Уроки ирокезского

Глава 50

Выслушивая две недели сладострастные мечты брата о том, сколь страшна будет его месть, Александр пришел к выводу, что канцлер не был так уж неправ, приказав ссылать родственников бандитов в места весьма отдаленные. Конечно, далеко не все из ссыльных на самом деле могут нанести ущерб Державе, однако число пассажиров судна наводило на нерадостные мысли. А если верить местным газетам, что из полутораста тысяч ссыльных даже здесь на каторгу уже отправился каждый пятый, причем за такие нарушения законов, кои любой приличный человек счел бы гнусностью…

Впрочем, будучи довольно неплохим инженером, Александр искренне считал, что он и на этих забытым Богом островах сможет устроить свою жизнь честно и относительно хорошо – надо только работать над этим. Поэтому – получив при сходе на берег всего-то полтину денег, он тут же стал ее приумножать – для начала подрядившись на разгрузку того самого корабля, на котором приплыл сам. Очень удачно подрядившись: наблюдающий за разгрузкой судовой офицер отметил, что новичок сумел несколько иначе организовать работу небольшой артели "коллег по путешествию", так же возжелавших сойти на берег с небольшим финансовым резервом – и рассказал, где в городке человек, избытком финансов не страдающий, может найти приличное и очень недорогое пристанище. А человек, обладающий знаниями и желанием работать – отыскать достойный источник дальнейшего существования.

Через неделю Александр уже руководил набранной им самим бригадой на строительстве огромного завода – что позволило ему не только обеспечить личный достаток, но и завоевать определенную репутацию у местных властей. Поэтому и предложение его – на выработку которого у Александра ушел почти год – было принято с некоторой благосклонностью.

На самом деле на придумывание нового проекта ушел вовсе не год, просто когда строительство завода закончилось, бригаде делать стало вроде как и нечего: новых строительных подрядов не предвиделось. А прилично жить Александр уже привык – и он предложил доменный шлак выливать не просто "в чисто поле", а в формы – а затем из получившихся блоков выкладывать в море большие и широкие молы. Засыпая пространство между шлаковыми "стенками" выгребаемым со дна коралловым песком – а поверх – если нужда возникнет – можно и плантации какие-нибудь разбить.

Главная-то идея была не в плантациях: в получающихся узких и длинных заливчиках было довольно нетрудно хоть жемчужниц разводить, хоть пользующихся большим спросом на материке трепангов, водоросли всякие полезные, да и рыба должна будет в получающихся небольших пещерках больше приплода давать (о чем было прочитано в голландском журнале, регулярно доставляющемся в городскую библиотеку) – но главным стало то, что теперь шлак не засорял земли, пока еще под плантации весьма пригодные…

Когда же выяснилось, что перемолотый шлак способен, подобно цементу (хотя и весьма плохонькому), скреплять блоки – что позволило выстроить уже и нормальные волноломы в порту без особых затрат – Александр превратился в "Главного инженера треста морского строительства", а потребную технику власти заказали в Америке.

Сейчас, три года спустя, порт был уже полностью обустроен, а с каждым днем растущие "морские плантации" давали разной продукции столько, что в городе уже три консервные фабрики с трудом перерабатывали добытое. Однако Александра "прошлые заслуги" волновать перестали: из Кореи специально к нему приплыли посланцы тамошнего корейского руководителя государства и предложили заняться подобной работой уже в Корее. Но не в должности инженера, хотя бы и главного – а в должности "Помощника главы государства по освоению морских богатств". И в перспективе с высшим орденом Кореи в петлице и титулом корейского князя…

Еще в прошлом году я – вспомнив, как "дед" Семенов поднимал элеваторы в "скользящих опалубках" – распорядился "в каждом уездном городе с числом жителей более двадцати тысяч" поставить по такому "семидесятипятитысячнику". Не сразу, а по двадцатипятитысячной секции в год – ну и под это дело запустил в Саранске завод по изготовлению всего для элеваторов потребного оборудования. В губернских городах я запросил уже стотысячники, а в Москве, Петербурге, Харькове, Оренбурге и Петропавловске – по паре стотысячников. Поскольку по уездам руководить разъехались в основном офицеры в званиях немалых (минимум подполковники), а в губерниях теперь почти одни генералы правили, то мой указ выполнялся с особым рвением и с некоторым опережением планов.

Неплохим таким опережением: силосы, конечно, поставили как раз "по плану", причем местами даже и в сроки не очень уложились, зато фундаменты поставили "на всю программу", и почти всё нужное оборудование установить и наладить успели. Зерносушилки, погрузчики, прочее всё. Причем в Оренбурге "в целях перевыполнения" поднялся еще один завод по выпуску элеваторного оборудования. Причем "Оренбургский машиностроительный" был выстроен вскладчину уездами шести губерний (по инициативе как раз Оренбургского губернатора), а деньги на "складчину" уже уездные руководители собирали с устраиваемых в городах ярмарок и разных "увеселительных мероприятий".

И до каждого элеватора теперь была проложена железная дорога, причем даже в тех городах, где чугунки отродясь не бывало. Потому что узкоколейка – тоже железная дорога, и теперь зерно хоть по такой дороге, но можно возить туда-сюда в невероятных количествах. Что было и вовсе хорошо, но уже поднявшиеся элеваторы-то требовалось чем-то заполнить, а с этим пока имелись некоторые проблемы. Впрочем, и они потихоньку решались.

Женя Ключников – то есть Евгений Сергеевич, конечно же – притащил мне проект небольшого трактора. Совсем небольшого, под мотор Урюпинского завода. Или под мотор от "Самурая" – после того, как для авто был запущен в серию четырехцилиндровый двигатель, "старые" двухцилиндровики, способные работать хоть на керосине, были переданы на несколько новеньких "минизаводов". И хотя каждый из этих заводиков гигантом индустрии явно не был, вместе они уже выдавали почти сто восемьдесят моторов в сутки. Сюрприз такой: я рассчитывал, что каждый хорошо если десяток в сутки сделает – и под это количество Слава запланировал завод по выпуску небольших грузовичков. Грузовички – а, фактически, небольшие пикапы на полтонны – с конвейера уже пошли, к концу года по Славиным расчетам их будет делаться как раз по полсотни в день – а куда девать остальные моторы? Слава объявил под это дело конкурс, вот Женя ко мне и пришел.

Вовремя пришел и конструкцию свою очень неплохо обосновал: в стране ТОЗов (то есть "Товариществ по совместной обработке земли") крестьяне учредили уже за двадцать тысяч – но этой "совместной" земли у большинства все же очень мало, и гонять к ним "большие" трактора из МТС просто невыгодно (не говоря уже о том, что и не хватает их), а вот такую микромашинку – ее можно ТОЗам просто в аренду сдавать. Управление ей – очень простое, ребенок освоить может. Цена… самый дешевый вариант – с "лигроиновым" мотором и железными колесами без шин – должен был стоить в производстве порядка двух с небольшим сотен рублей. А самый дорогой – с четырехцилиндровым урюпинским дизелем и колесами с резиновыми шинами – чуть больше пятисот.

Ну что… денежка у меня в загашнике была – на закупку некоторых специальных станков, их и не очень много-то и требовалось. А у Славы, если я верно помнил, ещё с полсотни почти построенных городков не были пока "специализированы" под выпуск чего-либо. Так что сам предложил – сам заводами и занимайся, а у меня есть дела и поважнее. Самое важное из искусств развивать нужно.

Уговорить Алексеева было очень несложно: я попросил этим заняться Зинаиду Николаевну и уже через день Константин Сергеевич нетерпением сидел у дверей моего кабинета. Не знаю, как там в Петербурге дела делались, а в Москве Юсупова культуру в массы двигала самым действенным образом: все, что ей нравилось (точнее, все, что она считала именно "культурой") обильно удобрялось из бюджета ее любимого министерства. Ну а то, что она считала "упадком и развратом" – столь же обильно, и тоже за счет бюджета, мешалось с дерьмом в "свободной прессе". Которая, понятное дело, сама из того же источника отхлебывала.

Что же касалось именно театров – которые для Зинаиды Николаевны априори были "носителями культуры в массы" – то министерство могло вообще постановку нового спектакля целиком оплатить, и часто так и поступало – а расхлебывать эту деятельность приходилось мне. Потому что я за восемьдесят лет так и не освоил правил общения в высшем свете, а точнее – так и не научился "изысканно шутить". Когда Юсупова как-то задала вопрос, а не стоит ли государству вмешаться в театральную жизнь рублем, я по простоте душевной согласился: театр, сообщил я Юсуповой, если существует лишь на кассовые сборы, начинает потакать низменным вкусам беднейших слоев общества, а это неправильно. Ну и похвалил в очередной раз ее вкусы…

– А если мне какой-то спектакль понравится, а потом вы решите, что он как раз этим низменным вкусам потакает? – поинтересовалась госпожа министр.

– Тогда я вас сошлю в Сахалин, чтобы вы, рубя уголек в шахте, компенсировали ущерб казне. А как компенсируете – снова работу министром продолжите…

Зинаида Николаевна похихикала – но кто этих канцлеров знает? Так что все новые пьесы теперь она отправляла на утверждение мне. Конечно, я их не читал – поначалу полагался на вкусы жены и девочек, однако Камилла меня постоянно этим подкалывала. И тогда я перевалил эту работенку на секретариат. Странный – для нынешних времен странный: в нем работали исключительно молодые дамы. Но у девочек в такой работе есть куча преимуществ – во-первых, они просто более усидчивы. А во-вторых, если им что-то очень нужно, то отказать им в этом нужном становится весьма непросто, ну а фантазии их в плане способов добычи информации шпионы позавидуют!

В театре мысль у меня родилась вполне конкретная, однако возникли мелкие проблемы при ее имплементации. И первой проблемой стало то, у Зинаиды Николаевны никто даже и не слышал о том, что мне было срочно нужно. Повезло однако, что Марша – которая отдыхала дома после рождения ребенка – зашла "на минуточку" в офис подруг проведать. Так что на простой вопрос ответ я получил примерно через полчаса:

– Александр Владимирович, да, мы нашли эту пьесу. Только она называется не "Ханума", а "Ханум", ее написал некий Цагарели. Вот справка по автору – Марша протянула тоненькую папку, – а сама пьеса… вы знаете, ее пока на русский язык не переводили, так что ее подготовят не раньше чем через час. Сейчас девочки стенографируют перевод, потом расшифруют, напечатают…

Ну, можно сказать, повезло: я вроде помнил, что пьесу писал какой-то классик грузинский, и вроде как сильно до революции – а ведь могло оказаться, что он ее как раз только пишет… По счастью, конфуза не случилось и я "просто вспомнил" что-то по случаю ранее виденное, слышанное. Надо бы срочно еще "вспомнить", где виденное и слышанное. То есть… ой!

– Постой, если не переводили…

– Я позвонила князю Багратион-Давидову, Тифлисскому предводителю, он как раз пьесу и опознал. А сейчас его адъютант диктует перевод с листа. Медленно диктует, и гораздо хуже чем вы переводит, но он-то простой полковник в отставке, не писатель – так что быстрее просто не получается, извините. Да и то примитивный подстрочник будет. Мне поправить перевод?

– Неси как есть – ну теперь не стыдно и Юсупову озадачить уговариванием Станиславского. А слышал… допустим, в пересказе чьем-то. Мало ли знакомых на Кавказе служило! Или вообще, два соседа-офицера в купе делились, один грузин, а второй, скажем… Интересно, в этой жизни я хоть раз в купе с соседями ездил? Так, когда там эту пьесу написали?

Что хорошо, когда весь секретариат состоит из молодых девиц, то это возможность подменять при необходимости подругу. Девочки сами сообразили, кто нынче "самый нужный работник", и кормить дочку Марши отправилась другая молодая мамочка: по моим прикидкам в секретариате интервал между рождениями детишек не превышал пары месяцев. Замуж-то они все уже повыходили после переезда в Москву, ведь секретарь канцлера – невеста на зависть, а в министерствах рядом сплошь молодые парни работают. Но работа есть работа… даже такая дурацкая, как сегодня случилась. Марша конечно же погорячилась, говоря про час, нужный для подготовки перевода, ведь даже просто продиктовать пьесу… фильм-то, насколько я помню, двухсерийный получился, а тут нужно было еще и перевести с грузинского. В общем, текст я получил на следующее утро. Открыл, начал читать – и перед глазами проплывали кадры неоднократно виденного фильма. Не очень-то совпадающие с читаемым…

Все же хороший секретариат – это счастье для любого бюрократа! Марша текст подготовила правильно: печать через четыре интервала, трехдюймовое поле справа: правь – не хочу! Так что рука сама потянулась за карандашом. Итак, начнем… с начала. То есть буквально с титров…

– Марша!

– Слушаю, Александр Владимирович.

– Вопрос у меня возник. Вот тебе стихотворение… кусочек стихотворения. Это – перевод с грузинского. Нужно узнать кто автор, и по возможности само стихотворение… на русском, можно подстрочник.

– А… хоть название-то вам известно? Ясно, я постараюсь.

И вот когда она ушла стараться, дежурная секретарша доложила по интеркому:

– Александр Владимирович, к вам посетитель. По его словам Зинаида Николаевна сообщила, что вы его ждете. Зовут… Станиславский или Алексеев, это он сам так назвался… хорошо, я провожу.

И вот сижу я как дурак, а в кабинет заходит… такой усатый брюнет. Алексеев, Константин Сергеевич собственной персоной:

– Здравствуйте, ваше высокопревосходительство, мне княгиня Юсупова сообщила, что я вам понадобился для… – он запнулся. Странно, у актеров обычно эмоции лучше выходят, а тут "игра в испуг" просто в глаза бросается.

– Да, проходите, садитесь. Вот пьеса… черновой перевод, его скоро причешут.

– Вы желаете поставить ее в театре?

– Желаю снять в кино. И знаете что? Вам лучше в ней и самому сыграть, как раз князя. Играть будут Лиза Садовская дочку купца, Вера Коммиссаржевская главную роль, а… скажем, Ольга Книппер – ее соперницу. И племянника князя пусть играет Москвин. Остальных актеров сами подберите…

– И все они согласны?

– Надо будет – уговорим, считайте что согласны. Как управлять этим сборищем талантов, вам виднее. А что должно получиться – я вам расскажу…

Из-за неплотно закрытой двери раздался звонкий голос Марши:

– Иосиф? Вы же поэт сами, помогите: у меня есть перевод нескольких строк с грузинского, а нужно узнать кто их написал… да, на грузинском написал. Нет, я не знаю…

– Марша, дверь закрой! А вы, Константин Сергеевич, перестаньте изображать кролика перед удавом, я вам все равно не верю. Значит так, работы будет много, и работы непростой. Времени у нас… к Рождеству фильм должен выйти на экраны. Это – всего лишь подстрочник, но вам стоит его почитать, дабы с сюжетом ознакомиться, – я нажал на кнопку интеркома: – Марша!

Дверь снова открылась, и юная мамашка с сияющей физиономией вплыла в кабинет:

– Иосиф сказал, что очень похоже на "Подражание Мухамбази" Орбелиани, только одна строка вроде лишняя. Кто такой этот Мухамбази, я пока не выяснила, а Джамбакуриан-Орбелиани, Григорий Дмитриевич – генерал от инфантерии, единственный достойный поэт из грузин в прошлом веке. Через десять минут придет Манана, ей князь Багратион-Давидов стих продиктует, а я подготовлю досье на генерала пока. Да, Иосиф перевод похвалил…

– Какой Иосиф?

– Джугашвили. Я просто не знаю других грузинских поэтов, поэтому у него и спросила.

– Поэтов? Ах, ну да… Спасибо. Запиши: всем, кто вчера с пьесой работал, премия в четверть оклада. Тебе – за выход во время отпуска и проявленные ум и сообразительность – два месячных оклада. Манане – месячный, и пусть мне найдет композитора-грузина, или который хотя бы долго в Грузии жил. Джугашвили в понедельник хочу видеть здесь, в кабинете, а тебя два месяца хочу не видеть на работе совсем. Иди дочку растить! Ах да, я зачем тебя звал-то… Принеси копию пьесы для господина Алексеева и отправляйся домой.

– Позвольте поинтересоваться, – уже не прикидываясь испуганным, спросил Алексеев, – а почему столь разные премии? Я вижу, что эта юная дама явно иностранка, а имя Манана вроде грузинское…

– Потому что у Марши дочери месяц, Манане через пару месяцев рожать, а по положению о женском труде они должны быть в отпуске и на работу не ходить. Но все равно ходят, так что… Ладно, вернемся к нашим баранам. Кто там у нас, Москвин, вы, Садовская, Коммиссаржевская, Книппер…

Алексеев довольно заржал. Кажется, последний раз в этом году.

Джугашвили приехал, как я и просил, в понедельник. И привез с собой оригинал пьесы, на грузинском – я об этом специально попросил. И прямо с корабля (для срочных поездок все же использовались теперь в основном именно "Хиусы") не на бал, а в мой кабинет попал – я приказал в секретариате его сразу ко мне отправить. Буквально через пару минут после того как Камилла зашла, пытаясь "отнять обратно" временно "под кино" реквизированный библиотечный зал строящегося химического института, но пока победить меня она не успела – поскольку когда жена приготовилась использовать "самые веские аргументы", как раз Джугашвили и вошел с папкой в руках – и Камилла тихонько отошла в уголок, дабы не мешать – но не ушла, очевидно надеясь продолжить спор после завершения визита. Разговор Иосиф Виссарионович начал конечно же с проблем в Колхиде, точнее, с того, как эти проблемы решались:

– Мы в Поти выстроили небольшой завод по выделке барж, деревянных, по триста тонн. Баржи выходят очень дешевыми, до пятисот рублей…

– Деревянных? Они что, одноразовые? Ведь возить-то мокрый ил нужно…

– Зачем одноразовые? На заводе их, как в старину, смолят. Только смолят не как в старину, а гудроном, что с нефтяной фабрики в Баку остается. Потому баржи вообще не текут и даже не намокают, хоть и из ольховой доски собираются. Моторы для них в железнодорожной мастерской в Тифлисе выделывают, по образцу мотора для трактора. Но это временно, в Кутаиси почти достроен завод, который будет эти моторы делать…

– Ладно, вы лучше знаете, как правильно там все устроить. Меня другой вопрос волнует, и вы мне в этом поможете. Именно вы, просто больше некому. Вы пьесу, что захватили, читали уже?

– Раньше – нет, я, честно говоря, о ней и не слышал. Но в дороге-то особо делать было нечего, прочитал.

– Это хорошо. А теперь мы с вами ее переведем на русский. Вы мне переведете, объяснив подробно каждую фразу, ну а я попытаюсь все это изложить уже на литературном русском. Сроку нам – неделя, надеюсь управиться…

– Извините, Александр Владимирович, но мне кажется, что есть гораздо более важные дела…

– Саш, а тебе не кажется, что ты вообще сейчас какой-то ерундой заниматься стал? – добавила Камилла.

– Может быть и ерундой, но пока не попробую – точно не узнаю. Иосиф Виссарионович, нам не дано предугадать как слово это отзовется, но попробовать-то стоит?

– Попробовать перевести эту комедию?

– Нет, поугадывать. Вот как вы думаете, о чем эта пьеса? И если ее поставят в московских театрах, в кино снимут, какая будет реакция публики?

– Простая, незамысловатая комедия, глуповатая местами. Зрители, из тех кто попроще, вероятно посмеются. А вы ожидаете чего-то другого?

– В восемьдесят втором году простой заведывающий станцией на Закавказской дороге пишет пьесу, водевиль. В том же году ее ставят в театре – и хотя избытка грузинских пьес в Грузии не наблюдается, про нее почти никто и не слышал даже. Конечно, ее уже двадцать лет НЕ ставят, хотя вещица-то и забавная, и в постановке вроде несложная. Почему?

– Почему? Да она просто скучная.

– Но это лишь одна сторона великого произведения…

– А вторая? – поинтересовалась Камилла.

– Пьеса полностью объясняет публике, на простом, доступном языке объясняет не только экономические основы современного капитализма, но и показывает его гнусность.

– Да что вы говорите! – с едким сарказмом "удивился" мой гость.

– Правду. Берем армянского купца. Он – положительный персонаж или отрицательный?

– Мразь он, – ответила Камилла, успевшая прочитать уже "мой" черновой "перевод", – ведь он за титул дочку готов продать…

– Князь – тоже подонок, ведь фактически он славу предков своих продает…, - добавил я. Но спрашивается вопрос: зачем купцу княжеский титул?

– Тщеславие? – неуверенно спросил Джугашвили.

– А говорите, что читали. Он же сам – я имею в виду купец этот – ответ исчерпывающий дает. Где это… "Во-первых, князь мне задолжал пятьсот червонцев, он много приданого не потребует, во-вторых, родственники княжеские тоже у меня в руках, в-третьих, поместье само плывет мне в руки". А вся политэкономия капитализма в этой пьесе еще проще описана: дешево купить, дорого продать, чтоб побольше взять и поменьше дать… А ведь дорого продать можно лишь то, что другие дешево купить не смогут – потому что там больше нет. Великолепное описание монополистического капитала! Емкое, краткое, исчерпывающее. Публика думает, что она комедию смотрит, а на самом деле изучает политэкономию и осознает, что капитализмом этим занимаются люди, мягко говоря, плохие.

– Ну вы и напридумывали! – усмехнулся Иосиф, – из простого водевиля учебник политэкономии сотворили! Но в пьесе-то обо все этом ни слова!

– Это не я напридумывал, а простой грузинский железнодорожник. Который – в отличие от Маркса с Энгельсом – сам работу работал и откуда деньги берутся, знал. И – как человек безусловно честный и смелый – знанием своим поделился с народом.

– Интересно, где вы это все тут нашли?

– Я нашел? Это все написал известнейший грузинский драматург! А я… то есть вы, поскольку грузинского я не знаю – перевели. Вот, посмотрите…

Минут на десять воцарилось молчание. Иосиф быстро, но очень внимательно вчитывался в текст, Камилла с улыбкой смотрела то на него, то на меня. На него больше – ей было интересно глядеть на быстро меняющееся выражение лица грузинского парня.

– И это вы называете переводом? Тут же вообще ничего от Цагарели нет…

– Ну, как смогли, так и перевели, имена-то те же самые? Вы русский не очень хорошо знаете, я грузинского совсем не знаю… могли мы что-то в результате слегка перепутать? Это называется нейролингвистическое программирование. Народ усвоит что "дешево купить, дорого продать" – признак плохого человека, а это уже немало. А что он еще усвоит – это мы с вами должны будем очень тщательно продумать и правильно все перевести на русский. А потом это – наш, точнее ваш правильный перевод – изобразят лучшие актеры России так, чтобы никто ничего из переведенного нами не упустил.

– Знаешь, Саш, бери пока библиотеку для съемок. А я еще и Гулико Махнадзе в кино сыграю, только ты уж имя мое в титры не ставь – улыбнулась жена.

– Какая Гулико?… – удивился гость.

– Невеста князя, Саша в последней сцене ее показать решил. Высокая, как гренадер, такая же усатая, еще кривая и хромая. Я как раз высокая, надену одну туфлю на каблуке, а вторую без… а лучше – Камилла улыбнулась, очевидно что-то вспомнив из детства – гречки в туфлю подсыплю. Хромать буду лучше не придумаешь! А усы приклею…

– Вы знаете, а так действительно получается смешнее… и на правду больше похоже – сообщил, дочитав до конца, Иосиф Виссарионович. – Я, пожалуй, помогу вам – ну как смогу. Хотя, мне кажется, большого толку от моей помощи не будет.

– Будет. Итак, солнышко, библиотеку мы тебе отдадим к Рождеству, а пока иди усы клеить.

Технически снимать новый фильм было гораздо проще, чем "Женитьбу Фигаро". В Козьмодемьянске фанатики кино- (и фото-) искусства из института Суворовой выстроили довольно неплохой завод по выпуску пленки, новенький завод в таком же новеньком городке Фрязино массово делал кинопроекторы и кинокамеры (то есть "студийных" – на тридцать пять миллиметров – кинокамер уже сделал больше десятка, из них две "трехпленочных"), для создаваемой киностудии уже были изготовлены проявочные машины, звукозаписывающее оборудование и монтажные столы. Люди обучились работе со всей этим добром, но одной техники для кино все же мало.

Неделя пролетела незаметно, а потом – еще одна, и еще… Ведь и на самом деле знакомый мне телеспектакль с пьесой Цагарели общего имел лишь название и имена персонажей, да и то не всех. Забавно: песни я почти все вспомнил, а вот текст… впрочем, молодой большевик, проникнувшись задачей, помог подобрать нужные слова. Но во время съемок – по мере появления все новых и новых фрагментов – память моя подсказывала "что сделано не так", и пьеса постоянно менялась, все больше приближаясь к известному одному мне оригиналу.

Возможно, что почти полностью бы совпала – однако не получалось уделять этой работе много времени. Страна-то менялась на глазах… причем на глазах у внимательно за изменениями следящей публики. Однако мне не хотелось, чтобы у этой публики (в основном – иностранной) возникло неправильное мнение о творящемся в России, так что пришлось приложить много усилий для формирования мнения исключительно правильного. А еще довольно много времени у меня стало занимать изучение фарси…