В тени славы предков

Эпилог

Мрачное небо тяжело несло серые облака. Море, будто сдерживая готовую вырваться на волю могучую силу, накатывало тёмно-синие облака на берег. Викинги привычно ворочали вёслами. Бьёрн Бьёрнсон сам стоял у кормила, изредка переводя взгляд на своих людей, на могучих спинах которых в лад движениям натягивались шерстяные рубахи и кожаные зипуны. До зимы оставалось недолго, и все хотели вернуться в Упланд до наступления штормов. Каждому было известно о том, что Бьёрн дал слово Вальдамару-конунгу, и обещание нужно было исполнить, однако это не прибавляло духа викингам. Волин, будто прижатый к земле тяжёлыми облаками, казался чуждым со своими высокими рублеными теремами, возвышающимися бархатистыми кровлями над заборолом крепостной стены.

Пошатавшись по городу, зайдя на торг, где купцы спешили распродать товар, познакомился с упландским купцом Ормом Левшой. Орм жадно и с удовольствием слушал вести из дома: о том, что конунг Эйрик расстраивает новую столицу Сигтуну, Стьюбьёрн, по сказкам, собирает войско и в Упланде стало много христианских проповедников из Дании, Валланда и Саксонии. Хоть Орм немногим меньше отсутствовал дома, нежели чем Бьёрн, здесь он видел и слышал гораздо больше, чем кто-либо из далёкой Гардарики.

Про Олава-Трюггвасона Орм поведал, что видит его очень редко, ибо Олав служит князю Буриславу и даже женился на его дочери. Сын конунга был в большой чести у Бурислава, особенно после того, как догнал и наказал саксов с лютичами, прибывших на двух кораблях и пограбивших прибрежные сёла. Левша обещал узнать для земляка, где сейчас находится Трюггвасон, и сдержал своё обещание, вечером сообщив, что Олав куда-то уехал со своими людьми, но будет со дня на день. Весть не очень обрадовала викингов Бьёрна, ибо каждый день приближал зиму, но, скреплённые словом со своим хёвдингом, они мрачно ждали сына конунга.

Олав появился спустя почти седмицу с усталой, пропахшей конским потом дружиной. Потеряли ещё день в ожидании, пока Трюггвасон отмоется в бане и отпирует со своими людьми. Викинги роптали почти в открытую, поговаривая, что Вальдамар-конунг через богов наслал на них заклятье и благоволящий ему Эгир теперь точно не даст вернуться им домой. Бьёрн, которому надоело всё это выслушивать, выявил двух смутьянов и предупредил, что силой заберёт выданную им Вальдамаром долю, если хоть раз ещё услышит ропот от людей. Подействовала его угроза или нет, Бьёрн не успел узнать — Олав сам прислал за ним человека. Как оказалось, Орм Левша через знакомых донёс весть до ушей Трюггвасона, что его дожидается посланец от Владимира.

Сын конунга жил в длинном доме, таком же, какие были на его родине. Две трети дома были отведены под молодечную, где жила дружина, в другой трети, отделённой от воинов толстой бревенчатой перегородкой, жил сам Олав со своей женой Гейрой.

Они сидели за низким столом, по краям которого горели толстые свечи, рассеивая сумрак покоя, посередине — бочонок с пивом и две тарели с рыбой. Оба видели друг друга впервые. Олав, который даже за столом возвышался над Бьёрном на полголовы, ничего про себя не рассказывал, но и не он находился в гостях. Бьёрн с каждой выпитой чаркой становился словоохотливее. Он поведал о походе на Киев, о хитрости Владимира, заманившего брата в ловушку, о том, как викинги решили взять серебро с конунга и как с этого ничего не вышло.

— У вас было достаточно времени, чтобы понять, что у Вальдамара удача велика, — молвил Олав, — нужно быть большими глупцами, чтобы пойти против него.

Бьёрн возразил:

— Йостейн сумел убедить нас в том, что гарды уже бегали от нас и побегут и второй раз. Да и кто пойдёт за конунга, залившего стол кровью брата и ничем хорошим себя ещё не проявившего? Но Вальдамар послал ратную стрелу[230] воинам, ходившим со Свентицлейвом, и они откликнулись на его зов. А между нами не было окончательного согласия, и нам пришлось принять условия Вальдамара.

Олав улыбнулся в редкую, светлую ещё юношескую бороду:

— Я так и думал, что Вальдамар станет конунгом раньше меня.

В голосе Трюггвасона Бьёрн не услышал горечи, лишь какую-то непонятную усталость. Он вытер пальцы о рушник, скомкал его и отложил в сторону, помутившимся хмельным взором посмотрел в голубые глаза Олава, особенно светлые от плясавших в них огоньков свечей.

— Вальдамар просил передать ему, что он помнит о каком-то уговоре меж вами и ждёт тебя к себе в любое время, — сказал он.

«Уговор!» — усмехнулся про себя Олав, вспомнив Йоль в Бирке, зимний замёрзший дуб, где они обещали друг другу помощь, когда один из них добьётся стола. Хоть каждый думал про другого, что слово дал не всерьёз, но Вальдамар сдержал обещание, а Трюггвасон сдержал бы своё. Олав вертел в руке чашу, задумавшись; лицо мутилось в тягучем дыме свечей, запахом своим перебивавших дух нагретых камней очага.

У Бурислава было хорошо, князь был щедр и ценил храбрость. Дочь его Гейра была красива, но пока так и не могла родить Олаву сына, выкинув из чрева первого ребёнка. Теперь Гейра тяжело болела, опекаемая волхвами и знахарками. Трюггвасона здесь бы ничего не держало, ибо с Буриславом был уговор свободного отъезда, но бросить больную жену он не мог. И не только из-за любви к матери своих будущих детей, но и из благодарности к князю за хороший приём и справедливое отношение. Бурислав не ставил Олава-выше своих воевод, относился как к почётному гостю, а не своему боярину. Неспокойная яростная душа рвалась на волю морских просторов. Олав резко сжал руку; деревянная чара с треском лопнула, заставив Бьёрна с тревогой посмотреть на сына конунга: правильно ли он всё передал, а может, коварный Вальдамар устроил ему тут хитрую ловушку? Олав развеял сомнения упландца:

— Благодарю тебя, Бьёрн, за вести от моего друга и собрата. Сейчас я не могу поехать к Вальдамару, но думаю, что скоро смогу это сделать.

Упландские гости отчаливали на следующее же утро. Олав провожал их, наблюдая, как викинги приносили требу маленькому деревянному кумиру Одина, таскаемого на корабле. Морского бога Эгира они удоволят уже в море. Осенние облака то закрывали, то освобождали слабеющее солнце, ветер то задувал порывами, то опадал, море с неспешной равномерностью перекатывало волны. Викинги, весело перекрикиваясь, ставили парус. Бьёрн встал у кормила, помахал, прощаясь, Олаву. Тот помахал в ответ. Бьёрн повернулся лицом к морю и больше не оглядывался.

Кутаясь в плотный вотол, подбитый бобровым мехом, Олав долго смотрел в корму уходящего драккара, чувствуя текущей в жилах кровью многих поколений предков-моряков, что на берегу ему уже недолго оставаться.