Уроки ирокезского

Глава 67

Генерал Травин назначение принял с изрядным воодушевлением. Карьерный рост… ну это тоже весьма важный момент в жизни каждого офицера, и если можно его ускорить верной службой, то никто, понятно, отказываться не будет. А вот получить звание через два чина буквально за пару лет – это еще и изрядная слава. Ну а так как канцлер давно еще объявил, что градоначальниками будут не менее чем генерал-лейтенанты… генерал-полковники, судя по указанию канцлера о грядущей численности населения, то стоило и постараться изрядно.

Причем – постараться "правильно". Звание подполковника Травин получил еще в середине Японской войны, а затем – будучи в должности военного коменданта Дальнего, через два года примерил и погоны полковника Красной Армии. Заслуженно примерил, канцлер при вручении этих погон особо указал, что досрочное звание присвоено за учреждение "Китайского института военных инженеров" в городе. Самому-то Петру Сергеевичу китайцы в инженерах были и даром не нужны – но на Ляодуне намечалось множество строек, а, как заметил тогда еще подполковник, быстрее всего двигались стройки, которыми управлял Джуан Ливей – отставной "военный инженер" из Китая, учредивший в Дальнем небольшую строительную контору. Инженером он был, кстати, довольно посредственным, но работу китайцев он организовывал замечательно. Что было понятно: знал местные традиции, язык… к тому же сами китайцы мало что с пиететом относились к "людям знаний", но еще военных весьма уважали.

"Военных инженеров" – а на самом деле все же "техников-строителей" в институте готовили за три года, но уже через год обучения его студенты активно участвовали в застройке города. И, хотя и было-то их чуть больше полусотни человек, к восьмому году только в "Европейском городе" с удобством поселилось более тридцати тысяч переселенцев из России…

Генерал-майором Травин стал в двенадцатом году, получив вместе с новым званием и должность градоначальника Дальнего. Но в Дальнем-то народу было под сотню тысяч, а в Ванкувере, комендантом которого ему предстояло стать, через три года намечалось поселить двести пятьдесят тысяч человек. В два с половиной раза больше нынешнего – и это только в самом городе, а чтобы планы таковые в жизнь провести, потрудиться предстояло немало. Но это Травина не пугало, трудиться он умел – и потому он с огромным удовольствием смотрел, как к причалу порта неторопливо подваливает "Себастьян Перейра" – четвертый только за сегодняшний день пароход, доставивший в город очередные пять тысяч солдат. С которыми генералу Травину и предстояло создать, как сказал канцлер, "новый форпост России" на американском континенте.

Теодор Рузвельт не был идиотом. И трусом он не был, так что мое "последнее предложение" он принял лишь как возможный аргумент в споре с Конгрессом. Фотографии развалин лондонских дворцов в США не видел разве что слепой: их опубликовали практически все газеты, причем особо отмечая, что "соседние здания практически не пострадали". Ну да, если не считать выбитых окон и побитых обломками дворцов стен в радиусе нескольких сотен футов, то и так можно сказать. Как это получилось – тут мнения были самые разнообразные (в основном – совершенно фантастические), но подобный "аргумент" был бы понятен каждому.

Но главным моим аргументом было то, что теперь, когда Британская империя фактически развалилась, США получает возможность прибрать изрядную ее часть к рукам чисто "торговыми" способами. Ну, если не будет занята чем-то иным, вроде войны с Россией, пока эту часть прибирают другие (например, Германия). Рузвельт был абсолютным прагматиком, и очень хорошо понимал (сам, я ему этого не говорил), что России еще очень долго нужно будет пережевывать то, что она уже получила…

Я же думал даже не о том, как бы не подавиться захваченным в войне, а о том, что внутри страны происходит. И даже не о "стройках социализма", а о совершенно, казалось бы, обыденных вещах.

Лекарства, резкое улучшение медицинского обслуживания народа привели к забавному результату: детская смертность снизилась значительно, "взрослая" тоже подсократилась – и теперь в стране проживало уже чуть больше двухсот миллионов человек. В принципе, ничего страшного – но из этих двух сотен минимум сорок миллионов были детьми в возрасте до десяти лет. А двадцать два – моложе четырех: только в двенадцатом году родилось (из-за продуктовой помощи беременным) одиннадцать миллионов.

Ладно, прокормить страна их теперь сможет. И даже кое-как, но одеть и обуть – хреново, но все же. А дальше что? Слава – как прогнозист он был все же просто великолепен – сказал, что особого снижения рождаемости в ближайшие десять лет ожидать не стоит: в городах (в особенности в "новых") и колхозах рождаемость лишь повышалась – просто потому, что семьям с детьми предоставлялось все лучшее и лучшее жилье. А ведь его-то построить надо!

Надо больше делать мебели, надо больше выпускать любых других "товаров народного потребления"… любых товаров. Казалось бы, что может быть проще обычной кастрюли или чугунка? Еще не так давно в любой лавке они кучами лежали – а теперь кастрюли стали страшным дефицитом. Что вполне объяснимо: по расчетам того же Славы каждому человеку в стране требуется минимум одна кастрюля каждые пять лет, а выпускать сорок миллионов кастрюль в год было пока просто некому. Нет, можно поднапрячь промышленность и выпустить в этом году хоть пятьдесят миллионов… ну ладно, в следующем году – но народу, кроме кастрюль, нужно почему-то очень много и всякого другого. Тарелки, ложки, вилки… унитазы и раковины, краны водопроводные, лопаты и грабли, да хоть бы часы те же.

А стране нужны были рельсы, машины, оружие… ладно, по рельсам проблема была теперь полностью закрыта, а остальное все? Хотя и с оружием было все не очень плохо – пока. Пока недовольные результатами войны американцы, французы, те же британцы и даже греки с итальянцами не придумают что-то новое. Но они же придумают!

Впрочем, пока что и у меня думалка потихоньку работала. Железная дорога до Ташкента уже полностью была переложена "тяжелым рельсом" и могла теперь грузов возить гораздо больше. Но еще и гораздо быстрее, так что я распорядился понастроить для этой дороги пять тысяч новых вагонов. Не в смысле "новеньких", а новой конструкции. На каждом устанавливался холодильный агрегат, работающий от "стандартного" шестисильного дизеля, стенки снаружи обивались алюминиевым листом, а изнутри – "теплоизоляционными панелями". С "алюминиевой стороны" – фанерными, с внутренней стороны вагона – гетинаксовыми и набитыми чем-то вроде акмиграна (смесью мелкой деревянной стружки с цементом). Теоретически в них можно было даже летом держать температуру ниже нуля, но на практике регулятор ставили на десять градусов – и в вагонах из Ташкента до Москвы узбекский виноград или дыни доезжали в пригодном для употребления внутрь виде. И не только до Москвы, или, скажем, Петербурга и Харькова – вкусный продукт добирался до почти любого города. Но ведь даже Москва была не в состоянии сожрать тысячу тонн винограда за день – а это всего лишь три-четыре десятка вагонов, да и плодоносил виноград не круглогодично – так что Слава покрыл меня… позором за "бездарную трату народных денег". То есть моих денег, но их-то, по Славиному мнению, можно было и на что-то более полезное потратить…

Третьего января тысяча девятьсот шестнадцатого состоялось специальное заседание Верховного Совета "по результатам войны". Не совсем все же "Совета", поскольку из него присутствовало только пятеро министров. Зато – несколько вообще не министров, но людей, от которых я ожидал разумных предложений по "преодолению последствий победы". Потому как и сами результаты победы оказались несколько… неоднозначными, и проблем появилось много новых. Ведь "до войны" вся деятельность велась в рамках к этой войне подготовки, а вот что делать теперь – было не очень-то и понятно.

– Главный результат прошедшей войны заключается в том, что Россия теперь может рассчитывать на минимум десятилетие мирной жизни – начал заседание постоянный уже председатель таких собраний, – а предыдущие десять лет показали, что за такой срок мы в состоянии сделать очень много. И теперь нам нужно четко определить, чем мы будем заниматься в следующие десять лет – чтобы потенциальные враги Державы и после этого не осмелились бы развязать новую войну.

– Неверно, – тихо встрял в речь секретаря Канцелярии я, – главным результатом стало то, что мы получили полное доверие народа. Точнее – самой активной его части. В первый же месяц военные комиссариаты получили более полутора миллионов заявлений от населения с просьбой зачислить их в ряды Армии. И больше двух миллионов солдат, занятых на тыловых работах, попросили направить их на фронт. Это – самое главное: мы смогли сформировать, наконец, народ. Русский народ, державный – и неважно, что заявления подавали и финны с поляками, и грузины с казахами, и калмыки с узбеками. Важно то, что все они чувствовали себя гражданами одной страны, гражданами великой державы, защищать которую – их святой долг. Так что сейчас, мне кажется, главным будет не растерять это доверие, не потерять единство народа.

– Мне кажется, что вы не совсем правы – прокомментировал мое замечание Сергеев. – Да, заявление было множество, но большей частью они поступали от совсем молодых людей, не до конца понимающих чего они на самом деле хотят… Молодежь, как вы, вероятно, и сами знаете, мечтает о подвигах…

– Да, но в данном случае они мечтали о подвигах во славу России, и – хоть и по юношескому максимализму – готовы были рисковать для этого жизнями. Осознанно рисковать. И хорошо, что вы на это обратили внимание: нам стоит подумать и о возможности обеспечить молодым место для подвигов… но уже трудовых. И этим как раз вы, Федор Андреевич, и займетесь, поскольку тут нужно будет верно сформулировать само понятие трудового подвига. Ну а Зинаида Николаевна подумает над тем, как прославлять эти подвиги.

– Подвиги, слава – все это понятно, – ворчливо пробормотал Антоневич. – Но это только молодые шустрые, а работают-то в основном уже люди взрослые. И работают, честно скажу, большей частью отвратительно.

– Так замени их на молодых. Даже сейчас уже половина рабочих – это те, кто успел закончить школы после четвертого года. А в двадцать шестом году таких будет уже более тридцати миллионов. И успех нашего безнадежного дела определяется тем, как мы нынешних детей воспитаем…

– Вот вы говорите "замени на молодых". То есть вы предлагаете взрослых просто выбросить на улицу? – возмутился Иосиф Виссарионович.

– Не я предлагаю, а жизнь требует. Мы выстроили за десять лет почти двадцать тысяч заводов и фабрик. Очень много, но большинство-то из них небольшие, где работает хорошо если пятьдесят-сто, а то и вовсе двадцать человек. Но строили мы быстро, и квалифицированных рабочих просто не хватало, медленно дети растут и учатся – вот и набрали кого попало. Но уже в этом году в начале лета школы и ПТУ выпустят три миллиона человек, работе уже обученных. Три миллиона – при том, что сейчас на всех этих новых предприятиях работает всего шесть миллионов. К тому же весной из Красной армии демобилизуются полмиллиона солдат, которые получили разные нужные профессии или хотя бы имеющие опыт работы с техникой. А к лету – еще столько же. Что предпочтет сделать директор любого завода: взять на работу профессионала или держать того, кто приносит больше вреда чем пользы?

– Но если организовать обучение рабочих прямо на фабрике…

– Я еще раз уточню позицию Александра Андреевича, с которой полностью согласен: очень много нынешних рабочих работают отвратительно. Не плохо, а именно отвратительно – потому что работать не умеют и учиться не желают. Но желают жить в хороших квартирах, желают зарплату получать большую. Однако мы, Держава то есть, просто не имеем права кормить дармоедов, ведь основной принцип социализма состоит в том, что каждый получает по результатам труда. Не по тому, как рабочий потеет в процессе, а по полезному для всех результату. Я уже не говорю, что у Державы и денег лишних на это нет, достаточно и того, что подобная практика отвращает хороших рабочих от желания работать лучше. Зачем? Ведь и так зарплату платят…

– То есть, выходит, что если кто не выучился, то пусть дохнет с голоду?

– С вами, большевиками, прежде чем спор начинать, нужно кастрюлю супу горохового съесть. С голоду пусть дохнет тот, кто работать совсем не желает. Кто не желает учиться – может работать на тяжелой и низкооплачиваемой работе, у нас такой на всех пока хватит. Но тут уже заботой пропаганды станет пояснения нежелающим такой детали, что чем дальше, тем меньше будет тяжелых и низкооплачиваемых работ – и вот те, кому в будущем даже такой работы не хватит, уже придется сдохнуть. Опять повторю свой базовый тезис: я никого хорошо жить не заставляю, а лишь предоставляю возможность для этого. Более того, я вообще никого жить не заставляю и не буду!

– Мне кажется, что вы все же не правы…

– Когда кажется, креститься надо. Впрочем, мы отвлеклись. Сейчас, если я не путаю, свои расчеты должен изложить Станислав Густавович, так что давайте идеологические споры немного отложим. Станислав Густавович, давайте вас послушаем…

– Получается, что вроде я некоторым образом отвечу на сомнения Иосифа Виссарионовича. В этом году действительно серьезной проблемой станет нехватка для выпускников школ и демобилизованных солдат рабочих мест. И даже если, как предлагает Александр Владимирович, заменить всех криворуких работников на молодых рабочих, почти миллиону молодых людей мест может не найтись. Но в то же время у нас возникнет… уже возник дефицит по широкой номенклатуре товаров народного потребления, и по этой причине – то есть из-за невозможности выплачивать зарплату, покрываемую производством нужных товаров, у нас возникают проблемы и с расширением выпуска промышленной продукции, необходимой уже для государственных нужд. Нам придется существенно сократить число новостроек, да и массовый призыв в армию…

– Слава, а короче можно? Суть сначала изложи.

– Суть простая: солдат прокормить мы сможем, а вот обуть-одеть – уже проблемы возникнут.

– А с производством?

– Тут еще забавнее: с сырьем у нас все уже очень неплохо, а вот производственные мощности катастрофически не справляются. Вот ты про кастрюли говорил: чтобы всю страну ими насытить, металлургам нужно варить сталь примерно три часа. Но кастрюльные фабрики эту сталь будут перерабатывать больше десяти лет – и так по большинству дефицитных позиций.

– Сейчас худо-бедно, но кастрюлю на семью и так все имеют. Даже многие по паре, так что пока можно и не спешить с кастрюлестроением – внесла свою лепту Машка. – Потихоньку и кастрюльных заводов настроим…

– Мария Петровна, я не о кастрюлях, я для примера только их взял. Сейчас мы производим товаров для народа столько, что платить под их покупку зарплату мы можем примерно десяти миллионам человек. Но сюда входят и железнодорожники, и шофера – которые сами ничего не производят, и полиция – от которой отказаться всяко невозможно. И еще много людей, которых государство обязано обеспечивать всем потребным – а у нас это потребное просто не производится!

– Саш, а в чем проблема, я не совсем поняла? Конечно, времени у нас немного, но если постараться… в среднем небольшой завод строится хорошо если полгода, а то и быстрее? Нам же не нужен кастрюлепроизводящий гигант индустрии? Выстроим пару десятков небольших фабрик…

– Проблема, дочь наша, в деньгах. Ты же прекрасно понимаешь, что такое деньги – так вот у нас их, считай, и нет. А одно рабочее место в промышленности – для именно профессионального рабочего – обходится в пять тысяч рублей, при том, что доходов с его работы – за вычетом амортизации оборудования, зарплаты, прочего всего – мы получаем меньше тысячи девятисот рублей. Проще говоря, если рабочий не будет ничего потреблять из произведенных им товаров, то в год мы можем увеличивать производство на тридцать семь процентов.

– Тридцать семь процентов от шести миллионов – это больше двух, так что…

– Да ничего не так, Мария Петровна – буквально взревел Слава. – Рабочие же, как Саша сказал, еще и потребляют! Причем товар для народа производит один рабочий, а потребляют его уже пятеро. Рабочих пятеро, а еще – трое железнодорожников, шоферов и полицейских, еще – ну это пока, и в размерах каждый незначительных, однако тем не менее – восемь солдат. Из пяти прочих рабочих один – это сейчас, без угроз войны новой, один – тоже работает исключительно на армию, а четверо строят новые станки или чинят старые. И в результате максимум, который чисто теоретически возможен, составляет около двадцати четырех процентов роста производства в год. Максимум, и чисто теоретически – а на практике мы пока и двадцати не добираем. Да что двадцати, это я очень погорячился, сейчас о двенадцатипроцентном приросте мечтать приходится, но мы, правда, не всю еще излишнюю военную промышленность на мирные дела перевели. И все это главным образом, среди всего прочего, и потому, что треть нынешних рабочих работать не умеют и не хотят уметь!

– Но вот мы заменим рабочих на умелых, и уже в следующем году…

– Маш, новые рабочие работу-то освоят, но на это тоже пара лет уйдет.

– Да, Мария Петровна, и по этой причине я и говорю о двенадцати процентах как о возможном именно достижении, – добавил Слава. Иосиф Виссарионович сидел молча, угрюмо на нас всех посматривая, а Сергеев то открывал рот, пытаясь что-то сказать, то закрывал его и смотрел на всех глазами затравленного кролика. Зуев, возглавивший полицию после ухода в МИД Штюрмера, и тоже приглашенный на совещание, поинтересовался:

– Александр Владимирович, я чего-то не совсем понимаю: если, как говорит Станислав Густавович, в год можно разве что двадцать процентов роста получить, то как мы за десять лет промышленность в двадцать раз подняли? Я уже не говорю и о всех дорогах железных, городах – мне кажется, что господин Струмилло-Петрашкевич ошибается в чем-то.

– Все верно, Нил Петрович, – немедленно откликнулся Слава, словно отметая подозрения в том, что он может ошибиться – просто Александр Владимирович за эти десять лет из своих средств вложил почти пятнадцать миллиардов американских долларов, франками да марками еще миллиарда четыре рублей. Да и рублями советскими миллиардов почти двадцать, а так – да, одно рабочее место как раз и стоит пять тысяч рублей, причем без учета вложений в инфраструктуру, то есть без дорог и городов.

Все на некоторое время замолчали, осознавая услышанное. То есть почти все и так знали многое из прозвучавшего, но как-то фрагментами, а Слава все сложил в ясно видимую фигуру.

– И в результате денег нет, а ты собираешься строить электростанции в Венесуэле! – внес элемент критики Африканыч. – Все тебе всяких папуасов облагодетельствовать!

– Зря ты, Нил, так про папуасов: они, между прочим, больше миллиона наших прокормом обеспечивают – я про Арафур говорю – обеспечивая тем самым четыре с лишним процента нашего бюджета. Но тут я совсем не о папуасах забочусь. Просто если Гомес начнет поставки алюминия в США, причем алюминия довольно дешевого, то сами американцы его производить не начнут в больших количествах. А электростанции в Венесуэле все равно будут наши, так что в случае чего янки просто без алюминия останутся.

– Политик… Ты лучше скажи, что нам делать?

Чего делать, чего делать… я не господь всеведущий. Десять лет промышленность развивалась "под армию", и развивалась, как верно отметил Слава, главным образом на заграничные денежки: рубли-то больше именно на "инфраструктуру" тратились. И что мы имеем теперь? Да, попутно было поднято и сельское хозяйство, да так поднято, что три четверти крестьян в стране просто не нужны, им делать нечего. То есть прокормить они себя могут – но и всё. А купить что-то сверх прокорма…

У них и денег нет – поскольку их "продукцию" почти никто и не купит, да и покупать-то особо нечего. Раньше-то я "своих" даже одевал, покупая ткани в той же Америке, а теперь… В четвертом году в России производилось по девять аршин ткани на человека (или, если по-человечески считать, по четыре с половиной квадратных метра). А теперь – главным образом заботами Второва – производство выросло более чем втрое. В острой ценовой конкуренции Николай Александрович победил почти всех крупных текстильных магнатов, я скупил разорившиеся фабрики, а затем началось их ускоренное "техническое перевооружение": старые станки (часто работающие вообще от водяных колес) менялись на "новые", с электрическими приводами… Даже были два заводы выстроены, делавших из "старых" станков "новые" – но дело того стоило: станки с электромоторами просто начинали работать вдвое быстрее. А еще и на самом деле новых станков строилось немало, так что в городах получилось уже обеспечить "норму", высчитанную Славой: по двадцать четыре метра на человека в год. Ну а в деревнях – единоличникам все равно было не на что много ткани купить, а когда большая часть народа околхозится, то и в деревне "норма" будет достигнута: Второв обещал через пять лет выпуск еще удвоить, а лет через двадцать…

Правда, для этого нужно будет еще больше электричества, но и это дело решаемо: два бывших паровозных завода (Сормовский и Харьковский) перешли на выпуск "мобильных" электростанций по два с четвертью мегаватта: почти "паровозный" котел (два, один из которых "резервный") и турбогенератор Гаврилова-Иванова (выпускаемый уже на двух новых заводах) легко перевозится в любое место на трех железнодорожных платформах. А так как каждый завод делал таких станций больше чем по сотне штук в год…

В целом, чем прикрыть бренное тело, проблемой уже не было. И насчет чем его напитать можно было не волноваться. Но ведь народу нужно еще очень много чего!

Хотя русский человек (в особенности только что вышедший из деревни) довольно неприхотлив. Может на полу спать, прикрывшись рогожкой, есть из котла, сидя на полу и пить из консервной банки. Но если есть деньги, то с удовольствием начнет удовлетворять и прихоти: табуреткой обзаведется (а то и стулом или даже креслом), столом, кровать купит с матрасом, шкаф какой-нибудь (и не один), посуду приобретет… Если, конечно, будет где и будет что приобретать. Потому что он – русский человек – для покупки всего этого, может быть и без особого удовольствия, но по мере сил и умений хорошо поработает. Но не "за деньги" вообще, а за деньги, на которые он купит вполне конкретные вещи. Которые нужно где-то кому-то сделать…

А вот если купить ему будет нечего, рабочий все равно наверное поработает – но заработанное пропьет. Тоже вариант… вот только с похмелюги он сам такого наработает, что лучше бы вообще не работал. Пока мне как-то удавалось соблюдать баланс производства и потребления, но разве что для "моих" рабочих – а теперь, когда их станет в разы больше, тщательная "настройка" производственных схем рассыплется. То есть не рассыплется, просто дофига народу станут безработными и весь мой "социализм" прикажет долго жить…

Вариант с закупками товара для народа за счет поступлений из США я даже не рассматривал: во-первых, они – поступления эти – уже стали довольно небольшими, а во-вторых на эти деньги закупалось оборудования для новых – и очень нужных – заводов. С Британией торговля практически полностью закончилась, с Францией – тоже. Прочие страны приносили жалкие копейки…

Германия, правда, покупала еще всякого (главным образом все же продукты) более чем на триста миллионов. Рублей, конечно, и на эти деньги можно было бы закупить разного товара. Которого хватит на один месяц чтобы зарплату одним только промышленным рабочим платить…

Нынешним рабочим, а меньше чем через полгода их станет в полтора раза больше. Конечно, у меня был небольшой загашник. В котором лежало больше половины бывшего германского золота, три четверти бывшего французского… миллиард американским золотом, переданный мне Роджерсом и вдвое больше, потихоньку собранное "американскими миллиардерами". Если посчитать всё вместе – добавив в кучу золотишко британское, то выйдет побольше семи тысяч тонн чистого золота! Даже восьми, ведь остался нетронутым и официальный золотой запас России. Этак ведь можно всем нынешним рабочим и тем, которые через полгода придут, целый год зарплату платить! И только потом приступать к вытью от бессилия…

– Мы тут посовещались – нарушил тишину Иосиф Виссарионович, кивнув головой в сторону Сергеева, – и думаем, что будет верным рассказать о наших проблемах народу. Вы, Александр Владимирович, пытаетесь все сделать сам, совсем не учитывая того факта, что у народа тоже могут быть очень неплохие мысли по этому поводу. Да, большинство еще просто неграмотно, но и у неграмотных не отнять житейскую мудрость.

– И житейская мудрость поможет из ничего сотворить два-три миллиона рабочих мест?

– Видите ли, Александр Владимирович, из представленных Станиславом Густавовичем расчетов получается, что для трудоустройства трех, точнее даже четырех миллионов человек в год на промышленном производстве необходимо, чтобы в этом производстве уже работало впятеро больше людей. То есть пятнадцать, а скорее двадцать миллионов. И мы таких объемов достичь безусловно можем, мы их достигнем – но если ничего не менять, то на это потребуется шесть лет. И то, при условии, что все эти шесть лет новые работники все же где-то найдут рабочие места.

– А они не найдут…

– Если мобилизовать народ, уговорить их потерпеть немного, то за год-два можно выстроить…

– Иосиф Виссарионович, у нас нет денег…

– Из школ выпускаются миллионы комсомольцев, и если их направить на стройки, то даже без денег… вы же говорите, что продуктов или мануфактуры у нас достаточно? Прокормим, обеспечим одеждой – и комсомольцы забесплатно построят многие тысячи заводов! – встрял Сергеев, сам, очевидно, веря в сказанное.

– Федор Андреевич, я очень уважаю комсомол. Однако речь не о том, совсем не о том. Ну выстроят они все эти заводы…

– Для себя выстроят, и сами пойдут на них работать!

– И им нужно будет платить зарплату. А у нас денег нет. Нет у нас денег! Рабочий пойдет работать на завод лишь затем, чтобы на заработанное купить себе одежду, обувь, лекарства в случае нужды. Посуду купить, мебель – а как раз того, что он захочет купить, то есть того, за что он вообще готов будет работать, у нас нет! Чтобы обеспечить четыре миллиона новых рабочих зарплатой – а по сути, нужными ему товарами – требуется, чтобы эти товары делали минимум восемьсот тысяч рабочих, уже работающих на работе и работать хорошо умеющие. У нас сейчас потребительские товары делает миллион человек, и избытка таких товаров у нас нет. Чтобы обеспечить рабочими местами восемьсот тысяч человек на производстве потребительских товаров, нужно чтобы производстве средств производства этих потребительских товаров работало – уже работало – четыре миллиона человек. А у нас всего шесть миллионов рабочих, пять из которых делают трактора, локомотивы, автомобили, пушки те же.

– Но у нас все же есть в казне четыре миллиарда в иностранной валюте, и если мы приобретем эти станки за границей…

– То на следующий год нам потребуется еще столько же, а то и больше. Мы же говорим не о разовом приросте числа рабочих, а о ежегодном приросте!

– Тем не менее, мне кажется, что резко увеличить производственную базу на счет импорта…

– А нам не надо "резко увеличивать". У нас сейчас с полной загрузкой работают только предприятия, которые нельзя останавливать на ночь: металлургические, химические… Но это – чуть больше двухсот тысяч рабочих мест. А на большинстве предприятий работа вообще идет в одну смену, редко в две. И станок на наших предприятиях в среднем работает меньше двенадцати часов в сутки. Кроме, разве что, прядильного и ткацкого, спасибо господину Второву. Директора рады бы были загрузить заводы полнее, но на вторые-третьи смены не хватает рабочих…

– То есть вы хотите сказать, что организовав на заводах трехсменную работу, мы сразу трудоустроим несколько миллионов человек? Тогда в чем же вы видите проблему? – не понял меня Джугашвили.

– Проблема в том, что у нас нет денег платить новым рабочим зарплату. Потому что у нас нет товаров, которые рабочие хотели бы за свою зарплату купить. Выстроить у существующих заводов дополнительное жилье, скажем, комсомольцы-добровольцы всякие безусловно смогут. А вот дать работу им у нас не выйдет – потому что за работу платить нужно, а у нас нечем платить!

– Но ведь новые рабочие могут изготавливать и потребительские товары…

– Ага, потребительские пулеметы, потребительские трактора. Потребительские сухогрузы и столь необходимые каждому рабочему в домашнем хозяйстве локомотивы. У нас сейчас промышленность большей частью работает на военные цели, и работает довольно неплохо. Конечно, вместо броневиков завод может выпускать, скажем, те же кастрюли, проблема лишь в том, что кастрюля эта обойдется немногим дешевле броневика!

– Вы ошибаетесь, – тут же влез со своим мнением Сергеев, – на предприятии с современными станками кастрюля будет дешевле, чем на крошечной фабрике.

– К сожалению, не ошибаюсь. Конечно, если считать только трудозатраты и сырье на одну кастрюлю, то покажется, что она выйдет дешевле, но ведь у завода никуда не исчезнут затраты на поддержание в работоспособном состоянии оборудования, в производстве кастрюли не используемом. А вот с учетом этих затрат кастрюля золотой окажется.

– Насколько я понял, – снова высказался Джугашвили, – нам необходимо резко нарастить производство потребительских товаров. Причем, исходя из последнего замечания канцлера, на вновь выстроенных предприятиях. А вот чтобы выстроить эти предприятия, нам и необходимо обратиться к народу, поскольку централизованных ресурсов на такое строительство у нас попросту нет. И я думаю, что мы это сможем, в том числе и руками новых рабочих. Полагаю, что за год они не очень забудут как пользоваться станками, но когда они выстроят новые цеха, новые дома, в которых позже и будут жить…

– Чтобы выстроить цеха и дома, нужны различные строительные материалы. Кирпич, цемент, стекло…

– О стекле не волнуйся, – сказала Машка, – Стекло будет.

– Откуда?

– Дома расскажу.

– А остальное?

Про остальное, оказывается, уже успели подумать самые неглупые люди. Собственно, Славе мы с Машкой договорить не дали. Ну Машка-то – понятно, а я-то куда полез?

Насчет цемента я, конечно, погорячился: производство его в России составляло уже почти сорок миллионов тонн. Мюллер и свои "быстросборные" печи ставил по одной в неделю, и больших, вращающихся печей успел поставить уже штук двадцать. Стекло Машка обещала обеспечить – но вот всякие трубы, сантехника…

Иосиф Виссарионович по радио обратился к народу: ну сам предложил – сам и отдувайся. Он и "отдулся", в результате чего методами "народной стройки" колхозы (в основном) начали быстро ставить небольшие "межколхозные" заводы по выпуску всяческой керамики. Кирпича, той же сантехники, труб керамических. Еще появилось довольно много карьеров, в которых пилили отделочный камень. Первый "межколхозный карьер" появился, конечно же, в Рузском уезде по Машкиному предложению. В чем-то, наверное, и по моему: когда-то я вспомнил о том, что камень можно пилить стальным тросом с алмазными "бусинами". То есть металлическими, с алмазной пылью – но у меня с алмазами было плоховато. А вот с твердыми сплавами уже хорошо (карбид вольфрама с кобальтом во вполне товарных количествах пошел с Ушумунского химкомбината) – и дочь наша идею воплотила в нужные машины. А там камень был неплох, его в свое время собирались на храм Христа-Спасителя использовать…

Еще "Машкин" инженер Алексей Петров придумал весьма экзотические "термокирпичи". "Простой" был длиной в полметра на четверть в высоту и толщину, внутри него размещались четыре полости, набиваемые выпускаемой на одном из заводов Левинсона-Лессинга "базальтовой ватой". А "облицовочные" были вдвое тоньше, с двумя "ватными" полостями, но с лицевой стороны покрытые глазурью. Пока ценный стройматериал делался на двух небольших заводах и требовал немало ручного труда: полости прямо на заводе закрывались глиняными же крышками на цементном растворе чтобы "вата" не высыпалась, но народу кирпич понравился и сейчас строилось еще с дюжину заводов по его выпуску. Ну а "обычных" кирпичных заводов уже было много. Во всяком случае дома строить будет из чего…

Не знаю, как школьники, а вот демобилизованные солдаты к проблеме "отнеслись с пониманием". Хотя чего тут особо-то понимать: сам дом выстроишь – будет где жить. Выстроишь завод – будет, где на хлеб зарабатывать…

Однако энтузиазм – энтузиазмом, но многого, очень многого для его реализации все же не хватало. И дома я дочь нашу все же спросил:

– Ты насчет стекла что-то говорила…

– Говорила. Я уже придумала где новый завод ставить. Правда придется верст двести дороги проложить… железной, но мне и узкоколейки хватит. Тем более все равно я уже полтораста верст почти закончила.

– И когда ты успела? – я с интересом посмотрел на Машку. Судя по всему, весной у нас с Камиллой появится третий "внук", но руководить своими предприятиями дочь наша не прекращала. – А заодно уж поделись, где это?

– Я и не успевала. Иосиф верно говорит: у народа сообразительности хватает. Я с Петровских озер соду возила, но это далеко – и мужики сами стали думать где поближе к соде завод стекольный поставить. Но ведь песок нужен правильный, и они его нашли. Не очень близко, семьсот верст ниже по Иртышу, но по реке-то возить просто. Сейчас там стекольный завод почти выстроили, карьер уже вскрыли. А содовый завод по проекту Антоневича уже в Павлодаре поставили.

– А содовый-то завод зачем?

– Тут уже я посчитала: соды в озерах хорошо если сто тысяч тонн добыть можно, и будет она дороже заводской чуть не втрое, а в Павлодаре электричества и на новый завод хватит. И соли в окрестных озерах сколько хочешь. В общем, к лету там завод будет выпускать тонн по двести стекла в сутки. А листопрокатную линию мне в школах сделали…

– В Омске что ли завод будет?

– Нет, севернее немного… там маленький городок, Тара называется. Кстати, песок там чистить приходится, тебе тоже интересно будет. В песке рутила много и циркона. Ты же вроде для чего-то собираешь цирконий? Но я не об этом: чтобы мне успеть, ты свой указ о трехэтажках отмени. Ну хоть на пару лет…

Простой был указ, согласно ему в городах с населением от десяти тысяч и во всех рабочих городках при заводах запрещалось строить жилые дома ниже трех этажей. Потому что иначе не хватит труб и проводов…

Вот выше дома можно строить без ограничений (кроме Петербурга, где я царский указ о высоте домов отменять не стал). Поэтому и "дом правительства" в Зарядье поднялся на двадцать четыре этажа – и я порадовался, что он не напротив Кремля встал: все же пейзаж домик поменял изрядно. Я его нарисовал, вспомнив "ступенчатый" угловой домик возле метро "Фонвизинская" в "моей старой" Москве – он вроде в середине как раз на двадцать четыре этажа поднимался. Вот только у меня-то указ ограничивал и высоту потолков (не менее четырех с половиной аршин), а в Зарядье потолки были вообще четырехметровые – и дом вознесся на сто десять метров, если без "добавленного" мною шпиля считать…

Хорошо еще, что массово архитекторы почин не поддержали, ставили дома максимум этажей в десять – ну, в Москве в десять, а чаще все же в семь-восемь – однако и трехэтажки "в провинции" ресурсов отбирали много. Машка предложила разрешить ("временно" конечно, но мы-то знаем, что нет ничего более постоянного) ставить дома деревянные, двухэтажные и с потолками в два-семьдесят пять… С печным отоплением – потому что "труб на теплотрассы не хватает", с одной лишь холодной водой в кране – по той же причине. И без ванны…

Я понимаю, Машке хотелось "как лучше" сделать, но я все же с ней не согласился. Просто потому, что смысла в таком строительстве я не видел. Ведь одна квартира в кирпичном доме весит примерно сто тонн. На самом деле она весит все же больше, но в стандартных трех-четырехэтажных домах больше половины веса наружных стен составляла земля, которую выкапывали при рытье котлована под фундамент, да и внутренние часто ставились из сделанных "на месте" прессованных "земляных" блоков, а вот сто тонн – это вес, который нужно было привезти на стройку. Вес кирпичей, цемента, песка. Труб и батарей отопления, сантехники, дверей, оконных рам, полов – и получалось вроде даже много. Но – с какой стороны посмотреть.

На стройках уже работало чуть больше тридцати тысяч "седельных тягачей" на базе "буханок", и каждый мог перевезти три с половинной тонны всякого нужного – а все машины вместе за раз перевозили уже тысячу будущих квартир. Конечно, их еще и выстроить требовалось, но все же сначала именно привезти на стройку. Если же учесть, что автомобили делали по два, а чаще по три рейса в день, то за сутки они привозили стройматериалов, из которых можно было построить две с половиной тысячи квартир – если посчитать "в среднем за год". Всего – миллион двести тысяч квартир за год, в которых можно было поселить уже шесть миллионов будущих пролетариев – ну, это если с семьями считать.

Можно было бы – но нельзя, потому что пролетарию нужно где-то и пролетать, а на строительство тех же школ, детских садов, больниц с поликлиниками, клубов, библиотек… да и заводов и фабрик, где пролетарий будет наносить пользу обществу, стройматериалов требовалось не меньше, чем на жилье. В самом минимальном варианте – столько же, но и при этом в год жилья строится на три миллиона горожан. Отличный результат – если не учитывать, что горожанин – это не только сам пролетарий, но и все члены его семьи. А из трех миллионов горожан собственно пролетариев наберется максимум половина, а скорее вообще треть.

И если не брать во внимание то, что в тот же год в стране рождалось шесть с половиной миллионов человек – и население "вечно голодной деревни" росло даже чуть быстрее, чем городское. При том, что земли-то больше не становилось…

Вот если увеличить число грузовиков на стройках… а как? Почти сорок тысяч самосвалов "ЗиЛ" возили разное на карьерах, рудниках и на строительстве дорог, плотин и всякого прочего – и там их тоже остро не хватало. Еще почти пять тысяч ЗиЛов работали подъемными кранами, цистернами для пожарных команд, а около пятнадцати тысяч стояли поломанные в ожидании ремонта. Трехтонных "Газов" имелось уже под сотню тысяч – но они практически все были заняты на перевозках всякого нужного на заводах и фабриках или "служили" в армии, а очень еще немногочисленные "Уралы" в армию отправлялись поголовно. Да и оттуда грузовики на пару месяцев в году изымались под уборку урожая – так что для строек пока других машин просто не было.

Но все же кирпичи можно и на лошадях возить, можно еще и имеющиеся авто на круглосуточный режим работы перевести… в конце-то концов и узкоколеек прокинуть никто не запрещает – а вот на подвозку дров к баракам средств потребуется куда как больше. Так что дома, города выстроить получится – но цель-то была иная…

А пока… Летом мне пришлось съездить на Дальний Восток – посмотреть, как там работают над перевозкой переселенцев в Русскую Канаду. Самому посмотреть: в Канцелярию стало что-то многовато жалоб от переселенцев поступать, причем все жалобы поступали из Дальнего почему-то. Посмотрел… наградил Травина Орденом Трудового Красного знамени и предложил ему пост губернатора Ванкувера. А с жалобами…

Если каждого, кто за казенный счет доехал до Дальнего и "передумал ехать дальше", за счет казны (то есть за мой счет) обратно домой везти, то никаких денег не хватит, да и дорогу перегрузить недолго. Так что новый градоначальник получил строгий указ "отказников" немедленно из гостиниц выгонять и далее на них внимания не обращать. Хорошо бы с них еще и денег слупить за напрасную перевозку, но просто возиться неохота.

В Дальнем заодно повосхищался учрежденным Травиным "Институтом военных инженеров" для китайцев. Не самим заведением как таковым, а тем, как там китайцы учатся. Впрочем, и в России народ в знания буквально вгрызался, но эти ребята меня просто восхитили: они учились практически без перерывов (даже каникулы у них были летом две недели и на Рождество неделю, да и то лишь потому, что русские преподаватели в Рождество работать категорически не желали) и полную программу осваивали за три года вместо пяти. Пяти – потому что курс им давался практически университетский по математике, физике и химии.

Заодно (и скорее, "с визитом вежливости", нежели по необходимости) заехал в Пекин, где познакомился с китайским президентом. Поговорили о разном…

Я знал, что мне приписывалось свободное владение и китайским языком. Но – по словам переводчиков из МИДа – практически без акцента я произносил всего два слова: чао мэйн – так называлась китайская лапша с овощами. А с акцентом – еще два: хуавей и сиоми, но уже перевести эти два слова мне бы было крайне сложно. Однако мужик этот прекрасно говорил и по-английски, так что общались без переводчика.

В разговоре затронули и вопросы государственного устройства. Я было начал распространяться о преимуществах социализма, но китаец мои разглагольствования прервал очень простым ответом:

– Прежде чем заниматься построением в государстве какого-то "изма", было бы неплохо сначала само государство выстроить. Но для этого нужны свои собственные специалисты, которых Китаю взять почти и неоткуда. Вы не поверите: я лично знаю почти всех, что сейчас обучается в университетах: пятеро во Франции, полсотни человек – в Германии, у вас в Дальнем полтораста студентов… Если бы за тысячу подготовленных специалистов у меня попросили бы продать в рабство миллион китайских крестьян, то я бы… продал десять миллионов. А эти десять тысяч через пять лет подготовили бы сто тысяч уже совсем своих специалистов, которые создали бы условия для счастливой жизни сотням миллионов китайцев. Не нынешним, но уже их детям. Вот только никому миллионы китайских рабов не нужны…

– Мне тоже не нужны. Но ведь можно и как-нибудь иначе проблему решить?

В разговоре с китайцем я буквально случайно узнал, что зовут его вовсе не Сун Исянь, а Сунь Ятсен. И, если я правильно помнил, это его портрет висел на всех китайских парадах напротив портрета Мао. Как его китайцы называли, "отец нации"? Ну, судя по тому, что и как он делал, снова так же назовут…