Уроки ирокезского

Глава 27

Николай Александрович Романов нажал большую клавишу, торчащую первой на передней стенке деревянного ящика, и над ней в за выпуклым стеклышком зажглась кривоватая оранжевая цифра "1". После переезда в этот странный городок – переезда вынужденного – он пристрастился к этому немудреному (хотя ранее и совершенно недоступному) времяпрепровождению, и с определенным удовольствием слушал иногда и не вполне понятные ему "передачи".

Сам переезд он решил считать платой за спасение жизней его семьи, а проживание в заштатном городишке – необходимым, хотя и временным, неудобством: война-то в любом случае когда-то закончится и канцлер будет обязан вернуть ему временно отобранную – самому-то себе врать не пристало, именно отобранную – власть над страной. А если он, как и пообещал, японцев победит, то безусловно в заслугу сие деяние будет поставлено законному правителю. Впрочем, он уже почти победил…

Но пока иных дел у императора не было, он считал полезным отдыхать и набираться сил. Слушая, например, "передачи".

Из ящика донесся бой часов: оставленный при царе барон Нольде уже разузнал, что звук сей копирует бой курантов Спасской башни Московского кремля, но ничего про механизм, столь точно имитирующий бой московских часов, вызнать не сумел. На вопросы, которые тот задавал в студии, ему давался лишь ответ, что это-де "запись", а сам Николай идти спрашивать счел ниже своего достоинства.

Впрочем, ему это было уже и не очень интересно – куда как меньше, чем передаваемые сейчас "новости". Как раз сегодня – весьма интересные:

"С вами Анна Иконникова, передаем последние новости. Сегодня, в полдень по времени Владивостока или в пять утра по Московскому времени, в японском местечке Осю граф Николай Павлович Игнатьев подписал мирный договор с военным министром Японии маршалом Оямой. По договору Россия выводит свои войска с острова Хонсю, возвращая его целиком Японской империи, остров Йессо, который японцы иначе называют Хоккайдо, и все острова к северу от него переходят России, а остров Цусима, захваченный бригадой генерала Хона Гёнхо, передается Корее. Под управление России так же передается остров Формоза, с которого Япония вывезет всех своих людей в течении месяца, отвод же русской армии с Хонсю начнется на следующий день после того, как последний японец покинет Формозу, и завершится в две недели. По условиям договора все японские военные корабли передаются России, которая обязуется их не использовать для нужд своего военного флота или передавать враждебным Японии странам, и Япония теряет право на строительство или покупку новых военных кораблей сроком на десять лет. Так же Россия получит от Японии известную контрибуцию, покрывающую ее расходы на войну и возмещающую иные ущербы.

Из источников, близких к осведомленным, стало известно, что Британия собирается объявить о непризнании мирного договора Японии и России. На что Александр Владимирович в шутку заметил, что народу в Британии меньше чем в Японии, зато кораблей, которые нам могут пригодиться, гораздо больше. От комментариев канцлер отказался, заявив, что официально он мнения Британии не узнал.

Теперь о новостях российских. В Полтаве завершился суд по делу о хлебных бунтах тысяча девятьсот второго года. Судебное присутствие сочло выводы следствия о виновности одесских хлеботорговцев Гельфанда и Бронштейна в подстрекательстве к бунту полностью доказанными, так же были приняты как доказанные факты скупки краденного хлеба французской компанией Дрейфуса. Подстрекатели осуждены на десять лет каторжных работ, пятьдесят два исполнителя и чуть более восьмидесяти соучастников приговорены к ссылке. Французская хлеботорговая компания Дрейфуса, скупавшая краденое, приговорена к выплате штрафов в двенадцать миллионов четыреста тридцать две тысячи рублей, а в качестве временной меры, гарантирующей возмещение ущерба и штрафных выплат суд приговорил все оплаченные французами хлебные контракты перевести в пользу государства и арестовать все прочие активы Дрейфуса на территории России…"

Император замер: ведь эта французская компания обеспечивала как бы не треть хлебной торговли за границу! Что-то этот молодой человек явно недопонимает…

"… В ходе судебного заседания было рассмотрено ещё четырнадцать эпизодов подстрекательства к бунтам. Суд счел доказанным факт, что подстрекательства во всех случаях велись через партию еврейских националистов "Бунд", в связи с чем счел необходимым отправить канцлеру на утверждение постановление о признании "Бунда" террористической организацией. Канцлер сообщил что указы по результатам расследования и суда по Полтавским бунтам будут опубликованы не позднее конца месяца".

Николай Александрович задумался. И было над чем: похоже, этот внезапный канцлер затеял долгую игру – непонятно какую, но явно рассчитанную на месяцы, если не годы. И играть он собирается явно сам…

От Саппоро до Асахикавы – больше ста километров. То есть, если очень поспешить, то марш-бросок из пункта А в пункт Б за три для совершить можно. Но это если сапог не жалко – а если жалко, то можно проехать это расстояние на тракторах часиков за пять и накрыть из минометов выстроившиеся поротно японские войска, приготовившиеся этот марш-бросок осуществить. Ну а так как кроме резервного полка в Асахикаве больше японских войск на острове не было совсем, то далее на острове русская уже армия (указ о зачислении всего моего "ополчения" скопом в состав армии был подписан еще в первый день моего "канцлерства"), могла резвиться как угодно.

Резко пополненная армия: "во исполнение контракта" были мобилизованы – в так называемые "войска самообороны" – чуть более двадцати пяти тысяч крестьян-переселенцев, в задачу которых входило не воевать с японской армией, а "поддерживать порядок" на Йессо. К началу "тайфуна" почти все они были собраны в Никольске-Уссурийском, а после высадки первого десанта все они были посажены на заранее запасенные "десантные плавсредства" и перевезены на остров.

Матти Ярвинен очень удачно польстился на предложенную ему зарплату и в Никольске строил именно свои рыбачьи траулеры. Со стальным каркасом и обшивкой уже из лиственницы. Ульф Дальберг тоже не отклонил предложение приятеля – и эти два скандинава успели выстроить своих корабликов почти три сотни. Мотор, правда, использовался тракторный "калоризационный", тридцатисильный (по два мотора на судно), и скорость у суденышка была в районе узлов десяти – но на этих десяти узлах за двое суток каждое перевозило на Йессо по три десятка человек с ружьями. И с припасами для них на пару месяцев.

Ни малейшего противодействия всем этим перемещениям тучи корабликов по морю со стороны японцев не было: они все же сообразили, что попадает им "откуда-то с неба" и попрятали остатки своего флота по портам. Вдобавок они и далеко не сразу узнали, что на Хоккайдо "что-то пошло не так": телеграфные линии, что вели от Саппоро и Асахикавы, были перерезаны первым делом, а когда беженцы оттуда добрались, наконец, до Томакомая и Хакодате, их встретили уже патрули "самооборонцев".

Ну а четырнадцатого мая утром в Хакодате вошел совершенно американский пароход с гордым названием "Freedom" и выгрузил – на единственном подходящем для этой цели причале на всем острове – заботливо приобретенные Чертом Бариссоном семнадцатисантиметровые пушки Круппа. Восемь штук, две из которых уже к вечеру были поставлены на горе, возвышающейся рядом с городом на прикрывающем бухту полуострове. Это – на всякий случай, если вдруг японцам придет в голову десантироваться в порту, а для береговой обороны были завезены совсем другие пушки. Стальные пушки "Арисака", взятые в качестве трофеев на подходах к Анджу. Ну и сотня тракторов, которые могли эти пушки быстренько подвезти к нужному месту.

Но это так, на всякий случай приготовились. Пресловутая "японская военщина" совершила одну серьезную – а для данной реальности и вовсе фатальную – ошибку в деле пропаганды. Японцы всерьез готовились к завоеванию Сибири, на севере Хонсю они в прошлом году даже учения проводили по ее захвату. Смешные, конечно: две роты, тренировавшиеся преодолевать заснеженные горные перевалы, безо всяких русских умудрились погибнуть в полном составе…

Ошибка же заключалась в том, что никто даже не рассматривал возможности "войны на своей территории". В принципе не рассматривал. Поэтому на Йессо японского сопротивления русские войска практически и не встретили. Даже со стороны выгоняемых жителей: все же вдоль дорог быстро ставились "полевые кухни" и там каждому проходящему через десяток верст пути выдавали порцию еды. Не ахти какой, но для большинства японцев даже миска риса с куском вареной рыбы была редким лакомством: хотя минтай и не был такой уж редкостью, но рис у них был "пищей богатых", простой народ перебивался пшеном. Но у меня во Владивостоке запаса пшена просто не было, а рис был еще прошлой осенью закуплен в Китае. Не то, чтобы мне его было деть больше некуда, но и мирным жителям геноцид устраивать не хотелось, не говоря уж о том, что голодный житель может быстро стать и не очень мирным. С другой стороны, кормить их слишком долго тоже не очень хотелось, так что…

Шестнадцатого мая три десятка сорокатонных "рыбаков" неторопливо вошли в бухту Аомори. С тремя тысячами "злобных гэйдзинов". Расстреляв из автоматических "дюймовочек" всё, что хотя бы теоретически могло выстрелить с японской стороны и причесав сам город длинными очередями, кораблики высадили десант и солдаты, выгнав всех, кто уцелел, город сожгли. Только город, не порт – и в него множество мелких суденышек начали массово переправлять скопившихся на Йессо японцев.

А прибывший в этот самый порт через день" Фридом" – правда, уже рейсом из Владивостока – доставил несколько сот тонн красивых чугунных капелек с перышками, тысячу "добровольцев" из отряда Гёнхо и сотню лошадей. Погрузившись на которых, одни корейцы быстренько прокатились на пару десятков километров и нехорошо поступили с бывшим (отныне) городишком Хиросаки. А прочие – погрузившись уже на доставленные трактора, проехались на целых полста километров в противоположную сторону и так же поступили и с городом Хатинохи. Даже еще хуже, в Хатинохи сожгли не только город, но и порт. Сопротивление японцев при этом было буквально символическим: на севере острова войска оставались лишь вспомогательными, артиллерии у них не было, а их однозарядные винтовки (из которых половина солдат даже стрелять толком не умела) против автоматических карабинов и пулеметов не котировались. А мои минометы эти винтовки вообще не замечали…

Север Хонсю – это сплошные горы, между которыми встречаются долины. Долины, соединенные друг с другом горными, понятное дело, дорогами. По которым перевезенные с Йессо "охранные войска" неторопливо гнали мирных японцев на юг. А в Корее на юг гнал уже немирных японцев Гёнхо, срочно назначенный генералом именно русской армии. Точнее, он не столько гнал, сколько просто уничтожал – и тут японская воинская дисциплина опять сыграла против японской армии. Солдат японцы селили в казармах – не постоянных, временных, под которые они забирали какие-то дома, из которых сами корейцы при этом выгонялись. Понятно, что вокруг домов ставились какие-то ограды, около них дежурили часовые – но главное, что войска японцев были отделены от мирного корейского населения. Везде – и в городах, и в деревушках. Ну и когда в деревушку или тем более в город приезжали крестьяне на повозках с продуктами, то на крестьян этих и внимания особо никто не обращал. А когда эти крестьяне доставали из повозок небольшие и очень короткоствольные предметы, было уже поздно.

Была у меня идея внедрения подствольных гранатометов, но она так идеей и осталась. Но вместо подствольника – который просто некуда было ставить – появилось забавное "ружье" со стволом длиной около фута и калибром в сорок миллиметров. Которое успешно плевалось гранатой в четверть кило на расстояние до полутораста метров. После небольшого обучения практически любой солдат легко мог стрелять из этого гранатомета со скоростью до десяти выстрелов в минуту, а хорошо обученный – даже попадать гранатой в цель. Так что в деревнях – где обычно японцы ставили "гарнизон" из одного-двух взводов, редко роты – четыре человека с такими "ружьями" в вечернее время могли без проблем сделать большинству отдыхающих от дневных забот воинов Аматерасу этот отдых вечным. Ну а чтобы самим не отправиться в страну вечной охоты, они на работу прибывали в сопровождении парочки с пулеметом и еще четырех человек с автоматами: автомат Лизы Антиповой я еще в прошлый раз вылизал до идеала, так что наладить их выпуск в этой жизни большого труда не составило. Правда, в "неидеальном" варианте – без азотирования и хромирования стволов изнутри, и с фрезерованной коробкой, но мне и нужно-то было их немного. Совсем немного, тысяч двадцать пять…

Для войны с Японией их пока было прислано около десяти тысяч, на большее просто патронов не хватало: народ бурно радовался "пулеметной" плотности огня и этих самых патронов особо не жалел, а у меня их в Хабаровске изготавливала только одна роторная линия. Вторая должна была заработать уже скоро – но хорошо бы к ее пуску эту войну вообще закончить.

Ну она, собственно, и закончилась – после того, как Гёнхо на присланных ему в Пусан трех сотнях маленьких траулеров высадил почти десятитысячный десант на Цусиму. На которой – к удивлению корейцев – японских солдат вообще не оказалось. Ни одного – а поэтому через несколько дней там вообще японцев больше не осталось: корейцы всех их просто выгнали.

Впрочем "после" не значит "вследствие"…

Гёнхо при захвате Цусимы никто не препятствовал. Большая часть японского флота прочно сидела на отмелях у островов Эллиота, еще некоторая – в портах. Причем те суда, что задержались в портах северных, тоже большей частью сидели на грунте: после взятия Акиты – случившегося еще двадцать седьмого мая – в Ниигате и Тагадзё любой корабль оставался целым не более суток. По-2 (в моей версии) с двумя сотнями килограммов бомб имел паспортную дальность полета шестьсот километров, и если он где-то в полвторого ночи взлетал, то перед рассветом можно было, внимательно осмотревшись, бомбу кинуть прямо в пароходную трубу. Ну, не совсем в трубу, но мимо корабля пилоты чаще всего не промахивались – хотя бы потому, что все судовые огни японцы зажигали в соответствии с правилами стоянки в портах. Или не японцы – кто их там в темноте разберет-то? Тем более, что никто и разбирать не собирался, поскольку в первый же день канцлерства я официально объявил, что все японские острова с двенадцатимильной зоной вокруг, а так же Желтое и Японское моря целиком объявляются зоной военных действий – и кто не спрятался, тот сам себе злобный буратина.

Владивосток – город очень интересный, в особенности если его рассматривать с гендерной точки зрения. Из тридцати с небольшим тысяч населения в городе женщин было около четырех тысяч, зато молодых мужчин репродуктивного возраста – почти двадцать тысяч. То есть было в городе двадцать тысяч молодых мужчин, но из тех шестнадцати, что ходили в шинелях и фуражках, двенадцать тысяч город внезапно покинули. Приказ, передающий весь гарнизон Владивостока в "оперативное подчинение" полковнику Юрьеву, совсем уж проигнорировать местные власти не посмели (тем более, что войска этого внезапного полковника явно были в состоянии показать Кузькину мать не только японцам), и восемь тысяч русских солдат отправились на Йессо и Хонсю. Не воевать, конечно – чего они там навоюют-то? А разгружать с кораблей всякое.

Всякого-то было очень много. Один "рыбак" за один рейс привозил вроде и немного – всего сорок тонн. Но сорок тонн – это тысяча двести ящиков с минами, по два пуда весом каждый. Или много ящиков еще с чем-нибудь очень нужным: с патронами, консервами, мылом, одеждой… или мешки, или бочки – и все это требовалось разгрузить очень быстро. Потому что причалов было немного, а "рыбаки" приходили по пятнадцать штук в сутки. И добро бы одни "рыбаки" – раз в неделю в Хакодате приходил огромный "Freedom" с несколькими тысячами уже тонн разных грузов, а небольшие шхуны и прочие баркасы с фелюгами вообще шастали без перерывов.

Еще четыре тысячи солдат разбрелись, чтобы помогать мужикам грузить на корабли то, что сгружали первые восемь тысяч. На базы, устроенные в той же бухте Владимира, в бухте Ольга, или в заливе Анива на Сахалине – трактора ведь ту же нефть жрали как не в себя.

Но жрали с пользой: куда бы не направлялась японская армия, ее всегда встречали несколько тысяч высыпающихся "с неба" мин. Подвезти миномет и пяток ящиков с минами для трактора – тьфу, а куда везти – об этом сильно заранее скажет висящий где-то в двух-трех километрах сверху летчик-наблюдатель. Поскольку тракторов (ну и минометов) было достаточно, у японцев потихоньку начало складываться впечатление, что русские завезли на остров десятки тысяч пушек – а такие мысли отрицательно сказываются на моральном облике солдат Императора. И не только солдат.

Мирное население успело понять (по рассказам тех же беженцев, многие из которых успели пережить локальный апокалипсис по нескольку раз), что когда на окраине населенного пункта начинаются многочисленные взрывы, то нужно немедленно все бросать и бежать. Причем бежать строго на юг. Но перед началом забега можно еще успеть быстро-быстро собрать все, что хочется попробовать унести: огонь на дома переносился обычно минут через пятнадцать после начала обстрела в деревнях и маленьких городках, а в городах побольше могли и полчаса подождать. Но бежать просто необходимо: все знали, что русские вообще в атаку не ходят, не превратив все перед собой в перепаханное поле. Ну и потом не ходят (потому что атаковать уже некого), а просто перемещаются немного южнее…

Но еще практически все знали, что с русскими можно договориться. Не о сохранении домов, но все же…

Половина японцев слышала о великом подвиге Хиденори Такаку – начальнике полиции города Мориока. Он, прочтя передаваемые каждой группе беженцев листовки, после начала обстрела вышел с красным флагом (с белым мы решили не рисковать, вдруг кто из солдат "увидит" на полотнище красный круг и попрется в атаку) к русским позициям – и договорился! То есть договорился, что население из города все же уйдет, в течение не получаса, а трех часов, но уйдет. Трех – потому что в городе был госпиталь, откуда множество раненых японских солдат быстрее просто не увезти. Правда после этого русские город все же снесут – но не весь! Русские пообещали не ломать храм Хоон-Дзи и не трогать стоящие в нем шестьсот священных статуй. И даже согласились на то, что в храме останется дюжина монахов…

Вероятнее всего, именно поэтому десятого июня с красным флагом линию условного фронта пересек Ояма Ивао – маршал Японии, министр армии и автор плана войны с Россией.

Думаю, что японскому маршалу никакого дела не было ни до храма Хоон-Дзи, ни до Мориоки. Вот только перед рассветом девятого мичман Фомин, выкинув со своего самолета все, без чего он мог лететь и взяв вторым пилотом не мичмана Гордеева, а своего десятилетнего сына и запихнув каким-то особо извращенным способом внутрь фюзеляжа специально изготовленную жестяную емкость на триста литров, высыпал на окраину Токио две сотни "противопехотных" бомб по два с половиной кило каждая. Мальчишка героически ручным насосом перекачивал бензин из жестяного довеска в бак самолета, сам мичман, как-то маневрируя мощностью двигателя и переходя фактически на планирование везде, где только было можно, обратно до поляны, изображающей полевой аэродром, дотянул. И не был разорван на куски командиром летного отряда капитаном Яковлевым (быстро я мичмана в звании повысил, но заслуженно) только потому, что на всех шести дорогах, через которые могли пройти на север японцы, уже вышли их парламентеры с красными флагами, о чем сам Яковлев уже знал. Причем два их них были полковниками, а четыре – вовсе генералами. И все они в один голос предложили "не сжигать Токио до переговоров с маршалом Оямой"…

Ну а когда сам Ояма приехал, то как раз донеслись вести и о том, что Цусима теперь является частью Кореи…

Одиннадцатого прибывший на Дальний Восток по моей просьбе Николай Павлович Игнатьев начал переговоры о мире, а двенадцатого "Осюйский мир" был подписан – переговоры проходили в крошечном городке с названием Осю. Игнатьев блефовал настолько филигранно, что даже я бы ему поверил – но дипломату-то вовсе незачем знать, что снарядов и мин у России не хватит даже чтобы до Токио дойти – так что, возможно, он и сам верил в то, что говорил. Нет, я думаю, что до Токио русская армия все же дошла бы – лет через несколько, да и то если бы никто японцам больше помогать не стал. Однако факты были просты и весомы: русская армия выгнала с нажитых мест почти три миллиона человек (а выгонялись все японцы с занимаемых территорий, кроме разве что тех монахов в Мориоке), японская армия потеряла только убитыми больше ста тысяч человек – это на Хонсю, в Корее их потери были еще больше. И за все это время японцы русскую армию так и не увидели кроме как в бинокли…

Ультиматум Игнатьева японцы приняли, после чего Николай Павлович отправился в Пекин. А мы с женой – в свой городок, проведать детей: все же больше месяца их не видели. Да и в связи с окончанием войны у меня появилось дело к одному человеку, вот уже почти месяц занимавшему квартиру в "Зимнем Дворце" второго городка. К Романову Николаю Александровичу.