже если это паршивый кокс из бурого угля – в качестве побочного продукта выдавало огромное количество креозота. Причем с бурого угля его значительно больше получалось, чем с обычного, а креозот – это же, по большому счету, всего лишь раствор фенола и различных его производных. Ну и прочая дрянь – но фенола в нем было все же много и жена уже отработала простой и недорогой способ очистки ценного химикалия. Дальше фенол – в соответствии с процессом, разработанным Камиллой – смешивался с серной кислотой, а через несколько часов уже с азотной – и получался "запрещенный к применению в России" тринитрофенол. То есть мелинит, он же шимоза – взрывчатка, крайне опасная при контакте с металлами. Но если этот продукт упаковать сначала в "ампулу" из ПЭТ, то он становится очень даже полезен при изготовлении всяких снарядов. Японцы шимозу пихали в снаряды, которые изнутри тщательно лаками всякими прокрашивались – но все равно часто "нарывались". А в ампуле – пихай куда хочешь, ничего плохого не будет.

До тех пор, пока такая ампула, лежащая внутри, скажем, мины калибром восемьдесят четыре миллиметра не вылетит откуда-то из-за горы и не упадет посреди марширующей колонны солдат…

Первую сотню минометов Гёнхо получил еще прошлым летом. И обиделся: уж больно несерьезным ему оружие показалось. Юрьев тоже обиделся, когда первые минометы мы с Бенсоном ему на полигон приволокли, но увидев машинки в действии, мнение свое резко поменял. Как и лейтенант Хон – специально приглашенный Юрьевым на полигон под Кивдой. После чего несколько тысяч "охранников" концессии поехали осваивать месторождение кивдинского уголька, а новенький завод приступил к массовому изготовлению чугунных литых мин. Японцы на странную продукцию внимания не обращали: на нынешние снаряды "капелька" похожа не была, да и основной покупатель продукции был известен. Ну да, самые кривые отливки я скупал у Гёнхо для украшения заборов вокруг заводов, вот только "менее плохие" Хон мне и не продавал! Ампулы с мелинитом (весьма, впрочем, паршивого качества – ведь никто особо очисткой фенола не занимался) шли ему с Хинганского химзавода, взрыватели поступали из "поместья", а гильзы четвертого калибра, снаряженные бездымным порохом, он сам закупал у американцев. Правда гильзы выстреливали мину всего метров на восемьсот, так что он и порох отдельно тоже закупал, а трудолюбивые корейские женщины упаковывали его по мешочкам, сделанным из тончайшего шелка, приобретаемого в Китае… И занимались они этим в специально выстроенном поселке у Хинганска, дабы у японцев лишних вопросов не возникало.

Подходы к Анджу со стороны Пхеньяна были подходящими для перемещения армии лишь в двух узких дефиле между горами – и там, дождавшись, пока большая часть армии войдет в эти дефиле, Гёнхо японцев и накрыл минометами. Ну, Юрьев ему тоже помогал – он ведь успел подготовить в Капъяре почти две тысячи минометчиков, так чего им по деревням бесплатно штаны просиживать?

Миномет – штука довольно простая. Ну, если три жизни подряд их производство налаживать, причем каждый раз буквально с нуля. А тут еще удачно подвернулся новенький трубный завод – глупо было бы не запасти в местах предстоящих сражений пару тысяч очень недорогих и по условиям нынешних войн потрясающе эффективных орудий. Впрочем, армии Куроки хватило и восьмисот стволов, выпустивших за три минуты тридцать две тысячи мин. Как и самому барону…

Барон Куроки вовсе не был идиотом, он был хорошим военачальником и все делал по правилам. В полном соответствии с этими правилами он переместил почти сорокатысячную армию из Сеула в Пхеньян – на двести километров – всего за месяц. Потому что сначала шла разведка, затем перемещались передовые "батальоны прикрытия", и только потом шла армия.

Четко, грамотно, правильно.

Юрьев позже мне говорил, что идея принадлежала скорее Гёнхо, но корейский лейтенант все же не мог так просчитать ситуацию – а Юрьев смог, расставив минометы так, чтобы их хватило при любой скорости движения японских колонн. Хон лишь грамотно подготовил "декорации" к предстоящему спектаклю…

Пхеньян – город по нынешним временам был немаленьким. То есть не маленьким, но и особо большим я бы его не назвал. И город с населением около тридцати тысяч человек, большей частью живущих в каких-то халупах, сорокатысячную армию вместить не мог, так что войска в основном разместились в лагерях на окраине города. В палатках. В марте…

А разведка донесла, что совсем рядом, буквально в трех шагах (то есть в шестидесяти километрах, или в восьмидесяти – зато по хорошим дорогам) стоят такие уютные и такие пустые домики… Гёнхо на следующий же день после высадки японцев в Чемульпо приступил к их строительству. То есть все нужное он давно уже заготовил, но ставить домики начал лишь в феврале. Дощатые, щитовые, с окнами, затянутыми пропарафиненной бумагой. С печками. Рабочие у него жили в бараках, с виду совершенно ужасных, а эти домики ставились для того, чтобы "шахтерам жилось лучше". Вот только с крышами было пока сложно: обрешетка была поставлена, но пока поверх нее лежала все та же провощенная бумага, а на окраине стоящихся поселков (двух сразу) стояли большие печки и очень не спеша обжигали черепицу.

Разведка доложила совершенно точно: русские сидят на китайском берегу Ялу и в Корею не суются. Но береженого бог бережет, так что первым делом Куроки направил в Анджу два батальона, которые сначала захватили поселки, а затем стали охранять их от возможных поползновений русских войск. О разведке, конечно же, ни на минуту не забывая.

Только вот разведывали они впереди себя, а не сзади: сзади-то чего разведывать? Там своя армия идет… а неизбежные, казалось бы, "информаторы" из числа местного населения почему-то не спешили за мелкую копеечку поделиться с японцами о необычных перемещениях охраны рудников. То есть понятно почему: Гёнхо давно уже озаботился вопросом, и "местного населения" в этих краях просто не стало. Крестьяне из весьма немногочисленных деревушек вместе с семьями временно переселились в поместья корейского лейтенанта в окрестностях Сеула и на юге страны, а появившиеся вместо них "крестьяне" зачастую звания и повыше лейтенантского имели…

Японская армия шла четырьмя колоннами, по двум дорогам, первые две колонны вышли из Пхеньяна десятого марта, а две – одиннадцатого. Суточный переход устанавливался в двадцать километров – и японцы заранее подготовили и места для ночевок, и придорожные кухни. Двенадцатого колонны вышли из промежуточных лагерей и отправились дальше. В восемь утра, а в одиннадцать – вошли в зоны накрытия расставленных Юрьевым минометных батарей.

Колонна в десять тысяч солдат – это звучит весомо. Но на самом деле батальон умещается в тридцать метров по длине дороги, а десять тысяч занимают меньше тысячи двухсот метров с учетом межбатальонных промежутков. И если на эти тысячу двести метров разом пуляют двести стволов, то мало не покажется никому.

Да, мины корейского производства страдали кучей недостатков: и корпуса по весу сильно плавали, и кривизна оперения была малопредсказуема, так что при стрельбе на два километра разброс мин был метров под триста. Но все же процентов семьдесят мин попадали в стометровую полосу, в центре которой находилась дорога, и японской армии этого оказалось достаточно. Ведь кроме чугунного корпуса каждая мина снаряжалась еще и тысячью небольших стальных шариков, а два с половиной грамма стали за двадцать пять метров пробивают дюймовую сосновую доску.

Японские солдаты были сделаны не из сосны, но все равно целых солдат после обстрела на дороге почти не осталось. Ну а тех, кто остался хотя бы живым – их перерезали солдаты уже "из охраны концессии": Хон за месяц вернул обратно всех, кто до войны "копал уголь на Кивде", так что к "художественной резьбе" приступило сразу пятнадцать тысяч человек, вооруженных кроме, понятное дело, ножей, еще и самозарядными карабинами. Еще пять тысяч корейцев (и сотня минометов) отдельно озаботилась промежуточными лагерями, так что из вышедшей из Пхеньяна армии не осталось никого.

Потери были и с нашей стороны: три миномета все же взорвались, убив пятерых (причем троих – из отряда Юрьева) и ранив человек двадцать. Еще с сотню убитых и больше трех сотен раненых у корейцев получились при зачистке: недобитые японцы иногда пытались отстреливаться. По счастью – именно иногда: "в походе" патроны к винтовкам несли носильщики, а те пять, что были заряжены в винтовки, японцы расстреляли "по кустам" еще до начала атаки корейской пехоты. Так что самые большие потери случились уже в городках, занятых передовыми японскими батальонами: при их зачистке Гёнхо потерял только убитыми пару сотен человек. Причем исключительно по дурости погибших: здесь для японцев были приготовлены гранатометы, пулявшие килограммовые гранаты метров на полтораста, но некоторые самые шустрые "углекопы" решили сходить в атаку на пулеметы… Зато при зачистке квартирьеров с нашей стороны потерь вообще не было – японцы попрятались в домиках, не сообразив что в помещении без внутренних перегородок залетевшая в окно граната делает бо-бо сразу "всем присутствующим", причем тут даже и осколков не надо: трёхсот грамм мелинита достаточно и так.

Так что Куроки пострадал лишь по причине "высокой дисциплины в армии": Юрьев просто точно смог просчитать, куда нужно ставить батареи чтобы ударить по четырем колоннами одновременно. Хотя нет, и из-за технологической отсталости тоже: чтобы нужные восемь сотен стволов одновременно жахнули (а ненужные и не дергались), потребовалось еще десяток носимых радиостанций и куча полевых телефонов. Вот только барон так и не узнал, что он технологически отстал: судя по тому, что удалось найти, его мина приземлилась точно ему на голову…

А еще вместе с бароном не повезло британскому военному агенту Яну Гамильтону, который вместо того, чтобы мирно сидеть где-нибудь в Токио, поперся с японской армией в Корею…

Оставленных в Пхеньяне японцев зачищать не стали: и город жалко, и потери в городских боях ожидались немаленькие. Так что собрали трофеи, прикопали в окрестных ущельях японские тушки (в живых не оставив ни одного человека) и отошли обратно в Анджу – ждать, пока японцы новых солдатиков в чисто поле не выгонят. Только ждать пришлось долго.

А трофеи у Гёнхо получились богатые. Только пушек ему досталось около двух сотен, еще сорок восемь пулеметов, винтовок тридцать пять тысяч, патронов вообще без счета – именно так указал Юрьев в телеграмме, посланной из Мукдена через три дня. В ней же указал, что "среди мартышек сих затесался и один в мундире британском, в звании генеральском, что свидетельствует о том, что под видом японцев англичане гадят". Вообще-то Вениамин Григорьевич не очень понимал, зачем я просил его телеграммы писать именно в подобном стиле, но просьбу мою исполнил точно. А тут еще и целый генерал под горячую руку попался! То есть не совсем уже целый…

Вообще-то все подразумевают, что тайна личной переписки государством соблюдается. Наверное государство и соблюдает, но вот отдельные телеграфисты – они грешат нарушением обязательств. И содержание телеграммы Юрьева как-то быстро просочилось в прессу, причем иностранную. Германская – та вообще очень ехидно по японцам прошлась: целая армия была попросту уничтожена каким-то отрядом охраны корейской шахты! Однако ехидство – ехидством, но все остались в глубоком недоумении по поводу причин столь странного разгрома: армия – уничтожена, это факт неоспоримый. А вот как? Свидетелей – с японской стороны – не было, а с другой – информации не поступало…

То есть что-то поступало, причем почему-то "издалека": в очередном номере "Книжного обзора" у Бариссона появилась статейка под названием "О разгроме первой японской армии". В которой автор, скрывающийся под псевдонимом "Алистер Маклин", рассуждал о том, что у Тихого океана всего два берега, на одном из которых находится Россия, а на другом – США. И что эти две державы в состоянии поделить его по справедливости. Тем более, писал далее автор, ссылаясь на некие "источники, близкие к русскому императору", царь очень даже не против в этой части мира договариваться лишь с одним партнером. А Британии, которая к тому же уже в открытую играет на стороне Японии, придется оттуда убраться. Придется-придется, ведь если всего один корейский охранный батальон (правда, под руководством русского отставного офицера) уничтожил японскую армию целиком, то пара русских кадровых полков и со всей британской армией справится…

Плохо, когда политика зависит от семейных привязанностей. Вот царь наш был ярым англофилом, и от войны с Японией чувствовал некоторое стеснение: ведь она-то, по большому счету, ведется Россией против британских интересов! И англичане, в общем-то, знали об этом. Но знали они и о том, что царь не только Англию любит, но и жену – которая вообще немка и островитян, несмотря на то, что сама была внучкой королевы Виктории, мягко говоря, недолюбливает. А тут русские (а кто же еще-то?) японскую армию изничтожили, да к тому же позволили себе наглость уконтрапупить британского генерала! Опять же, странная история с германским кредитом – поневоле закрадутся подозрения, что жену император русский любит как-то уж слишком сильно…

Евгений Алексеевич Линоров – после того, как закончились его обязанности "агента связи" с Гёнхо – отбыл в Петербург и там занялся совсем иной работой. Странной, даже для него самого, но очень нужной. Я с Линоровым перед отбытием его в столицу по поводу предстоящей работы говорил три полных дня – но он все же принял мои доводы и работу выполнял с невероятным рвением и тщательностью.

Повезло мне с ним… В этот раз он снова набил морду высокородному железнодорожнику и опять мне удалось сманить его к себе после "позорной" отставки. Ну а теперь я подробно объяснил ему, почему отставка его была практически неизбежна, и он не просто с усердием, но и с явным удовольствием приступил к работе в должности коменданта "трамвайного городка" в Петербурге. Выстроенный "на задворках" Николаевского вокзала городок объединял трамвайное депо и жилье для его рабочих. Ну а то, что рабочих было довольно много – так это специфика российских трамваев: и сами трамваи гораздо больше зарубежных, и линии трамвайные более тщательного ухода требуют. Опять же, на остановках магазинчики работают круглосуточно, а для них тоже люди нужны. Так что традиционные уже для "волковских рабочих городков" пятиэтажки никого особо не смущали: даже с башенкой на одном из них дома до высоты Зимнего явно не дотягивали, а к тому, что у "трамваестроителя" рабочие живут "просторно", народ уже привык. Как не смущала никого и отдельная железнодорожная ветка в этот городок: и запчасти к трамваям тяжелые, да и сами трамваи аж из Москвы по чугунке возят…

В конце апреля мне тоже пришлось временно переселиться в Петербург. В "инженерный дом" в том самом "трамвайном городке" имени меня – как раз в дом "с башенкой". Все же хотя война шла для России и не самым успешным образом, Япония тоже особых успехов не демонстрировала. Две страны бесполезно сжигали на войне деньги, причем деньги чужие – и кому-то это могло очень не понравиться. И я даже знал кому – только не знал когда.

В понедельник двадцать пятого апреля телеграф донес весть о высадке второй японской армии на Ляодуне. Ну а до меня эту новость донесли радиоволны еще вечером двадцать четвертого – по петербургскому времени, понятное дело. Дальнейшие действия японцев были понятны: Порт-Артур блокируется и с суши, японцы захватывают Дальний и прут в Маньчжурию. А у меня в Дальнем, между прочим, уже свой собственный причал выстроен, и прочих разных домиков несколько. Деньги вложены, и не маленькие. Жалко, если пропадут…

Я сидел в небольшой комнатке в башенке "инженерного дома" и задумчиво глядел на мигающий "зеленый глаз" приемника. Сидевший рядом Евгений Алексеевич тоже задумался, а далекий голос моего "старого знакомого" капитана Травина методично перечислял:

– За день высажено японской пехоты до двух полков, артиллерии пока нет. Береговыми наблюдателями отмечены еще девять транспортов. Пароходом "Хирю-мару" буксирно к месту высадки доставлены около трех десятков джонок, из чего ожидается ускорение высадки пехоты…

Да, на раздумья больше времени нет, и я взял микрофон:

– Петр Сергеевич, а чем занята армия Стесселя?

– А ничем! Александр Владимирович, там даже наблюдателей от армии нет! Подошла какая-то рота, посмотрела на японцев и тихонько отошла…

– Всё, спасибо, я понял. Капитан Травин, с шести утра местного времени начинается сенокос и кратковременные дожди.

– Так точно, Александр Владимирович! Спасибо! Сенокос! Дожди! С шести утра!

– Кратковременные! Справитесь?

– Не извольте беспокоиться, справимся! Все готово уже давно, команды лишь ждем!

– Ну, с богом! Конец связи.

Линоров поглядел на меня встревоженным взглядом:

– Это те самые дожди?

– Надеюсь. Но у вас тут забот, мне кажется, лишь прибавится. Кому-то эти дожди ледяными покажутся…

Он грустно усмехнулся:

– И мы даже знаем кому. Но вы не волнуйтесь, мимо меня теперь и мышь не проскочит. Эх, если бы мне хоть половину тех средств, пока я на службе был – сейчас все бы спокойно спали в своих постелях и про войну только в ваших книжках читали бы. Я не про деньги…

Интересно, чему больше радовался Петр Сергеевич Травин? Тому, что получится снова пострелять из пушек или тому, что точно угадал место высадки супостата?

Вообще-то он в Порт-Артуре служил почти со дня его передачи японцами России, и местность знал неплохо. А еще неплохо и предысторию вопроса изучил, и единственный говорил, что японцы десантироваться будут именно в этом, на редкость не подходящем для десанта месте. Куда уж хуже место-то: мелководье простирается миль на пять от берега, ближе не то что броненосцы – миноноски подойти не смогут. Берег низкий, топкий, а уж если отлив – то десантниками пришлось бы километра два просто ножками топать по жидкой грязи. Но Травин в своей правоте был убежден: по время японо-китайской войны японцы высаживались именно здесь, и теперь будут тут же. Угадал…

Впрочем, никто же этим японцам высаживаться не препятствовал, так что можно и по грязи пройтись, а потом упасть на бережку и просто отдыхать. Почти две тысячи человек так и поступили – ну а мне почему-то показалось все это очень неправильным. Да и не мне одному.

Хон отправил "на помощь Травину" пару тысяч своих бойцов. Наверное, самых ленивых: по горам вокруг дорог на Анджу все же бегать приходилось много, а тут – просто прокатиться, лежа в повозке. Шумновато, конечно – повозки-то тракторами тащились, зато можно и в дороге валяться и ничего не делать. Две сотни трактористов кроме бойцов Гёнхо и пары рот, присланных Юрьевым, в тракторных тележках везли и кое-какие трофеи. Тридцать шесть пулеметов, пушек немного… меньше трети от захваченного. Ну и патроны со снарядами. Все это хозяйство было заботливо притащено в Дальний, но по команде "Сенокос" поехало обратно. И до шести утра не только пулеметы, но и шестьдесят четыре пушки заняли "предварительные" позиции за откосом железнодорожной насыпи.

А ровно в шесть – выкатились на эту самую насыпь и продемонстрировали японцам тезисы, что во-первых, думать на войне нужно если уж не стратегически, то хотя бы тактически, а во-вторых, что лениться – плохо. Например, сутки после высадки не окопаться – явный тактический просчет. А не дойти до железной дороги, проходящей менее чем в полутора километрах от берега – простая лень.

Почти все пушки марки "Арисака" были бронзовыми, и к тому же "горными" – укороченными и облегченными до самого дальше некуда. Но и они стреляли километра на четыре. То есть могли – но тут им до цели было меньше двух – и густая шрапнель перекрыла весь японский плацдарм. А арисаковские же пули из пулеметов Хочкиса аккуратно выгребали тех японцев, кому шрапнели не досталось. Как мне позже рассказывал Травин, и пострелять вышло всего минут десять, потому что позже стало не по кому.

С кораблей видимо заметили, что что-то идет не по плану: все же разрывы шрапнелей, начиненных дымным порохом, далеко видны. И на двух "прикрывавших" высадку канонерках решили вмешаться в перестрелку. Конечно, стрелять с корабля по берегу с расстояния в семь километров – спорт не для слабых духом, но они хотя бы попробовали. И тут начались "кратковременные дожди"…

Я с Бенсоном провел очень немало времени, рассказывая специалисту по изготовлению взрывчатки как ее правильно использовать. И узнал довольно много новых образных выражений при этом – но результат получился удачный. Маленький такой результатик, в два с половиной кило весом – но когда на канонерку внезапно практически с чистого неба высыпается сотня кумулятивных бомбочек, то шансов у нее не остается. Ведь канонерке, чтобы стрелять, приходится вытаскивать из погребов снаряды, заряды – и все это добро аккуратно укладывается в районе пушек. Ну а когда маленькая бомбочка прошибает крышку артпогреба или корабельной башни, то все сложенное там добро начинает взрываться.

"Кратковременными" дожди назывались только потому, что имелось в виду "капать" только на корабли прикрытия десанта. Но никто же не виноват, что в довесок к канонеркам там еще и миноносцев с десяток стоял…

Одна "заправка" аэроплана содержала две сотни бомб, высыпаемых партиями из кассет по двадцать штук. Ну а поскольку японцы смотрели не в небо, а на берег, пилотам легко удавалось высыпать бомбы с высоты около сотни метров, и цели накрывались с первого раза. Ну не лететь же обратно с грузом уже взведенных бомб! Так что миноносцев тоже не стало – причем японцы, как оказалось, вообще не поняли откуда им такое счастье привалило: корейцы выкатили на берег те шесть "Арисак", у которых был стальной ствол нормальной длины и начали обстреливать стоящие корабли. Причем – по словам Травина – один миноносец точно они потопили. Ну, может не потопили, а только машину повредили, и даже может быть вообще ни разу не попали – "Арисака" все же на семь с лишним километров могла послать снаряд вообще лишь нечаянно, но "все видели" что корабли обстреливали пушки с берега…

Столь идиотская высадка была обусловлена вовсе не какими-то альтернативными способами мышления японцев, они все делали строго по "европейским" (точнее – по германским) воинским уставам. Точно так же спустя несколько лет и итальянцы будут в Ливии высаживаться, и огребут они то же самое тотальное уничтожение. Я лишь подумал, что если и в моей "первоначальной истории" японцы десантировались так же, то действия русской армии простым идиотизмом объяснить уже было бы невозможно. Только особо извращенным, с элементами мазохизма…

Впрочем, мне не до исторических размышлений было: я ждал совсем других событий. И, похоже, дождался…