В тени славы предков

Глава тридцать четвёртая

Два безземельных государя сидели на берегу озера. Хорс закатился за лес, прощальным светом озарив вершины деревьев. В высокой траве по-вечернему стрекотало и свиристело; из леса бесшумно сорвался огромный филин, паря, изчез где-то у подножия деревьев. Владимир с Олавом-кутались в вотолы, но не от вечерней прохлады, а от злобы комаров, совсем озверевших к вечеру.

— Что сказал тебе волхв? — спросил друга Владимир. Завтра уезжать обратно в Волин, а разговора у них ещё не было.

— Он сказал, что нужно подождать, пока Хакон не надоест моему народу. Я и сам знал об этом, но не хотел признавать, ибо считаю ожидание трусостью. Теперь можно свалить всё на предвиденье волхва.

Олав хмыкнул и согнал ладонью с лица целый отряд комаров.

— Чем займёшься? Не передумал остаться у Бурислава?

— Нет. Останусь, пока не надоест. Потом поглядим. А ты чего?

— Я загадал: если принесённая треба придётся впрок и буря прекратится, то пойду на Норманд.

Замысел удивил даже смелого до отчаянности Олава. Он попытался отговорить Владимира:

— Когда ты предложил это тогда в Упланде, я решил, что ты просто не знаешь, на что хочешь пойти. Я не уверен, что и сейчас тебе это известно. В Норманде сейчас правит Ричард, прозванный Бесстрашным. Графы со всего Валланда пытались низложить его и пошли к нему с большим войском. Викинги из Северных стран охотно пришли к нему на помощь, и графы испугались биться с Ричардом. Валланд большой, и тебе не за чем идти в Норманд, ибо в тамошних жителях ещё не исшаяла кровь викингов.

— Зато нигде я не добуду большей славы, — возразил Владимир.

Олав усмехнулся:

— Торгисль с Сигурдом несправедливо говорили про меня, что рассудок мой остался в Норэгр вместе с детством. Они просто сейчас тебя не слышат…

В Волине возобновился торг, прибавилось кораблей на вымолах, и лодьи с драккарами упландцев и сыновей конунгов были уже далеко не самыми крайними. Море под солнцем сверкало зеркальной гладью, переливаясь лёгкой рябью. Викинги обступили вернувшихся кметей, засыпали вопросами. Владимир с Олавом-, оголодав с дороги, накинулись на снедь.

— Мы тут тоже не зря сидели, — сказал Кальв, подливая сыновьям в достаканы мёду, — пустили слух, что конунг, требой своей утишивший бурю, молодцев наймует, с того много местных в дружину попросились — отбоя нет. Даве вестфольдцы[175] на двух кораблях пришли от фризов без добычи совсем, так тоже с нами попросились. Руян удалось уговорить, одной лодьей с нами пойдут. Олав, ты твёрдо остаться решил? А то, может, с нами?

Олав помотал головой:

— Нет, я остаюсь.

— Я Турина за людьми отправил, — молвил Владимир, — он знает, как и с кем переговорить. Гостей нынче много в Волине, найдём ещё подмогу.

Олавсоны кивали, переглядываясь друг с другом. Решено было выходить через два дня.

При дележе захваченных у Боргундархольма кораблей возникли споры. Олавсоны и Владимир настаивали на жребии, Трюггвасон был решительно против, настаивая на том, что один из захваченных драккаров он заслужил, соглашаясь при этом отдать новгородскую лодью, на которой ходил.

— Зачем тебе целый драккар? У тебя дружины раз — и обчёлся, а нам людей некуда девать! — кричал выведенный из себя Кальв.

— Со мною Флоси Заноза решил остаться! — упрямился Олав.

— Сколько людей у Флоси? Пять, восемь? Даже на вендскую лодью не хватит!

— Я найду людей, а где — не твоё дело!

Олав с Кальвом стояли, набычясь, друг против друга, ещё немного — и один вызовет другого на хольмганг.

— Оставь себе лодью, Олав, мы доплатим тебе, — попробовал уговорить Трюггвасона Владимир.

— Мне проще занять серебра у Бурислава и доплатить вам, оставив драккар себе, — возразил Олав.

— Что ж, давай! — согласился Владимир. Сыновья ярла с удивлением смотрели на князя, но не возражали. Олав заметно побледнел: про заём серебра брякнул в запальчивости, теперь действительно придётся идти на поклон к Буриславу, а не даст, так с драккаром можно будет распрощаться.

Серебро Бурислав дал. Кальв примирился с Олавом-, ибо неизвестно, кому теперь тяжелее, — Олав был связан долгом. К Владимиру присоединились ещё гауты, которых привёл Турин и которые пришли в Волин на торговом кнорре. Восемь кораблей, битком набитые охочими до боя викингами из славян, свеев и урман.

Мирные годы, которые дали потомки Грольфа Ходока бывшему графству франков Нейстрии, насытили народ. Земля Норманда изобиловала заливными лугами, на которых паслись тучные стада. В первый же день взяли крепость, поставленную в удобном для причала кораблей заливе и призванную защищать берег от морских находников. На башне крепости успели зажечь костры и оповестить об опасности. Собранное ополчение было разбито, что дало возможность викингам некоторое время погулять по побережью, пока Роберт Бесстрашный не прислал сильную рать.

Разбойников всегда губила жадность. Всё равно найдётся кто-то более сильный, кто отомстит за беды соплеменников. Владимир на общем совете хёвдингов высказался, что настало время уходить. Несильно возражали только вестфольдцы, но, поспорив между собой, решили, что Владимиру сопутствует удача, и согласились.

Близилась осень, задувая прохладными ветрами и заставляя волноваться море. Три нормандских корабля, видимо, посланные в погоню, держались верстах в пяти сзади вот уже несколько часов. Ивар сблизился с лодьей Владимира, по вёслам перебежал к нему.

— Нормандцы умеют ходить по морю, — сказал он, — и то, что они не хотят нас догонять, говорит о том, что они ждут подмоги, а с кнорром гаутов мы далеко не уйдём.

Владимир и сам об этом думал. Понятно было и то, что нормандцы удерут, как только викинги развернутся в их сторону. А преследуя их, можно было попасть к той самой подмоге, которую они ждут.

— Если мы так и будем идти вдоль берега, нас ждёт большая битва с их кораблями, — ответил Владимир. Ивар кивнул, предложив:

— Нужно уходить в сторону англов. В море подмога их не найдёт, и они от нас отцепятся.

Викинги повернули корабли, нормандцы, не отставая, шли за ними, пока берег не пропал, слившись в бескрайний водяной окоём. Наступившая ночь, пасмурная, непроглядная, вовсе скрыла врагов друг от друга. Владимир, опираясь на борт и вглядываясь в темноту, удивлялся, как кормщики в открытом море, во тьме, без звёзд, да и днём без солнца, безошибочно находят дорогу. Мысли прервала Бернода, франкская девка, что взял с собою для пользования в одном из нормандских селений. Бернода преданно прижалась, нашёптывая какие-то слова на своём языке. Владимир оттолкнул её:

— Что там шепчешь? Проклинаешь меня, никак?

Девка схватила его за руку, и, хоть князь не различал её лица, догадывался, что на нём написан страх потерять своего господина посреди чёрной жуткой пучины. Помнится, впервые с нею встретился в разорённом селе, улица в котором была вымощена камнями. Около села их встретило ополчение, и вестфольдцы, потерявшие в битве пять человек — больше всех в этой битве, — озверели и убивали всё живое, попадавшееся на пути. Новгородцы с упландцами тем временем основательно обшаривали дворы. Около закрытого амбара на князя кинулся грузный мужик в кожаном шеломе и с боевым, не плотницким, топором. Кмети кинулись на подмогу, но Владимир криком остановил их. Нормандец нанёс умелый сильный удар, князь чуть повернул щит, и лезвие скользнуло по умбону. Блеснувший в княжеской руке харалуг оборвал жизнь нормандца. В амбаре он и нашёл её, испуганно съёжившуюся под рядном, присыпанным соломой. Толмач потом перевёл, что девку недавно выдали за убитого Владимиром мужика и она не очень-то горевала по этому поводу. По княжескому примеру ещё кое-кто захотел взять с собой полоняниц, но Владимир запретил, отказавшись от доли добычи, взятой в селе, и многие сочли это справедливым.

— Ладно, — сказал Владимир, позволяя девке прижаться к нему снова. Где-то недалеко прозвучал сонный голос укладывающегося спать Хвоста:

— Княже, дай девку на мал час, чего-то истомился я.

— Обойдёшься. Трёх дней не прошло, как на берегах безобразили, потерпишь.

Хвост проворчал что-то в ответ. Владимир утянул девку ближе к казёнке. Уложив рядом с собой, приказал:

— Спи.

Рассвет только начинался, как его разбудил кормщик Радота Ляд. Владимир поднялся, чувствуя, как под ногами раскачивает палубу.

— Буря начинается, княже, — сообщил Радота. Владимир втянул в себя солёный, наполненный влагой воздух. На соседних кораблях уже снимали мачты, готовясь к буре. На корабли, побеждая зачавшийся утренний свет, надвигалась кромешная тьма. Большой проснувшейся тенью, перебираясь по волнам лапами-вёслами, к Владимировой лодье приблизился драккар Ивара.

— Отдай нормандку Ньёрду, конунг! — прокричал он. — Тебя боги слушаются больше всех!

Бернода поняла слова Ивара, отшатнулась, когда Владимир посмотрел на неё.

— Нет! — выкрикнула она, отступив, и споткнулась о гребную скамью. Владимир, двинув челюстью, будто раскалывая орех, ответил Ивару:

— Я без этого поговорю с Эгиром!

Море колыхалось, как нечёсаные волосы на косматой человеческой голове, волны увеличивались, и драккар понесло на лодью. Ловкий упландский кормщик успел развернуть корабль, и он пролетел прямо перед лодейным носом. Молния рассекла не желавшее светлеть небо, на мгновение выхватив из тьмы будто застывших мореходов. Хлынул ливень. Через одно убирали вёсла — они ещё помогут кормщику править кораблём. Гребцы привязались к скамьям, приказов кормщика в шуме разгулявшейся стихии не было слышно, их передавали друг другу: предстояла смертельная пря[176] с морем. Радота Ляд, мотавшийся вместе с кормилом, щедро поливаемый небесами и морем, орал гребцам:

— Греби справа! Греби слева!

Насколько может быть опасной ошибка кормщика, Владимир понял, когда волна перевалила через борт, разом затопив дно лодьи. Показалось, что корабль просел и отяжелел. Свободные от гребли, а также раненые и Бернода, обмотавшись верёвками, чтобы не смыло за борт, вёдрами вычерпывали с палубы воду. Владимир хотел крикнуть что-нибудь ободряющее, но волна, разбившись о корму, окатила его с головы до ног и затекла в рот. Отплёвываясь, он запрокинулся назад от того, что лодья устремилась вверх, на большую волну, и если бы его не держало вервие, то наверняка он покатился бы по палубе. Корабль, будто с крутой горы, ухнул вниз; впереди сидевший кметь восторженно заорал, обернулся к князю, морщась под дождём; слипшейся и сузившейся от воды бородой он напоминал какого-то морщинистого козла. Вообще на какое-то мгновение Владимиру показалось, что их лодья провалилась к Чернобогу, а вокруг куролесят его слуги и не люди вовсе вокруг, а призраки-кромешники.

Весло, будто живое, прыгало в руках князя, накрепко примотанное к ним его же поясом и едва не вырывая их из суставов. Вода, сыпавшаяся сверху и снизу, застилала глаза и настойчиво попадала в рот; князь, отплёвываясь, выпускал изо рта целые струи. Гребцы приноровились управляться в буре уже без приказов кормщика, лодья круто забиралась на волну, потом падала с неё, будто в бездну, и при всём бессильном ужасе перед могучей стихией, задорно захватывало дух. Бывало, что волны обходили и ударяли в корму и борта, тогда воду снова вычерпывали вёдрами. Владимир потерял из виду Берноду, но думать над этим было некогда.

Ливень лил чуть больше часа, показавшийся вечностью. Волны утихли. Владимир отвязался, только сейчас почувствовав, как устал и отяжелел от мокрой одежды, помог перенести на корму кметя, которого перетянуло разгулявшимся веслом. Только сейчас заметил, что нигде нет Берноды. Князь окликнул её, надеясь, что просто не замечает её. Хвост подошёл к князю, положил руку на плечо:

— Её смыло за борт. Верёвка лопнула. Не сумуй, княже, Ньёрд забрал то, на что положил глаз.

— Если я увижу, что верёвка была перерезана, то виноватый отправится вслед за нею, — мрачно отрёк Владимир. Он долго вертел в руках обрывок пеньки, привязанный к скамье, но так и не определил правды.

Море успокаивалось, сквозь тучи начинало проглядывать солнце. Владимир смотрел на воду, надеясь среди курчавящихся белой пеной волн увидеть ждущую спасения нормандку. Вместо этого совсем неподалёку узрел осевшую лодью руян и будто лошадь, тяжело водившую боками. Вдалеке приближались два драккара, и не понять было, кому они принадлежали.

Руянская лодья, несмотря на тяжёлую осадку, развернулась и довольно быстро, перекатываясь по волнам, погребла к словенам. Когда сблизились, оказалось, что более опытные в море руяне сохранили почти все вёсла, тогда как у новгородцев осталась едва половина. Северяне не спешили, застыв на месте, пускали вверх огненные стрелы. У словен заволновались:

— Нам, что ли? Совсем не видят?

Радота Ляд вымолвил, не отрываясь, глядя в сторону северян:

— Не поверю, что варягов море побило больше нас. Они видят то, что нам отсюда взором не достать.

Чадили костры, разведённые в котлах; кмети, дрожа от холода, сушили рубахи. Кому не лень было копаться в казёнке, где всё было кувырком, искали свои мешки, доставали сухие вотолы и поддоспешники[177], кутались, жмурясь от тёплого удовольствия. Топорами рубили на дрова негодные остатки вёсел; дым от мокрых дров непроглядным столбом поднимался из лодьи. В подтверждение слов Ляда на окоёме показалась точка и неторопливым жуком поползла в сторону северян среди вспыхивающих курчавых бурунов. На драккарах убедились, что на дальнем корабле их не потеряли, и двинулись к соратникам.

Оказалось, что один драккар был Ивара, второй — гаутландский, дальний корабль оказался лодьей, на которой некогда ходил Олав Трюггвасон, а сейчас в нём находилась ватага, набранная в Волине. Потерялись вестфольдцы и Кальв на своём отбитом у борнхольмцев драккаре. На общем совете было решено идти к англам, а там с белым щитом пройтись вдоль берегов.

Англы, по чьему острову викинги гуляли широко, как у себя дома, уходили дальше от опасных берегов, ставя сёла на новых росчистях, создавали ополчения, готовые отразить нападения морских находников. Викинги нашли для отдыха уютный залив, вытащили на берег корабли, развели костры.

Ополчение появилось на второй день. Англы, среди которых гости узрели десятка два комонных, осторожно встали в трёх перестрелах, чем вызвали зубоскальство викингов:

— Погляди на них, не бабы ли вышли?

— Может, зря мы с миром к ним? Похоже, они просто так нам готовы всё отдать!

К англам с белым щитом пошёл Хвост с двумя упландцами Ивара, но вернулся ни с чем, пояснив:

— Сказали, что пришлют какого-то своего ярла. Не думаю, что нам поверили.

Несколько часов подряд к стану на расстояние перестрела стремительно подъезжали комонные, бросали вверх сулицы, ловили на скаку и уносились прочь, озадачивая викингов, не понявших пустого ратного бахвальства. Наконец Владимиру это надоело, и он велел людям вооружаться, действительно решив вывести их на бой, раз англы сочли мирные намерения за слабость. Заметив кишение вооружённого люда, англы поспешили выпустить трёх комонных, что ходкой рысью направились к нежданным гостям. Не доехав ста саженей, комонные остановились. Владимир уже облачился в брони, передал одному из кметей шелом, сам вместе с Хвостом и Иваром пошёл навстречу.

Английский старшой, в тянутой мелким кольцом броне, в высоком шеломе с поднятой стрелой, на плохом языке Северных стран представился местным волостелем, выспросил о намерениях. Владимир, которого озлило, что англ даже из вежливости перед ним не спешился, не захотел тешить его самолюбие, представившись свейским именем Фроди. Англ, веря и не веря в миролюбие северных мореходов, предложил остаться погостить, но не ходить в глубь острова. Викинги должны были принести клятву, на что Владимир ответил:

— Мы уважаем чужие законы и соблюдаем их, но такого, чтобы запрещали ходить там, где хочется, я ещё не видел. Я принесу тебе клятву, что мои люди не тронут никого из твоих людей, но будут ходить там, где захотят.

Англ заёрзал в седле, не зная, как отказать таким гостям. Наконец спасение пришло само собой, когда Ивар спросил про корабли, которые должны были появиться у берегов. Английский волостель отрицательно помотал головой, но сказал, что драккары не пройдут мимо Дувра и их можно там подождать, если они ещё туда не пришли.

— В таком случае я попрошу тебя, ярл, дать в провожатые своих людей, ибо гостеприимство местных мне не нравится, — сказал Владимир.

Глаза англа сверкали гневом: он не привык слушаться, он привык приказывать, но вооружившаяся дружина викингов заставляла быть дружелюбным, и он согласился.

В отличие от непуганых нормандских берегов, английские были пустынны, лишь изредка появлялись двое-трое вершников да единожды увидели пасущееся стадо овец. При попутном ветре Дувра достигли на пятый день. На драккаре Ивара весело заголосили: свеи узнали корабль Кальва, стоящий на вымолах рядом с вестфольдскими.

Им довольно быстро разрешили сойти на берег: в Дувре никто не удивлялся купцам из Северных стран. Только недавно, оказалось, здесь были люди из урманского Раумсдаля, а сейчас гостили купцы из датского Хедебю. Викинги выгодно расторговались, причём некоторые умудрились прогулять добытое и спустить в зернь. Близилась осень, и нужно было спешить с отъездом, хотя было ясно, что первые холода могут застать в море.