Уроки ирокезского

Глава 60

Болек Западловский положил телефонную трубку, пребывая в настроении весьма сердитом. Но ведь сам виноват: после вчерашнего разговора с одним из новых работников он же сам и пошел к градоначальнику. Правда вчера капитан Шилов сказал ему, что фамилию сменить можно, но если делать это для всей семьи, то и заявление подписывать должны все взрослые ее члены – а жены-то дома до августа не будет! Однако рассердила Болека не необходимость ждать еще два месяца: почти сорок лет прожил он с такой фамилией, и пара месяцев ничего не изменит. Но звонить в воскресенье в шесть утра и вызывать его к Шилову к восьми часам!

Нет, к Шилову у мастера претензий тоже не было, это секретарша его постаралась – а сам Шилов небось еще спит. Да и вообще, за четыре года, что Болек прожил в этом городке, он градоначальника раньше девяти и не видел ни разу. Оно-то и понятно: начальник, куда ему с ранья-то вскакивать? Зато – заботливый: вот уже третье лето школьников в каникулы отвозят в лагерь отдыха, а этой зимой он объявил, что и жен с малыми на лето отправят отдыхать в "санаторий". И отправили ведь, причем бесплатно!

Ну а на прошлой неделе, как и каждый год, в городок приехали новые работники. Мальчишки еще, лет по шестнадцать-семнадцать – но через год и они работать научатся. А через месяц те, кто приехал в прошлом году, уедут на заводы куда-то в Сибирь: в городок смена приезжала дважды в год, но обучались и работали мальчики две смены. Правда, из-за этого дважды за год в городке становилось тесновато, да и "сменщики" поначалу работу делать изрядно мешали. Впрочем, это Болека заботило мало, а вот то что каждые полгода новички начинали его фамилию всячески склонять… Русский язык Болек выучил давно, а тут, в городке, уже и вовсе в деталях освоил – так что обсуждения новичков ему не нравились. И – хотя он в который раз уже пообещал себе не сердиться на дурацкие шутки – снова вспылил, обругал мальчишек. И очень удивился, когда один из них вдруг спросил:

– Пан мастер, а если вам самому фамилия не нравится, что же вы ее не поменяете?

– А что, можно фамилию поменять?

– Да. Правда это денег стоит… два рубля и шестьдесят копеек. Я менял: у меня была фамилия Дубин, а невеста сказала что не хочет быть Дубиной. Так что нынче я уже Дубовым стал.

Капитан Шилов рассказал, что для смены фамилии требуется – а теперь, похоже, решил что можно и без жены такое проделать. Так что Болек остаток утра раздумывал, во что ему эта любезность градоначальника может обойтись и можно ли будет, не обидев его, от услуги отказаться если она не по карману встанет.

Однако направляясь к ратуше – то есть, конечно же, к городской управе: ну никак Болеку эти русские названия на душу не ложились – он обратил внимание, что несмотря на воскресенье мальчики русские что-то разгружали на станции и таскали в подвалы. Да и было их вроде как многовато – но еще больше мастера Западловского удивило то, что в приемной городского главы уже сидели все мастера с завода.

Но удивляться пришлось недолго. Капитан Шилов вышел из своего кабинета в приемную, оглядел собравшихся, и очень сжато, но совершенно понятно объяснил причину собрания:

– Значит так, мужики, все желающие уехать должны до семи вечера сообщить мне и собраться на станции. С собой брать документы, деньги… ну и прочие ценности и вещи, что влезут в один чемодан. Чемоданы можно взять на втором складе, по одному на человека. Остальное все вам доставят чуть позже, через неделю-полторы, не больше. Работать будете на таких же заводах, жалованье тоже прежнее будет, жилье… похуже, скорее всего, чем здесь будет, но не сильно хуже, жить можно. Семью вам туда же и привезут, сюда их возвращать всяко не будут. А кто уезжать не хочет…

– А зачем нам уезжать? – поинтересовался Яцек Стаховяк, мастер фурнитурного цеха.

– А кто не хочет, будет работать в патронном цехе. Дети от двенадцати тоже могут работать, оплата как взрослым будет. Да, вечером приедет еще полсотни парней, так что каждому придется пока у себя поселить по четыре человека, кровати для них двухэтажные сами же и сделаете. Сегодня уже сделаете, так что с девяти все на работу идут, а матрасы, подушки, одеяла и всё прочее им со склада выдадут. Еще столько же кроватей надо сделать для соседей с металлического завода, так что другую мебель сегодня не строить. Рабочий день устанавливается двенадцатичасовой, сверхурочные будут по обычной ставке. Вопросы есть?

– Так уезжать-то нам зачем? – снова спросил Яцек. – И почему работать по двенадцать часов нужно?

Градоначальник поглядел на собравшихся как на малолетних идиотов:

– Вы что, радио принципиально не слушаете? Германец России ультиматум объявил, война сегодня-завтра начнется.

Болек задумался… лишь на несколько секунд: как живут поляки в Германии, он знал неплохо, благо и родственников там было немало, да и просто знакомых:

– Пан начальник, я, конечно, не солдат, но из ружья стрелять умею. И автомобилем управлять немножко… В армию у вас записываться?

Урожай тринадцатого года серьезно повысил популярность колхозов в деревне. Ну а так как в колхозы брали далеко не каждого, то народ ринулся записываться в армию: отслужившие-то имели безоговорочное право вступить в этот самый колхоз. Но армия была далеко не резиновая, так что большая часть крестьян бросилась организовывать ТОЗы: пряников там выдавалось гораздо меньше, но хоть трактора на сев и в уборочную им доставались. Да и удобрения поставлялись ТОЗам по очень гуманным ценам.

Больше всего (ну, если в процентах считать) рост популярности колхозов случился в Привисленских губерниях. Там ведь земли-то не очень плодородные, а многочисленные (хотя и небольшие) заводы по переработке австралийского чугуна произвели очень немало того же томас-шлака, который был неплохим фосфорным удобрением. К тому же я еще помнил, что Белоруссия была чуть ли не мировым лидером по выпуску удобрений калийных – и пару лет назад заработавшая в пятидесяти километрах к югу от Бобруйска шахта позволила привисленские (довольно немногочисленные) колхозы и калием обеспечить в достатке. С азотом… обошлись и тем, что в предыдущем году большую часть полей там люцерной засеяли. Опять же, "дерьмовые" газовые станции немало "органики" для колхозов произвели – так что почву получилось хорошо подготовить. Опять же, трактором пахать и проще, и лучше, чем лошадкой – и в результате здесь разница в урожаях единоличника и колхозника оказалась четырехкратная. Опять же, в колхозных селах размещались всякие ремонтные мастерские, где колхозник и не в сезон мог дополнительно заработать – впрочем, это не только в привисленских губерниях практиковалось.

К тому же второй год массово пошел выпускник школ-семилеток – как правило размещенных в волостных центрах или во вновь выстроенных рабочих городках. Эти ребята в деревню чаще не возвращались, а шли на заводы – или на большую дорогу. В смысле, на железную большей частью, а меньшей – становились шоферами, ремонтниками в автохозяйствах. Народ же, получивший только четырехклассное образование, большей частью старался тоже "с земли уйти" – и это было проще всего сделать через работу на различных стройках: строилось-то очень много чего, а там – поднабравшись опыта – можно было и в заводской пролетариат затесаться в новом соцгородке.

Конечно, больше всего строилось все же именно дорог разных: железных, шоссейных, водных… но так как и городки новые строились как раз у таких дорог, то недостатка в желающих поработать не было. Избыток был – но тут уже очень неплохо работал комсомол, направляя на работы преимущественно своих членов. Ну я же обещал…

Главным "комсомольцем" в стране был назначен Сергеев, Федор Андреевич. Собственно, примерно для такой работы я его в Москву и вытащил: все же в "прошлой жизни" показал он себя организатором от бога, и от меня требовалось ему как-то объяснить, что организовывать-то предстоит. Правда вышло это не очень просто: слова "социализм" и "коммунизм" он знал, но подразумевал под ними что-то совсем иное, чем предполагал я. Однако то ли я его убедил в верности именно моей интерпретации, то ли он решил "пока использовать то, что есть" – но вел он комсомольскую организацию в нужном мне направлении.

Правда вел он его по несколько странным дорогам: например, объявил "комсомольскими стройками" с полсотни городков и заводов в Харьковской губернии, предварительно договорившись со Славой Петрашкевичем о машиностроительной их специализации. Не всех, Сергеев и о стройиндустрии позаботился, выстроив три цементных завода и пяток кирпичных. Но в основном там строились заводы машиностроительные и металлургические. Последние (два таких завода Сергеев в губернии выстроил) меня несколько удивили… хотя уголь в губернии свой добывался, а руду и из Старого Оскола возить недалеко. Тем более что заводы-то небольшие, по паре "Машкиных" домн и обычные бессемеровские конвертеры – однако сотню тысяч тонн стали заводы давали, обеспечивая губернию и строительной арматурой, и рельсами для узкоколеек. Не только губернию, конечно – но вот все строительство в губернии теперь велось на базе собственных ресурсов.

Насчет Харькова мне понятно было: в "этой жизни" Сергеев до Австралии так и не добрался, предаваясь большевизму как раз в Харькове. Без фанатизма предаваясь, что радовало – но Харьков стал для него "оплотом соратников" – ну и, соответственно, главным центром приложения сил.

Силы комсомольские "прилагались" более чем успешно: "товарищ Артем" трудовой энтузиазм поднял до невероятных высот и городки вставали минимум вдвое быстрее планов. Правда, мне пришлось несколько притушить этот энтузиазм, и из-за этого многие комсомольцы на меня даже обижались – но я, вспомнив детский хоррор про Павку Корчагина, категорически запретил любые виды работ, не одобренные соответствующими специалистами. Чистый волюнтаризм, конечно – зато в городках не появились трехэтажные бараки с потолками в три аршина и деревянными перекрытиями в стиле деревенского сортира…

Кстати, именно на харьковских стройках между Сергеевым и Машкой возник небольшой конфликт – по поводу того, что строить в Изюме. То есть Сергеев решил там пустить завод по производству подвижного состава для узкоколеек, а дочь наша – по рекомендации Менделеева, данной им еще в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом (Машка нашла его статью в каком-то старом журнале) – решила там выстроить еще один завод по производству оптического стекла. Ни того, ни другого завода в плане не числилось, так что строить оба решили "из собственных ресурсов" – но распоряжался-то этими ресурсами как раз Сергеев…

Машка запустила завод первой, но тут уж я дочери нашей помог: бинокли, пушечные прицелы, дальномеры всякие – это безопасность страны. А вагоны и даже локомотивы узкоколейные – это… ну да, тоже безопасность страны, но у Сергеева-то средства на строительство-то какие-то уже были. Слава на меня посмотрел очень косо – но все же промолчал. Да и двадцать миллионов золотом – тоже деньги не очень большие, а о том, сколько ушло на взятки цейсовским специалистам, я никому не рассказал. Зачем людей расстраивать? Тем более что немцам все равно платил Бах…

В принципе кроме "подвала с золотом" у меня имелся еще один загашник, о котором мало кто знал: Ванков в своем "Торговом Банке Болгарии" успел заныкать порядка полумиллиарда марок. Германских, конечно: он как-то очень хитро прокрутил через себя австрийский и немецкий "оборонительный" кредиты. Причем так прокрутил, что и немцы оплату за болгарские закупки получили, и болгарская армия все заказанное (причем не только в Германии) загрузила на свои склады – но вот ящики с немецким золотом осели в подвалах новенького здания на берегу Марицы: Симеон Николович в столицы старался без нужды не лезть и разместился в Пловдиве. То есть штаб-квартира его компании была устроена в его родном Свиштове – но там до Румынии только Дунай переплыть, поэтому банк разместился подальше от границы.

О том, что почти половина немецкого золота (бывшего немецкого) лежало теперь в Болгарии, знали я, Ванков конечно и управляющий банком Васил Коларов – впрочем все трое так же знали, что принадлежит оно теперь России: ведь именно полученными от немцев в обмен на российские товары бумажками и вернулся "займ" из Болгарии обратно немцам. И можно было золото в Россию и вывезти – потихоньку как-нибудь, но я решил не спешить. Во-первых, есть риск, что о нем узнает больше народу… а остальное было неважно.

Фердинанд – он точно не знал про загашник. А вот про то, что болгарская армия обеспечена оружием по уши – знал. И (очевидно, после "подсказок" австрийцев) решил это оружие применить, благо оставались еще небольшие территориальные споры между Болгарией и Сербией. На самом деле австрийцев больше беспокоило то, что Сербия оказалась под сильным влиянием Франции, а австрийское влияние там – после "таинственного исчезновения" Черной Руки – устремилось к нулю. Ну и возникла мысль показать Петру Карагеоргиевичу, что "французы Сербию не защитят в случае чего – в отличие от Австро-Венгрии". Показать – и защитить – чтобы сербы перестали вякать насчет австрийской Воеводины…

Формальным предметом "территориального спора" был участок в полтора квадратных километра между болгарской и сербской деревушками. Причем жители обеих деревень (общим размером домов в тридцать пять) поляну использовали сообща, мирно поделив землю на огороды. А пограничные посты располагались в самих деревнях и тоже друг к другу претензий не имели. Однако от сербской деревеньки поляна отделялась пересыхающим ручьем, и – чтобы в дождливую погоду тоже иметь доступ к огородам – крестьяне построили мостик. Из жердей построили, длиной метров в пять…

Фердинанд потребовал мостик снести. Петр показал Фердинанду фигу – поскольку "болгарин" требование свое изложил в весьма хамской форме. Фердинанд в ответ пригрозил ввести на поле войска, а после второй фиги решил объявить войну соседу. Ну как решил: в Софии даже успели не только напечатать, но и расклеить на стенах "Манифест об объявлении войны" грубому соседу… Правда расклеить успели только на площади "Князь Александр I", напротив царского дворца – потому что к началу расклейки Фердинанд был уже вовсе не болгарским царем, а простым герцогом Саксен-Кобург-Готским, да к тому же душевнобольным: некоторые болгарские генералы воевать явно не желали. А поскольку не желать они начали уже года два назад и к мероприятию подготовились сильно заранее…

Петр Карагеоргиевич тоже не хотел начинать войну из-за мостика, выстроенного из дюжины жердин, и в тот же день признал "Временное правительство" под руководством генерала Вазова. Но кого интересует мнение какого-то заштатного короля? Ведь народ в Европе уже к войне подготовился, мысленно одержал победу и забрал весьма приятные трофеи… Австрийцы обвинили Карагеоргиевича в подстрекательстве и прямом участии в болгарском перевороте и потребовали немедленно признание это отозвать. Петр не то чтобы ответить – он, скорее всего, австрийский ультиматум и прочитать толком не успел – но на его защиту мужественно бросилась Франция. Пригрозив Австрии "решительными мерами против" если та не отзовет свои угрозы.

Австрияки слегка охренели от наглости французов, а немцы мягко напомнили Франции, что в обсуждение вопроса о судьбе германского и австрийского маршала ей лезть не следует. Потому что "решительные меры" и у них в изобилии имеются…

О том, что европейская заварушка должна начаться со дня на день, я узнал недели за две до мероприятия. Во-первых, у Вогака оказалось несколько человек в австрийском и германском штабах. А во-вторых, Людвиг Бах не забыл предупредить, что счета большинства воинских частей Германии были переведены в пограничные филиалы банка. И что деньги с этих счетов стали вдруг быстро тратиться за закупку продовольствия – что было куда как важнее. Ведь просто "военные планы" – это слова и картинки на бумажках. А вот держать армию на пике финансирования долго невозможно…

Собственно, поэтому-то болгарским генералам потребовалось меньше часа, чтобы "нейтрализовать спятившего монарха": заранее поднятые части почти двое суток пребывали в полной готовности к случившейся неожиданности. Ну да, не учли, что Фердинанд решит "Манифест" напечатать в дворцовой типографии, а не разошлет текст в газеты – но ведь справились же. Все же дальнейшее – от них вообще не зависело: "Великие Державы" решили повоевать и ничто их в этом не остановит.

Не все "Великие", Россия тут никаким боком… вообще никаким: я даже выпустил специальный указ о том, что в России запрещается собирать деньги на помощь братьям-болгарам (ну или братьям-сербам, без разницы) и уж тем более запрещается ехать к этим братьям добровольцем. Зачем? Денег в Пловдиве достаточно, а добровольцев, причем из этнических болгар, за два года туда тысяч сорок уже переехало – если с семьями считать, конечно. Из которых тысяч десять – артиллеристы, пулеметчики, механики-водители всякого разного или просто люди, с винтовкой знакомые не понаслышке, а тысяч чуть менее четырех – вообще офицеры, от прапорщиков до генералов. Ну захотели люди на родину предков – так пусть едут!

Причем все эти люди были на самом деле добровольцами, их туда поехать сагитировал Георги Димитров. Ну а то, что агитацию свою он вел как раз в Красной Армии в основном – так это тоже его, причем сугубо личное, дело. Потому что агитировал-то он болгар перед демобилизацией, и агитировал поехать туда на работу: ну очень требовались у Ванкова всякие специалисты, в разной технике разбирающиеся. Зарплаты Симеон Николович предлагал высокие, жильем семьи обеспечивал – вот и потянулся народ.

Главное – официально Россия вообще в эту заварушку не вмешивалась. Но кому-то очень повоевать хотелось – и французы решились первыми: выставили ультиматум уже Германии – с тем, чтобы та австровенгров осадила и сама на рожон не лезла. Конечно, это было еще не объявление войны, но что-то очень уж к войне близкое. Ну да, Эльзас и Лотарингия, "застарелая рана". Даже ведь Жюль Верн в своем романе про полмиллиарда бегумы описал тамошнюю войну между Францией и Германией: хотя дело там происходит вроде как в США, пейзажи-то описаны лотарингские и "воюют" как раз французы с немцами… А немцы – они, понятное дело, вообще исчадия ада – и сорокалетнее промывание мозгов превратили французов в фанатиков. Ну, война их довольно быстро излечит – но лично мне французы ответят. Потому что я их объявлять войну не просил.

Честно говоря, мне давно уже показалось, что главы европейских (да и не только) государств в начале XX века были… альтернативно-мыслящими, так скажем. Вот взять к примеру Францию. С Россией отношения у Франции были обычными – торговля велась, через Великий Сибирский путь французы возили свои колониальные товары с Дальнего Востока. Правда, и в торговле были трения (того же Дрейфуса вспомнить), и в тарифах на перевозку по Транссибу согласия особого не наблюдалось, так как я отменил "льготный тариф", установленный Витте, после чего перевозки вздорожали более чем вдвое. Но – как-то общались, морды друг другу не били. И из этого немцы сделали вывод, что Россия – союзник Франции. Хотя, возможно, их смутил "секретный договор" о создании "оборонительного союза" еще от девяноста третьего года…

России такие союзники и даром не нужны – но Германия в ответ почему-то выставила ультиматум уже России: уберите, мол, свои войска из Царства Польского. А там и войск-то было в районе ста тысяч, меньше даже! Конечно, неделю как началась плановая замена состава, по Уставу: сначала новые части заходят, а потом уж старые выходят. И немцы должны были это знать, ведь не первый раз уже такое происходит – но они сделали вид что не знают. Ну тут немцев-то понять можно: черноземы им покоя не дают, а отобрать их – хоть какой-то предлог все же нужен. Однако "понять" – вовсе не значит "простить", да и вообще ультиматумы – это штука неприятная, поэтому вечером состоялось заседание Совмина.

– Ну, Александр Владимирович, что делать будем? – поинтересовался Николай Иудович. – Тут уже и войной попахивает…

– А что предложит Борис Владимирович?

Штюрмер, занявший пост министра иностранных дел после скоропостижной кончины Ламздорфа, пожал плечами:

– А что бы мы не делали, воевать придется. И Германия, и Австро-Венгрия к войне тщательно подготовились, военные министры обеих держав убеждены, что армии победу легко обеспечат. Думаю, пора мобилизацию объявлять.

– Какую мобилизацию? – удивился Иванов. – В армии сейчас числится семь с половиной миллионов человек!

– Вам виднее, но, насколько я знаю, на эти семь миллионов даже винтовок только три миллиона имеется. Впрочем, возможно я и ошибаюсь…

– Вот видите, – вступил в беседу уже я, – мобилизация тем более не нужна. Зачем народ от дела отрывать если мы не можем им даже ружья раздать?

Иванов засмеялся:

– Зато могут лопатами рубиться, лопат в армии в достатке.

– Так какое примем решение? – поинтересовался Борис Владимирович. – Ведь мы должны как-то на этот ультиматум ответить…

– Честно говоря, я не заметил, что мы кому-то задолжали. Раз уж при любых наших действиях война выглядит неизбежной, то проще всего вообще ничего не делать. Чем мы, собственно, и займемся. Впрочем, Борис Владимирович, вы-то займитесь эвакуацией наших посольств и консульств… думаю, по схеме два. А я, пожалуй, обращусь к народу…

– И с чем, позвольте спросить? – решил уточнить Николай Иудович.

– Расскажу людям о германском ультиматуме, сообщу, что нам на него плевать. Отдельно отмечу, что никакой мобилизации мы затевать не собираемся… всё, пожалуй.

– Очень все это не вовремя… – пробурчал Слава.

– А война – она всегда не вовремя – не вышло у меня удержаться от банальности. – Я-то надеялся, что германцы хотя бы до конца уборочной подождут, чтобы зерно прямо в элеваторах отнять – но они, видать, решили поспешить чтобы свободных мужиков мы в армию не забрали. Мы-то их и так не заберем, но им никто об этом не сказал, так что… Но в любом случае война – вовсе не повод ломать утвержденные планы, так что работаем по-прежнему. То есть все же не совсем: пора вводить в действие режим третьего уровня. И еще… Федор Андреевич, вас я попрошу в кратчайшие сроки, лучше до завтрашнего утра, подготовить – хотя бы тезисно – агитационные мероприятия. Пусть комсомольцы этим поплотнее займутся.

– Третий уровень? – Николай Иудович явно хотел получить официальный приказ о приведении армии в полную боевую готовность.

– Пока третьего уровня хватит. Даже второй уровень – это больше трех миллионов дополнительных расходов в сутки, а лишних денег у нас нет. И я все же надеюсь, до начала войны еще пара дней как минимум у нас есть, плюс пограничники дня три в случае германского нападения их легко удержат… успеем.

– Ну что, всё на сегодня, ничего не забыли? – Слава встал и направился было к двери.

– Пожалуй… хотя может быть и Морфлоту стоит озаботиться выводом всех наших судов из ненадежных портов? На срывы любых контрактов – плевать, суда важнее. Насчет пары дней на раздумья – это все же лишь надежда, всякое случиться может, так что пожалуй стоит еще и каждому из министров стоит определить, кто из заместителей будет на службе пока они спят. Если возникнут любые – я повторяю, любые вопросы, требующие моего вмешательства – я доступен круглосуточно. А если не доступен лично я, то замещать меня будет начальник моего секретариата – и опять повторю, по любым вопросам. На сегодня, пожалуй, всё, завтра с восьми утра все должны быть на работе и готовы к любым неожиданностям.

Когда мы вернулись в канцелярию, начальник секретариата поинтересовался:

– Вы сказали, что ожидали германского ультиматума после жатвы… но смену учеников послали на Западную дорогу еще две недели назад, за месяц до планового срока. Что-то от Вогака пришло, что я пропустил?

– Нет. От Баха: у германцев начались траты, соответствующие нашему минимум второму уровню, а значительной частью и первому. Больше месяца проводить подобные траты бессмысленно, так что мы на самом деле имеем в запасе максимум неделю. Кстати, Иосиф Виссарионович, свяжитесь по телефону со всеми начальниками городков на Западной Окружной дороге, объявите приказ о переходе на первый уровень. Свяжитесь лично с каждым, никаких заместителей…

– Только на Западной?

– Да. Восточнее Вислы германцам нападать пока особо нечем, там пограничники одни справятся пока, а против австрияков у Иванова все давно уже готово. Так что – только на Западной.

Западная дорога, то есть "рабочая узкоколейка", шла от городка Рыпин на триста километров "вниз" до Ченстохова, большей частью километрах в десяти-пятнадцати от границы с Германией. Единственным исключением был участок у города Калиш, который и сам лежал в пяти верстах от немцев. И по всему маршруту через каждые километров восемь-десять стояли рабочие городки, на заводах в которых делались разные полезные ништяки и заодно обучались рабочим профессиям молодые крестьянские парни. Только вот на обучение эти парни лет шестнадцати-семнадцати отправлялись после окончания семилетки и – в обязательном порядке – годичных курсов "допризывников Красной Армии". Заодно на самой железной дороге готовились и будущие железнодорожники: ремонтники, машинисты, станционные рабочие – и они так же набирались на учебу по той же программе.

Поскольку дорога проходила через угольные карьеры, она и развозила топливо по всем этим заводам, забирая произведенное – а заодно уж и обеспечивала окрестных крестьян удобным транспортом к "рынкам сбыта". Для чего (ну и для обучения молодежи, конечно) через каждые три-четыре километра на дороге ставились пассажирские платформы. С кассами, понятное дело: без билетов нам пассажир не нужен.

Платформы были "высокие", под пол вагона выстроенные – чтобы было удобнее и быстрее тем же крестьянам свое добро в поезда грузить. И – бетонные: дерева и так не хватает даже дюжине находящихся у дороги мебельных фабрик. А цемента много, у дороги три цементных завода стоят. И семь кирпичных, так что даже на сельской платформе касса ставилась кирпичная…

На следующее утро Штюрмер сообщил, что посольства и консульства в Германии и Австрии эвакуированы – как раз "по схеме два". Времена-то нынче патриархальные, а частная собственность – неприкосновенна, так что купить домик в сотне-другой метров от учреждения на соседней улочке – не проблема. Да и прокопать туннель от посольства к такому домику – тоже работа не фантастическая, так что утром в посольствах осталась лишь вооруженная охрана да пара дипломатов. А к вечеру уже почти все "лишние люди" из Германии переехали германско-датскую границу. А чё? С Данией Германия не воюет, а что датчане из Германии домой решили срочно вернуться – тоже понятно: страшно им в почти уже воюющей стране стало. Из Австро-Венгрии народ отбыл в сторону границы швейцарской и кое-кто ее уже тоже пересек. Ну а остальные… через пару дней выедут: время у них еще есть.

То есть я думал что есть – только вот никак не мог ожидать, что его будет более чем достаточно. А вот у меня времени уже не стало: в воскресенье четырнадцатого июня Великобритания объявила войну Соединенным штатам Америки…