Спустя полчаса мы немного пришли в себя и легли спать. Я долго не могла уснуть. В памяти снова и снова всплывали жуткие картины прошедшего вечера. Потом я погрузилась в сон: мне привиделось, будто я тону в болоте. От ужаса я вздрогнула.
Ливень не прекращался. Его капли стучали по окну, и казалось, будто кто-то колотил кулаками по стеклу. Еще… еще… еще… громче. Я снова открыла глаза и увидела в темноте силуэт толстого человека. Он медленно приближался ко мне. Кто это? В его фигуре было что-то знакомое. Вот он наткнулся на стул, другой… Неужели дядя Иннокентий? Точно, он! Но странно: лицо добряка было перекошено злобой. Он продолжал красться ко мне, вытянув руки и растопырив пальцы. В его облике появилось что-то жуткое. Он наткнулся еще на один стул, стул с грохотом упал, и на него, потеряв равновесие, повалился дядя Иннокентий. Потом поднялся и опять шагнул ко мне. От этого стало жутко. Я попыталась закричать и… не смогла.
— Страшно? — зловещим шепотом спросил дядя Иннокентий. — То-то же. Я ведь говорил, что Мохнатый — это я, а вы не верили. Никто не верил! Ну теперь-то все поверите! Ха-ха-ха! Куда вы денетесь?
Он снова захохотал во все горло.
Я набрала как можно больше воздуха и закричала.
— Женя, Женя, что случилось? — Тетя Клава стояла рядом и трясла меня за плечи.
— А? Что? Дядя Иннокентий…
— Да какая я тебе — дядя Иннокентий? Я — его мама. Что случилось?
Тут только я пришла в себя.
— Кошмар приснился.
Тетя Клава села рядом, погладила меня по голове:
— Приснится, поди, после вчерашнего-то. Да что ж это такое: людям жизни нет. Охо-хо! Выходит, права тетка Марфа, когда говорит, что конец света наступает. Видать, впрямь наступит скоро. Ну а ты ложись, однако, поспи. Только три часа ночи. Спать еще и спать.
Я улеглась, но заснула не сразу. В памяти всплыл давнишний разговор папы с дядей Иннокентием и страшное подозрение зародилось у меня в голове.
— Послушай, Кешка, — сказал как-то папа. — А ты, случайно, не Мохнатый, а? Фамилия-то у тебя — Мохнорылов. И в детстве-то мы все тебя как звали? Мохнатиком!
Теперь, глубокой ночью, мне вспомнилось, что при последнем слове дядя Иннокентий как-то смутился и, чтобы поскорее закончить, видимо, неприятный для него разговор, сказал:
— Ясно дело: я — Мохнатый и есть. Только номер один.
— Подожди, — остановил дядю Иннокентия папа. — Что значит номер один? Так это что же, Мохнатых два, что ли?
— А кто его знает, — как мне показалось, уклончиво ответил дядя Иннокентий, — сколько их? Может, два, может, три, может, четыре. Но то, что я Мохнатый номер один, — это точно.
Тогда, как и папа, я не очень-то большое значение придала этому разговору. Но теперь, после кошмарного сновидения, то и дело в памяти всплывали странные, непонятные слова дяди Иннокентия.
«А может, и правда, дядя Иннокентий — Мохнатый? — думала я. — И фамилия его соответствует, и сам-то он родом из Ильинска. Если это действительно так, то понятно, как ему удалось протянуть свои щупальца сюда. Здесь остались его знакомые, и через них он руководит своими черными делами».
В конце концов сон все-таки взял свое, и я не заметила, как уснула.
И вот — утро. Было слышно, как за стеной суетилась тетя Клава. Судя по запахам, она пекла блины. Теперь, при свете яркого солнца, ночные подозрения казались мне несусветной глупостью. Дядя Иннокентий и покушение на папу — надо же такое придумать?!
За завтраком я решила ехать домой вечером. А пока я собралась сходить к Катерине и поддержать ее и тетю Люсю. Полгода назад мы с мамой через это прошли. Дай-то бог, чтобы у Велимира Аркадьевича, как и у папы, все обошлось.