Вальхалла

Глава 20 Я первая!

Восстание началось… И слава богу, подумал Михаил и свалился на кушетку.

Было опасно, очень опасно, но, кажется, у него получилось более или менее уладить происходящее и распалить сердца бунтовщиков; теперь оставалось только плавно и без лишних жертв привести Гермеса и остальных к победе.

Благо, все приготовления были закончены ещё несколько недель назад, да и сами рабы, опасаясь, что их планы раскроют, готовились в любой момент взяться за мечи, так что когда Огненный Император спрыгнул на арену и стал крушить головы надзирателей своими огромными руками, они не растерялись, но сразу бросились ему на помощь.

Уже совсем скоро лучники, которые стреляли в Маргариту, лежали с перерезанными глотками на песке, в то время как гладиаторы вырвались за пределы своей клетки и стремительно захватывали многолюдные трибуны. Наблюдавшие за ними знатные горожане оцепенели от страха, как если бы, догадался Михаил, прямо из телевизора выпрыгнул тираннозавр. Впрочем, в итоге захват Колизея происходил на удивление мирно.

Гермес был разумным человеком. В первую очередь он хотел не месть, но свободу. Истреблять правящую элиту священного города была чревато, а потому он приказал своим людям никого не убивать и брать заложников.

В первоначальной временной линии сделать этого не получилось — вмешался Луний. Он внедрил своих людей в ряды рабов и приказал им устроить резню. Таким образом он хотел обратить население против восставших и представить себя героем, который остановил кровавую бойню, а потому единственный заслуживал верховную власть после смерти юного царя.

Теперь же Луний погиб прямо на глазах своих шпионов, и пока его «клон» раздавал приказания у себя во дворце, поднимая приватную армию бывшего регента, засланные им агенты растерялись и в своей рассеянности просто подчинились Гермесу. Как итог, захват Колизея обошёлся малой кровью.

Восставшие даже схватили принцессу Филу, к которой отнеслись с надлежащим почтением и заточили в личной комнате мастера Колизея — последнего, впрочем, скормили крокодилам.

Когда дело было сделано, Гермес поднялся на вершину арены и окинул взглядом великий город. Волнение постепенно распространялось на ближайшие улицы. Местами разгорались пожары. Посланники носились среди огня, оповещая прочие ячейки о том, что восстание начнётся — началось — уже сегодня.

Неторопливо поднимая взгляд, Гермес повёл его в направлении верхнего города. Сперва им предстояло пробраться через лабиринты старинных улиц, потом забраться на великую стену, которая отделяла бедные и богатые кварталы и старинный акрополь, затем переправиться через ров, и только тогда — тогда перед ними предстанет гигантская чёрная скала царского дворца; непреступная твердыня на вершине холма, в которой многими веками заседали владыки Аль-рука.

Скольких они потеряют? Скольких убьют? В этот момент будущее казалось Гермесу плотной пеленой тумана, от которой разило кровью. Он стиснул кулаки и вдруг услышал бодрый крик у себя под ногами. Его взгляд снова обратился на улицу возле Колизея, по которой светлолицая девушка вела отряд гладиаторов.

Свет… Свет в тумане…

Гермес прикрыл глаза.

День представлялся ему длинной лестницей среди кровавого тумана, но те, кто пройдёт её до конца, — те встретят восходящее солнце уже на свободе…

…

…

…

— Что насчёт Леонида? Когда придёт помощь⁈

— Посланник заявил, что генерал уже выдвигается.

— Он заявил это час назад!

— Нужно время, чтобы распределить гарнизон на великой стене.

— У нас его нет!

— Но если монстры почуют слабость…

— Лучше монстры, чем рабы! Проклятый Луний! Чудовище! Предатель!

Посреди тронного зала великого царства раздавались напуганные голоса. Министры и чиновники носились из стороны в сторону, раздавали приказы, читали донесения и бледнели прямо на глазах. Царила страшная суматоха, посреди которой неподвижно возвышался грозный чёрный трон, на котором сидел тринадцатилетний мальчик.

Наблюдая за происходящим, Ахнимид Аль-рук, первый от своего имени, чувствовал абсолютное бессилие.

Он возвышался над прочими людьми и в то же время сам себе казался наиболее беспомощным среди собравшихся — куклой, которую посадили на трон.

Он вспоминал своего отца, могучий голос которого подчинял сердца придворных, вспоминал, как пытался подражать ему, обращаясь к птицам, вспоминал смешки придворных дам, которые однажды заметили его за этим занятием, вспоминал горячий стыд и сильнее вжимался в свой престол.

Трон был грубым и неудобным. Временами Ахнимиду хотелось подложить подушку — он себя сдерживал, ибо настоящий царь никогда не станет этого делать.

Ахнимид знал, что прямо сейчас гремит восстание, и кровожадные рабские полчища осаждают дворец. Что его сестру схватили и, вероятно, давно убили. Что только он один, священный царь великого города, мог остановить этот чёрный легион… Да, он всё это знал — и молчал.

Его сердце дрожало от радости, когда приносили хорошие вести, и сжималось, когда они были плохими; не понимая в царившей суматохе общей картины, он замечал, что лица министров и чиновников с каждым часом становятся всё более серыми.

Голос. Ему просто нужно поднять голос. Нужно приказать собравшимся взять себя в руки и раздавить восстание, как это сделал бы настоящий великий царь. Он твердил себе это снова и снова, и вот его губы наконец приоткрылись, но в тот же момент, когда мальчик собрался произнести свое первое слово за много часов, раздался грохот — Бах! — и последнее, словно косточка, застряло у него в горле.

Все немедленно повернулись и посмотрели на железную дверь.

Бах!

Затем снова: бах!

Бах!

Бах! Дзинь!

Петли дрогнули, и стальная дверь наклонилась и грохнулась на землю.

За ней показалась юная девушка с карамельного цвета волосами. На мгновение Ахнимид засмотрелся на её светлое лицо, но уже вскоре его взгляд приковал к себе окровавленный меч, который она держала в правой руке. Девушка вскинула его, улыбаясь триумфальной улыбкой, и сказала:

— Я первая!

…

…

…