Уроки ирокезского

Гдава 33

Панталеон Панайотович оглядел комнату, в которую его втолкнули сопровождающие, и тяжело вздохнул. Он совершенно не понимал, почему он тут оказался – хотя и как он тут оказался, он помнил лишь урывками.

Всего несколько дней назад (и обидно сознавать, что даже неизвестно, сколько точно) он шел по ставшему уже почти родным Ейску. Внимание его привлекла стоящая на улице новенькая белая карета без лошадей – говорили, что врачебная, "Скорая помощь" называется. Слышать он о ней слышал, а увидел в первый раз – но тут же и понял, что говорил народ именно о ней: белый фургон на толстенных каучуковых колесах, с нарисованным на манер швейцарского флага крестом красным. И огромными окнами спереди…

Но долго смотреть на новое чудо техники ему не довелось: проходящие мимо две совсем еще юные девушки, бурно о чем-то спорящие, начали вдруг толкаться и одна, покачнувшись, стукнулась Панталеону в бок, да так неудачно, что тот от боли даже вскрикнуть не смог – так и осел на дорогу. То есть он подумал тогда, что случайно стукнулась, потому как девицы переполошились, на помощь звать стали…

Помощь пришла немедленно – из той же кареты "Скорой помощи", куда два дюжих молодца Панталеона и затолкали. Предварительно уложив – к чести сказать, очень аккуратно – на вытащенные из кареты же носилки. И лишь в карете он понял, что все это было неспроста – когда полный господин проговорил, обращаясь к стоящей у двери кареты девушке:

– Молодец, Вера, на "отлично" сработано. А теперь этот господин у нас немного поспит…

Проснулся Панталеон Панайотович уже в какой-то комнате, даже, скорее, небольшой квартирке. Вот только окно в ней не открывалось, да и стекло было какое-то… нестеклянно-теплое. И – как контрабандист в отставке очень быстро уяснил – очень, очень прочное. За одной дверью в комнате был ватерклозет, и даже ванна там размещалась, а за другой… Когда вошедшая девочка – новая, не из тех, что встретились ему в Ейске – вошла с подносом, уставленным всякой едой, он попытался узнать и это – но тут же понял, что даже ему – еще не старому морскому разбойнику – лучше сидеть спокойно: когда он лишь попытался, оттолкнув ее, выскочить за дверь, девочка так его пнула, что всякое желание снова попытаться выйти исчезло – а девица даже поднос не уронила. Поставила его на столик, пожелала приятного аппетита…

А через пару часов два уже парня "проводили" его сюда – на два этажа выше. Слегка подтолкнули, когда он задержался у двери, и закрыли эту дверь снаружи.

Ну да, комната как комната, пустая – то есть в ней никого не было. Панталеон так и стоял у входа, когда на противоположной стене открылась другая – замаскированная под книжные полки – дверь и вошедший молодой человек, с улыбкой посмотрел на стоящего у двери грека, и, садясь за стол, ехидно предложил:

– Может, все же сядете? Чего стены-то подпирать…

Уже усаживаясь в стоящее перед столом кресло Панталеон вдруг сообразил, что вошедший обратился к нему на испанском…

– Итак, – сказал молодой человек, как бы продолжая разговор, – мы имеем тут господина Муранова Пантелея Петровича, или Мекиониса Панталеона Панайотовича, холостого, сорока одного года от роду. Господин Мекионис владеет, если мне не изменяет память, шестью европейскими языками, так?

– Так. Не считая русского.

– Скажите, а имя Мухонина Петра Пантелеевича вам знакомо?

Бывший контрабандист понял, что тут его подноготную знают, очевидно, весьма неплохо:

– Знакомо. Но у меня документ сей украли, если не забыл, году еще так в первом, так что это не я…

– У вас, да украли?! Не смешите меня… но мне не это интересно. Вы ведь убили Костаса Хиотиса, причем со всей его бандой… за что? Мне интересна именно ваша точка зрения.

– Он…

– Я примерно знаю историю, мне важно знать то, что именно вы думаете по этому поводу.

– А если бы вашу сестру продали туркам?

– Вы знаете кому точно?

– А вам-то зачем?

– Тех, кто покупает православных девочек, нужно наказывать…

– Я их тоже наказал… жалко, не всех именно я успел.

– А паспорт на имя Мухонина у вас точно украли?

– Какое вам дело? И кто вы вообще такой?!

– Ну украли, так украли… новый выпишут. Мне просто указ лень переписывать. А зовут меня Александр Волков. Я сейчас в России канцлером работаю. Итак, Петр Пантелеевич Мухонин, мне говорили, что вы неплохо разбираетесь в морской контрабанде, но самих контрабандистов вы не любите. И это хорошо… Не согласитесь ли вы поработать начальником морской пограничной службы России на Черном море?

– Начальником чего?

– Пограничной морской службы. Мне надо, чтобы максимум через год ни одна фелюга не прошла в наши порты мимо таможни, а все потребное для достижения такого результата я вам предоставлю. Что вы будете делать с самими контрабандистами, мне неинтересно. Только тушки их дохлые на берег не тащите…

Когда государство начинает заботиться о развитии собственной промышленности, то эта промышленность как правило начинает развиваться. А когда руководитель такого государства в эту промышленность вкладывает очень много своих личных средств, то промышленность развивается очень быстро – и вскоре начинает искать потребителей произведенного не только внутри, но и вне границ этого государства. И если речь идет исключительно об экономическом интересе, то потребителя найти в принципе не очень-то и сложно. Ну а если потребитель сам к такой промышленности с заказами приходит…

Это я вовсе не про Россию: многие миллионы, даже сотни миллионов денег в развитие своей промышленности направлял король Бельгии. И, понятное дело, он был заинтересован в сбыте произведенного на своих заводах. То есть формально эти заводы были даже не совсем его личными, но…

Поскольку Бельгия сейчас была самой быстроразвивающейся промышленной державой Европы, а конкуренция на "мировых рынках" все же изрядно мешала ей развиваться еще быстрее, то от "парочки крупных заказов" бельгийцы не отказались. Понимая, что в любом случае на русском рынке (по крайней мере в этом сегменте) им ничего не светит, а так появлялся серьезный шанс и сразу подзаработать, и в дальнейшем на поставках запчастей и обслуживании станков еще денежек поднять немало…

Бельгийцы строили сразу два вагоностроительных завода – причем контракты подписали сразу после того, как казна разорвала все контракты с бельгийско-французским "Верхневолжским заводом железнодорожных материалов". Разорвала по простой причине: все железные дороги, для которых завод строил вагоны, внезапно перестали быть "казенными", а новый владелец этих дорог – хотя и взял на себя обязательства по прежним контрактам – новые заключать не пожелал. И не потому, что вагонов в стране оказалось лишку, а потому, что тверские вагоны оказались – по мнению этого владельца – "слишком дорогими и технологически отсталыми". Ну да, Пульман вон уже второй десяток лет строит цельнометаллические вагоны, так что деревянный пассажирский вагон для меня уже стал явной архаикой. Да и товарный "нормальный вагон" меня устраивать уже перестал. Да, на большинстве дорог другие пока и ездить-то не могут, но это лишь пока. А вагоны, которые мне потребуются, уже спроектированы (причем отечественными инженерами) и только новых заводов и ждут, чтобы массово побежать по рельсам. Я полгода и со старыми вагонами как-то перебьюсь. Полгода потому, что Бельгия – на самом деле нынче "технологический лидер Европы", хотя и маленький – раз уж обещала заводы через полгода пустить, то пустит. Ну а мне – пока вагонов хватит. Пока хватит.

А в отдельных областях "технологическими лидерами" были другие (и тоже не очень большие) страны. Например, в части тех же подшипников лидером была Швеция, да и кое-что другое там тоже делали иногда даже лучше "мировых лидеров". Может и не лучше, но и не хуже, зато заметно дешевле. Например, девятимегаваттные генераторы для гидростанций у них стоили процентов на пятнадцать дешевле, чем у Сименса и на треть дешевле американских. Правда, шведы и делали их дольше – но для меня это было совершенно не критично, главным было то, что они контракты на изготовление генераторов подписали. И работать по этим контрактам шведской "Асе" предстояло лет семь с полной загрузкой…

В последний день июня совершенно внезапно случилось… спонтанное такое совещание случилось. Как говорится, ничто не предвещало, и тут опять – хотя, если быть честным до конца, для совещания причина была очень веской: Игнатьев подписал с Цыси очень интересное соглашение.

Вообще-то "вдовствующая императрица" была дамочкой весьма мерзкой. В том числе и с точки зрения любого дипломата: договариваться с ней о чем-либо было практически бесполезно, потому что она с легкостью необыкновенной отказывалась от любых договоров, нарушала любые обещания… единственное, чем можно было вынудить ее хоть как-то выполнять принятые ей же самой обязательства – грубая сила. Причем наголову превосходящая и вдобавок непосредственно угрожающая ее бренному телу. И это при том, что – если не обращать внимания на некоторую технологическую отсталость – армия императрицы сама была силой весьма значительной. В целом, отправляясь на Восток, Николай Павлович был настроен весьма оптимистично по поводу Японии и более чем пессимистично насчет Китая. В приватной беседе он даже сказал, что "если бы Цыси была в то время у власти, нам за Приморье пришлось бы и повоевать изрядно" – имея в виду "время" подписания договора о передаче России Приморья.

Но у меня были некоторые основания надеяться, что Игнатьеву удастся с китайцами договориться, более того, я даже рассчитывал, что она сама предложит России то, что я считал на данный момент необходимым – и, честно говоря, даже к моему изумлению, все так и случилось: Цыси в обмен на Формозу предложила передать уже всю Манчжурию в аренду России на сорок девять лет, признать независимость Монголии – причем вместе с Нэй-Мэнгу (то есть Внутренней Монголией), а в довесок окончательно согласилась Урянхайский край считать неотъемлемой частью России. И все это Цыси предложила вообще сама!

Просто я-то рассчитывал на меньшее – когда инструктировал двух смышленых парнишек из свиты графа. То есть им я как раз вышеуказанное и перечислил, но думал, что Цыси торговаться будет, про Туву и Монголию умолчит… Не умолчала.

Давно, когда я поменял китайцам "Слезу Будды" на шкурки баргузинов, название камня я, что называется, взял с потолка. Но потом – в разговорах с Байрой, с другими калмыками, я узнал, что у них "слеза Будды" – вовсе не просто красивое название. Оказывается, "слез" должно быть девять, и тот, у кого соберутся все девять, получит вечную жизнь… то есть если в момент смерти у него будет девять "слезинок", то человек не умрет, а станет бодисатвой – ну а то, что бодисатвы вечны, все и так знают. Вот только есть одно ограничение: "слезы" не должны быть ворованными или полученными каким-либо иным нечестным способом. Мне уже позже Байра объяснила, что для буддиста "получить честным образом" в данном случае означает "дать все что попросят не торгуясь" – а тут "давать" явно было за что.

Восемь "слезинок" тоже дают кучу всяких плюшек: ум, талант, личное счастье, богатство… но только девять дарует еще и бессмертие. Не то чтобы так уж и даруют: достаться они могут лишь тем, кто к должности бодисатвы своими деяниями на Земле уже подготовился – но и "подготовленным" шанс предоставляется не часто. И об этом, оказывается, любой буддист знает – но в глубине души этот буддист подозревает, что "слезы" хранятся на небесах и смертному их получить не суждено. Были уверены, однако весть о том, что Цыси одну "слезинку" получила, в ширнармассы просочилась. Ну а я "просочил" туда и слух, что "у канцлера все так легко получается, потому что у него осталось восемь слезинок". Не сразу просочил, а лишь после того, как Машка эти восемь смогла сделать. Мы с ней сделали.

Исходили из того, что "раз однажды получилось, должно получиться снова". Долго думали, как камешек испекся в первый раз и что мешает повторить – и пришли к выводу, что затравку в кристаллизаторе нужно двигать не просто очень медленно, а еще и дергать туда-сюда – то есть вертикальную вибрацию учинить чтобы "по краям нарастало": сапфиры-то я предложил сразу из расплава вытягивать, а не так как поначалу Новиков делал "по Вернейлю", брызгая расплавом окиси алюминия через водородную горелку. Потому что если ровно вытягивать, как раз тонкая палочка и выходила… Попробовали – получилось. Вот только пользы от этого было немного, все равно никому такие булыганы не то что не продать, а даже показывать нельзя.

Но если правильно их подать…

Один – первый из "опытных" сапфиров – был совершенно прозрачный. Один – красный, потому что рубин – то есть с атомами хрома. Затем – оранжевый, с тщательно подобранной смесью железа и хрома, затем – желтый, с никелем. Желто-зеленый – с железом, совсем зеленый с кобальтом, синезеленый, темно-синий – железо с титаном и, наконец, фиолетовый – его последним удалось получить, причем практически случайно: Машка хапнула для очередного эксперимента окись ванадия, которую Камилла прикупила для сернокислого производства. Ну а затем все эти камешки были огранены по той же самой схеме, что и первая "слеза" – и спрятаны в темный уголок.

Ну а когда появилась идея эти камешки "выгодно продать", то – после "шлифовки" легенды со знакомым по "саранчевой войне" гелюном – мальчишки-"стажеры" из миссии Игнатьева, удостоверившись, что их комната тщательно прослушивается, "поделились сокровенным": что первый камень мне достался "нечестно", потому что англичанину, который камень продавал, я пообещал много денег, но тот потонул в море оплаты не дождавшись, а обратно камень можно "честно" заполучить не раньше чем через пятьдесят пять лет. Так что если мне в обмен на Фромозу предложат (список прилагается), включая аренду Маньчжурии, то я готов на оставшиеся сорок девять лет даже камни отдать. С возвратом, конечно, но именно через сорок девять лет и ни днем раньше.

Цыси, вероятно, прикинула, что годы ее уже к концу подходят, деяния ее вполне должности соответствуют, а второго шанса на "вечную жизнь" уже не будет, и вот… Хотя внешне – для любого "внешнего наблюдателя" то есть – вдовствующая императрица Китая поменяла Формозу в вечное владение на "кратковременную аренду" малозаселенной территории. А для меня главным было то, что появилась довольно большая и вполне себе плодородная – по сравнению с большей частью сибирских владений Империи – земля. Почти незаселенная – а ведь крестьянам буквально пахать уже нечего становится. И, раз уж появилась возможность, нужно придумать какую-то внятную программу этих земель заселения и освоения, и сообразил это не один я. Вот только контингент-то в городке собрался специфический…

Понятно, что сразу после сообщения о договоре с Китаем в "Последних новостях" ко мне прибежал Слава, как раз занятый изучением "колхозов": все же он-то очень неплохо соображал, какие из договора вырастут задачи – и какие появятся проблемы. Мышка тоже пришла – но она вроде как "поинтересоваться, какую продукцию планируется получать из Маньчжурии": очевидно же, что эта "новая территория" изначально будет формироваться "под новую экономику". Зашли Классон и Красин – в городок они приехали буквально на днях, и их уже я вызвал на предмет "строительства новых электростанций в новых промышленных центрах", а у них вопросы появились насчет необходимости строить электростанции и там. Профессор Чижевский зашел просто так, то есть не совсем просто так, а договориться по поводу новой лаборатории на Оскольском металлургическом заводе, но появился он тоже "вовремя". Прикинув состав собравшихся, я попросил уж заодно и Иосифа Виссарионовича пригласить – подумал, что в такой компании "без марксизма" разговор точно не выйдет, но, к моему удивлению, сначала к теплой компании присоединился дед, который, по моим прикидкам, вообще-то должен быть где-то в районе Мурмана, а затем – уже к удивлению всех собравшихся – в гостиную, где все собрались, вошел Александр Семенович Стишинский. Вообще-то человеком он был "непубличным", ширнармассам особо в лицо неизвестным – но присутствующие его уже знали. Все знали, за исключением разве что "электриков" и Дарьи – которая уже притащила здоровенную корзину с пирогами, самовар ведерный и мой любимый заварочный чайник литра на четыре размером. После чего скромно уселась в уголке и приготовилась слушать: по-моему, не только в доме, но и во всем городке не было никого, более осведомленного во всем происходящем. Хорошо, что рассказывала она об этом происходящем только мне, Камилле и Машке, да и то лишь если ее очень настойчиво мы спрашивать начинали.

Минут через десять, когда пришел, наконец, и "юный революционер", я предложил "считать собрание начавшимся", а еще через пару минут, с размаху хлопнув тяжелой папкой с бумагами по столу, из-за чего на несколько секунд настала тишина, дополнил свое предложение:

– Господа, если все будут орать одновременно, толку не будет. Поэтому повестка дня у нас упрощается: я вкратце расскажу о текущих проблемах, а затем вы – строго по очереди – будете задавать вопросы. Или же отвечать на них – но опять-таки по одному. Кому говорить – буду определять я, во-первых, на правах хозяина дома, а во-вторых, как старший по должности. Договорились? У кого-то есть вопросы по повестке?

Вопросы, судя по всему, были, так что я, грохнув папкой еще раз, сообщил:

– Я понял. В смысле понял, что пока вам вопросы задавать бесполезно, и начну с моего доклада. Благо, он будет довольно коротким. Совсем коротким: получение Маньчжурии в аренду от нас не требует принятия каких-либо срочных мер. Россия ее получает на сорок девять лет, и если мы что-то придумаем не сейчас, а, скажем, через полгода, то ничего от этого не изменится. То есть возможно даже лучше получится – хотя бы потому, что делать мы что-то будем уже обдуманно, а не впопыхах. Так, Станислав Густавович, вы что-то хотите спросить? Мы слушаем.

– Саш… то есть Александр Владимирович, но ведь нам нужно будет разместить там дополнительные войска какие-то, для них потребуется выстроить жилье… в смысле, казармы там и прочее…

– Зачем там дополнительные войска? Мы разве собираемся воевать с Китаем? Единственное, что там нужно будет строить – это новые села и деревни для русских крестьян, которые захотят туда переехать. Причем строить потребуется заранее, чтобы крестьяне переехать сами захотели – но сейчас пахать уже поздно, а урожай собирать рано. Так что если этот вопрос поднять осенью, то поздно не будет. И тем более не будет, поскольку сначала нужно во-первых понять, сколько народу мы туда сможем реально перевезти – не говоря уже о том, чтобы разобраться, сколько вообще там их разместить можно. А во-вторых, нужно будет четко спланировать потребности переселяемого народа в тягле, живом и механическом, в орудиях труда, в скотине и посевном материале. Так что нужно рассчитывать на то, что почти год в Маньчжурии нам и делать ничего не надо будет, а потому и обсуждать тут, мне кажется, нечего.

Мышка что-то черкнула в своем блокноте, а Стишинский вопросительно поглядел на меня.

– Александр Семенович?

– Да, я просто хочу уточнить: ссыльных в Маньчжурию, как я понимаю, отправлять не будем?

– Да, им там делать тоже нечего. Хотя… давайте это обсудим после собрания.

– А можно мне спросить? – поинтересовался Леонид Борисович. – Как раз по поводу ссыльных.

– Пожалуйста, слушаю вас.

– Я по поводу ссыльных…

– Я понял, а что конкретно вас интересует?

– Насколько стало известно, вашим указом большинству из них изменено место отбывания ссылки, и некоторые из моих знакомых этим весьма недовольны…

– Леонид Борисович, ссылка – это наказание за нарушение закона. Наказание за преступления против народа, а вовсе не отдых на природе. И государство определяет, как именно наказывать преступников. Мое мнение заключается в том, что превращать наказание в каникулы на природе будет неправильно, ведь в таком случае наказанные не смогут осознать свою вину и исправиться.

– Вы считаете тех, кто борется за права простого народа, преступниками? – Иосиф Виссарионович мои слова принял, вероятно, слишком близко к сердцу.

– Вовсе нет, я считаю преступниками тех, кто прикрываясь громкой фразеологией о защите прав народа, делает этому народу лишь хуже. Точнее даже не так…

– Прикрываясь?!

– Дослушайте все же. Преступники – это те, кто использует, причем сознательно, такую фразеологию для достижения личных выгод или…

– То есть для вас я ищу личных выгод?

– … или заставляет других им эти выгоды предоставлять. С помощью обмана, запугивания… а вы – всего лишь одна из жертв подобных преступников. Откровенно говоря, тут собрались большей частью именно жертвы…

Мышка с ужасом смотрела на вскочивших и пытающихся переорать друг друга мужчин, Дарья, забившись в самый уголок, символизировала собой "единство и борьбу противоположностей": ей тоже было страшновато, но любопытство пересиливало. Стишинский, вероятно не раз видевший подобное на заседаниях Госсовета, спокойно оглядывал возмущенных моими словами мужчин, Слава сидел молча, но было видно, что ему тоже очень хочется вставить слово. Еще дед сидел, тихонько посмеиваясь про себя. А Иосиф Виссарионович внешне спокойно ждал своей очереди высказаться. Но пока такую возможность я ему предоставлять не собирался:

– Тихо! – проорал я так, что все невольно замолчали. – Поскольку я знаю взгляды всех собравшихся, причем взгляды, многие из которых я просто не могу разделить, прежде чем продолжить я вынужден попросить всех определиться с терминологией – иначе мы минимум до конца дня будем тут сидеть и слушать взаимные упреки, если так можно назвать этот базар. Итак, за исключением господина Стишинского, капитана Волкова и присутствующих здесь дам все собравшиеся считают себя последователями Маркса, я верно понимаю?

– Близко к истине – тихо проговорил Слава.

– То есть вы признаете себя идиотами и жертвами обмана, и я поясню, почему. Тихо! Даница, убери пистолет и чтобы больше я его никогда в этой комнате не видел! И прошу учесть: все, здесь сейчас собравшиеся, являются людьми не просто хорошими, а замечательными, от которых зависит будущее всей нашей страны. Просто они этого пока не совсем понимают, однако я им объясню все без стрельбы. Быстро объясню, но пока я объясняю, они посидят молча.

– Я прослежу, Александр Владимирович.

– Даница, ножами тоже не маши, и вообще, никакого оружия…

Даница, возникшая в комнате, как всегда, ниоткуда, что-то тихонько прорычала в ответ, но ее всё равно все расслышали в установившейся тишине:

– Хорошо, я прослежу без оружия.

– Итак, как обещал, быстро объясню, почему все присутствующие здесь марксисты являются жертвами обмана. Иосиф Виссарионович, вы, если мне память не изменяет, в Батуме от лица рабочих требовали прибавки в оплате, так? Ответьте мне, из каких средств эта прибавка должна была выплачиваться?

– Из прибылей капиталистов…

– А откуда – если судить по Марксу – эта прибыль берется? Господа марксисты, мы ведем сейчас теоретическую дискуссию, кто в состоянии ответить?

– Капиталист отбирает прибавочную стоимость у рабочих – с видом учителя, объясняющего материал двоечнику, ответил Красин.

– То есть прибыль капиталиста является награбленным имуществом, так?

– Ну, если рассуждать строго в теоретическом плане, то безусловно.

– Таким образом, требование увеличить зарплату является требованием поделиться награбленным. Или я что-то не понимаю?

– Конечно не понимаешь! – тут уже вскипел Слава. – Ведь капиталист грабит как раз рабочего, и требование поднять зарплату – это, если хочешь, есть требование вернуть отнятое у самого рабочего!

– Вот тут-то, как говорил один мой знакомый, собака и порылась. То есть ты искренне убежден, что капиталист стоит с кистенем у ворот завода и грабит собственных рабочих?

– Саш, ты ничего не понимаешь в экономике…

– Конечно. И именно поэтому у меня денег хватает, чтобы оплатить долги всей России. А понимал бы – жевал бы сухую корочку… Ну почему как марксист, так идиот?

– Александр! – дед, похоже, рассердился не на шутку. – То, что ты стал большим начальником, все же не дает тебе права обижать приличных людей! Ты же Волков!

– Извини, дед, я погорячился и был совершенно не прав, обижая ни в чем не повинных идиотов. Но я просто не нашел иного слова, чтобы назвать людей, при вступлении в свою марксистскую партию проходящих более чем странный ритуал: специально обученный человек бьет их с размаху дубинкой по голове.

– Зачем? – дед на самом деле изрядно удивился.

– Вы, Александр Владимирович, как писатель известный, могли бы и посмешнее сказку придумать – холодно прокомментировал мои слова Красин, но я его проигнорировал:

– Им говорят, чтобы почувствовать как плохо живется народу, но на самом деле – чтобы мозги отбить! Дед, они искренне считают Энгельса экономистом!

– Не понял причин твоего сарказма – дед, судя по всему, действительно пытался понять, почему эти слова вызвали приступ смеха у Славы. Ну да, Струмилло-Петрашкевич успел прочитать некоторые документы…

– Видишь ли, у марксистов есть три… две иконы: собственно сам Маркс, который написал много запутанных слов и непонятных выражений, и его якобы друг Энгельс, которого марксисты как раз считают теоретиком экономики. Но этот великий экономист в реальной экономике имел лишь одно достижение: получив в наследство старшую долю в процветающей компании, оцениваемой миллионами, он менее чем за год довел ее до банкротства и продал свою долю партнеру за полторы тысячи марок.

– Ну, разориться-то каждый шанс имеет…

– Только партнер его отца, долю выкупивший, через три месяца снова сделал компанию процветающей и она – компания эта – процветает и по сию пору. Учиться у человека, который на практике показал, что сам он ничего делать не умеет – это… я не могу представить, что человек, дубиной по башке не ударенный, на это способен. Но марксисты – они повторяют за Энгельсом тупые заклинания, сами не понимая произносимого. Это как Вовка после Катькиного пересказа "Пиратов" кричал "Рубить брамселя, точить якоря, надуть надфиля"…

Дед рассмеялся:

– Про надфиля я еще не слышал. Но – понял. И чего тогда ты этих марксистов держишь?

– Чаще погостить приезжай, еще и не такого услышишь. А этих конкретно держу потому что в своем деле они весьма талантливы. Да и думать все же умеют – видать, им-то дубиной по голове не досталось. И марксистами они стали по ошибке, ведь русский человек и марксист – это вообще извращение какое-то…

– И в чем вы видите извращение? – Леонид Борисович явно был нацелен на "выяснение отношений". Ну да, очень уж Красин был щепетилен в отношении чести…

– Согласно Марксу и Энгельсу, все русские народы должны быть на девяносто процентов уничтожены. Чтобы освободить место для цивилизованных британцев и германцев. А оставшиеся в живых русские должны стать рабами цивилизованных господ.

– Тоже выдумали?

Я достал заранее приготовленную бумажку и зачитал:

– "Кронштадт и Петербург необходимо уничтожить. Русские не только не являются славянами, но даже не принадлежат к индо-европейской расе. Они пришельцы, которых надо выгнать обратно за Днепр" – это письмо Энгельса, причем еще не самое людоедское. Можете посмотреть оригинал, канцлерский архив, собрание с кодом "Маркс, Энгельс, оригиналы", раздел "работы по русскому вопросу".

– Вы лж… это вы неправду говорите! – столь эмоционального выступления Джугашвили я даже не ожидал. Сейчас не ожидал, но в целом что-то подобное предвидел – и ответ уже подготовил:

– Поскольку сейчас идеями Маркса некоторые круги на Западе пытаются развратить нашу молодежь, я собрал почти все оригинальные документы, связанные с этой сладкой парочкой. Скажу сразу: за потраченные на эту коллекцию деньги можно было выстроить пару тракторных заводов. Однако я искренне убежден, что идеология может быть куда как разрушительнее, чем созидательная мощь десятка таких заводов – если идеология ложная. И более созидательна, чем сто таких заводов, если идеология верная. Поэтому я и потратил эти средства – чтобы убедить в лживости марксизма вас, людей, кто создаст в России идеологию уже верную. Я понимаю даже причины ваших заблуждений, ведь не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Однако упорствуют в своих заблуждениях лишь клинические идиоты. К коим ни одного из вас я отнести не могу. Леонид Борисович, ведь, положа руку на сердце, вы же понимаете, что сидящие в Швейцарии так называемые "лидеры большевиков" – это сборище малообразованных пустобрехов?

– Я так не… А вы хотите сказать, что в экономике разбираетесь лучше Энгельса?

– Энгельс процветающую компанию разорил меньше чем за год. Я приехал в Россию буквально без копейки денег шесть лет назад и сейчас служу канцлером России.

– И при чем здесь экономика?

– При том, что пост я получил не за красивые глаза. Пользуясь определенными привилегиями – да, сословными, но фактически доступными тысячам людей – я выстроил у себя в поместьях правильную экономику. Где на фабриках и заводах работает почти триста тысяч человек. И чуть меньше ста тысяч трудится в полях. Так вот, эти триста тысяч рабочих – даже если не учитывать, что половина из них вообще еще дети – смогли своим трудом выплатить долги всей России в текущем году, а остальные сто пятьдесят миллионов населения – не смогли. Сто тысяч крестьян в моей экономике легко прокормят пару миллионов человек… Ну, не то чтобы совсем легко… но моя экономика – работает в разы, на порядки эффективнее, чем старая. Потому что я понимаю, как она работает, и с высоты этого понимания я уверенно говорю: Энгельс вместе с Марксом – мошенники.

– То, что ты талантливый делец, вовсе не делает их мошенниками – ну никакого почтения к чинам у Славы Петрашкевича! Однако мозги у него работают получше иного компьютера, в них просто входные данные правильные загрузить нужно…

– Слава, основа марксизма – теория прибавочной стоимости. И вот тебе простой вопрос: рабочая сила, по твоему Марксу, является рыночным товаром, так?

– Так.

– И покупает ее капиталист по рыночной же стоимости, так?

– Так.

– Вот я капиталист. Я купил кожу за рубль. Купил труд рабочего за рубль, рабочий сделал мне ботинки, которые обошлись мне в два рубля. Где я ограбил рабочего?

– Ну… а какая рыночная стоимость ботинок?

– Еще раз: я купил кожу и труд, получил ботинки за два рубля. По рыночной стоимости кожи и труда. Сколько стоят ботинки?

– Два рубля – тихо сказала Мышка, не совсем понимая, о чем идет разговор. Понятно, она-то марксову теорию не изучала…

– Рыночная стоимость ботинок определяется не тем, сколько лично ты потратил, а сколько… каковы общественные затраты на производство любых ботинок.

– Слава, вот ты умный человек, а пытаешься изображать из себя идиота. Поясняю: кожа для ботинок на рынке – я сделал ударение на слове "рынок" – стоит рубль. Изготовление ботинок на том же рынке стоит рубль. Рыночная стоимость всего необходимого для изготовления пары башмаков равна двум рублям. Любой капиталист… вообще любой человек купив кожу у кого угодно и наняв любых умелых рабочих получает ботинки за два рубля. Сколько стоят ботинки?

– Если общественные затраты составляют два рубля, то…

– А в любой лавке на рынке ботинки стоят три рубля. Какова же эта твоя рыночная стоимость? Что молчишь? Тогда скажи мне, откуда я беру прибавочную стоимость?

Дед с огромным интересом посмотрел сначала на меня, а затем на Славу. Молча, зато в разговор вступил Красин:

– Если рыночная стоимость составляет три рубля, то вы отнимаете ее у рабочего, которому платите рубль.

– Спасибо, Леонид Борисович. А теперь основной вопрос современности: когда, в какой момент я отбираю эту самую прибавочную стоимость? И, главное, у кого ее я отбираю?

– У рабочего, когда вы платите ему за работу рубль при рыночной стоимости в три…

– К сожалению, комплимент, который я выдал Станиславу Густавовичу, вынужден и вам адресовать. Вот я капиталист, купил кожу, купил труд. Потратил два рубля. У меня нет двух рублей, но есть ботинки. Ценой ровно в два рубля. Кого я ограбил и когда?

– Но если на рынке ботинки продадутся за три…

– А если не продадутся? Но вы говорите, что я уже ограбил рабочего на рубль. А если у меня их купят за два с полтиной? А если я смогу продать их не за три, а за пять рублей? Так когда и на сколько я ограбил рабочего?

– Если средняя рыночная цена пары ботинок…

– Остановитесь здесь. Вы, марксисты, страдаете одним изъяном головного мозга: религия – а марксизм иначе, чем религией и назвать нельзя – запрещает вам думать. Маркс сказал, что прибавочная стоимость возникает в производстве – и для вас это стало догмой. Которую даже обсуждать – ересь, а уж усомниться в ней – преступление перед человечеством. И это при том, что вы сами же сейчас сказали самое главное: прибыль капиталиста, то есть прибавочная стоимость возникает лишь тогда, когда капиталист продает вещь. Продает по цене дороже, чем она ему досталась – причем неважно каким путем досталась. И грабит он при этом не рабочего, который эту вещь сделал, а покупателя! Я вам более скажу, рабочий – который так же продает свой труд по так называемой "рыночной цене", тоже получает свою прибавочную стоимость. То есть ему капиталист тоже переплачивает, и я – если вы захотите – могу это легко доказать, а грабит рабочего как раз продавец товара, и грабит когда продает этому рабочему товар дороже стоимости. Вся теория Маркса направлена на то, чтобы спрятать грабительскую сущность существующей торговли, рыночной торговли. И пуще всего, чтобы спрятать самую гнусную форму этой торговли – торговлю деньгами, которые Маркс, чтобы гнусность эту скрыть, обозвал неким "особым товаром" – то есть осознанно искажал уже всем тогда известную концепцию. Иначе говоря, врал за деньги, а это – смысл мошенничества.

– Ну если так рассуждать…

– А как иначе-то? Повторять за Ульяновым заклинание "теория Маркса всесильна, потому что верна, а верна она потому что всесильна"? Вы же люди образованные, про аристотелеву логику знаете. Теория, противоречащая самой себе, ложная по определению. Ее нужно отмести и искать теорию правильную. В особенности, если вы собираетесь на основе этой теории управлять государством.

– Государством управляете вы…

– Я не управляю. Я всего лишь пытаюсь создать систему, позволяющей России выбраться из той глубочайшей задницы, в которую ее торговцы деньгами загнали. А вот вы мне поможете эту систему построить – но для этого каждый из вас должен овладеть верной теорией, точно знать, что такое деньги. Для господ марксистов сразу уточню: это вовсе не некий мифический "особый товар", это нечто совсем иное.

– И вы знаете, что такое деньги?

– Я – знаю. Причем знаю точно. – Глубоко вздохнув, я продолжил тихим голосом – все замолчали и все равно слышно было каждому. – И на основании этого знания у себя я все и выстроил. Но это – практика, причем ограниченная по времени и территории. А чтобы выстроить то же самое во всей стране, нужна теория, причем понятная всему народу теория. Которую мы с вами все же попытаемся разработать. Но для начала вам все же нужно понять основу основ – что же такое деньги.

– Вот вы, говорите, знаете. А в Европе, в Америке что же – никто так и не додумался?

– Почему? Давно уже додумались, там и так давно это известно. Просто те, кто это понимает, прилагает огромные усилия для того, чтобы другие этого не поняли – так непонимающих грабить проще. Вы читали дневники Лопеса? Я вам каждому давал… ну, понятно, зачем нам читать какого-то древнего идальго? Те, кто понимает в Европе и Америке, уничтожили целую страну. Убили всех ее жителей, которые тоже уже поняли. Их было просто найти, понимающих: они с оружием в руках страну защищали. Все, кто понимал из простых людей – страну защищали. Мужчины, женщины, дети – все. И их всех убили. Всех – и мужчин, и женщин, и детей. Потому что страна была маленькой. Россия – гораздо больше, и если все встанут на ее защиту, то Россию победить и уничтожить не получится – а все встанут если будут понимать, что они защищают…

Мне вдруг пришла в голову забавная мысль, и я, не удержавшись, захихикал. Это настолько не вязалось с пафосом предыдущей фразы, что почти все на меня уставились с недоумением.

– Извините, просто выходит, что я вас всех беру в заложники, ведь любого, про кого станет известно, что он понял, враги попытаются убить – просто для того, чтобы понявший не рассказал об этом еще не понявшим. И первым убьют того, кто побежит им раскрывать эту великую тайну… Наверное, кое-кому все же лучше остаться в неведении – я посмотрел на Мышку.

Та несколько секунд непонимающе глядела на мою посерьезневшую физиономию, а затем, улыбнувшись, ответила на невысказанную просьбу:

– Я останусь. Все равно я уже знаю… да в городке сейчас почти любой знает. Даже если сам этого еще не понял. Продолжайте, Александр Владимирович, я остаюсь.

– Внучек, а не в мой ли адрес твоя сентенция? – тихонько высказал назревающую обиду дед. – Или ты думаешь, что среди Волковых ты один такой смелый?

– Извини, дед, уж в тебе-то я ни секунды не сомневался.

Дарья вжалась в стенку и лишь тихонько мотала головой – понятно, ее теперь и пинками не выгонишь. Даница сделала вид, что ее происходящее вообще не касается, но настолько демонстративно, что ни один из мужчин просто не решился "выглядеть трусливее девчонки".

– Ну что же, господа, тогда начнем? И обещаю: нет, не через десять, но через двадцать-двадцать пять лет уж точно Россия станет самой могучей и, что даже важнее, самой счастливой страной. Но начинать мы будем пока с планов на первые десять лет. Какие будут предложения?

Иосиф Виссарионович встал… нет, просто не могу этого молодого парня просто по имени называть, не получается… подошел ко мне, положил на стол тоненькую книжку в красной обложке с золотыми буквами:

– Я прочитал вашу книгу. Камилла Григорьевна сказала, что вы писатель, сказочник… я и сказки ваши прочитал, и приключения… сказки у вас получаются складными, но потому что это сказки и вы их сразу пишете для простого народа. А тут вы написали… как бы вернее сказать… для людей образованных. А простые люди этого не поймут. Надо иначе писать, чтобы простой народ понял… извините, я не могу верных слов подобрать…

– Ну конечно, тут же женщины, дети – усмехнулся я. – Шучу. Но, как сами понимаете, других слов у меня для вас нет. Но раз вы написанное поняли и, похоже, в целом с написанным согласны, то и займитесь выбором правильных слов сами. Напишите книжку именно для народа. Если у вас будут любые вопросы по этой теме – для вас я доступен всегда. За месяц справитесь?

– Я постараюсь, но…

– Вот и договорились. А сейчас займемся все же делом: у нас всего десять лет, каждая минута на счету. Дарья, тут пироги закончились, да и самовар остыл… Александр Семенович, давайте пройдем в кабинет, решим ваши вопросы, а Мария Иннокентьевна расскажет пока оставшимся мужчинам, что же такое деньги и как ими пользоваться. Мужчинам! Даница, здесь мужчины – это люди, которые в брюках…