Варенька

XVII

Печальная, душевно опустошенная, переступила Варенька порог своей старой квартиры. За два года, которые она отсутствовала, здесь почти ничего не изменилось. Все стояло на своих прежних местах, только немного выцвел абажур, полиняли аппликации на гардинах и позеленел мопс. Над кроватью по-прежнему таращился испуганный олень, но выглядел он сейчас постаревшим, грязновато-желтым, с рыжими подпалинами.

— Что? — насмешливо встретила ее Амелина. — Лучше, чем у меня, нигде не нашлось?

Племянница промолчала. Она заранее знала, что ее появлению тетя Лина не обрадуется, и внутренне к этому готовилась. Спокойно поставив чемодан на пол, она повесила пальто в углу, одернула платье, повернулась, чтобы ответить тетке, и неожиданно для самой себя заплакала. Крепилась, когда с матерью прощалась, дорогу всю не плакала, а тут вдруг не выдержала. Очень уж больно было на сердце.

— Ну, чего ревешь? — Капитолина Николаевна слегка ткнула девочку пальцем. — Это не тебе, а мне нужно слезы лить. Твои милые родители опять мне тебя подкинули.

Говорила она пренебрежительно, с иронией, но в душе была довольна. Возвращение племянницы было как нельзя кстати. Прежде всего это означало, что от Заречного снова начнут ежемесячно поступать деньги. А в них Капитолина Николаевна ощущала недостаток, особенно после того, как год назад за жульничество был посажен в тюрьму Левкоев. К тому же долгое отсутствие Вареньки вызвало в домоуправлении неприятные толки: дескать, гражданка Амелина незаконно занимает жилплощадь. С каждым месяцем объясняться становилось труднее. Теперь все решалось благополучно: явилась сама ответственная квартиросъемщица, которая могла пускать себе на квартиру того, кого считала нужным. Это обстоятельство для Капитолины Николаевны было особенно важным. Она наконец выходила замуж, но прописать мужа в квартире, на которую сама прав не имела, представлялось ей делом довольно трудным.

С решения этого вопроса она и начала, как только Варенька немного успокоилась.

— Куда ж тебя деть, если отовсюду выгнали, — с напускным неудовольствием говорила тетка. — Так и быть, живи. Но только я замуж выхожу. Тебе придется смириться с тем, что здесь поселится мой муж.

— Хорошо, — согласилась девочка.

— Только ты об этом пока никому не говори.

— Ладно.

Узнав о возвращении Вареньки, на другой день к ней примчались школьные подружки. За два года они подросли, окрепли, недавно вернулись из пионерских лагерей, бронзовые от загара, веселые. От них будто еще пахло свежим ветром и хвоей. Прибежала и Люся Гаврилова. Она первая крепко обняла и расцеловала Вареньку.

Не пришла Нина Березина.

— Она в деревне, — пояснила Люся. — Вся семья переехала. Там живут родственники отца, они помогают. А мать в колхозе работает. Но Нина собирается вернуться в город и поступить на фабрику. Она ведь старше нас, ей скоро шестнадцать. Жить будет в общежитии, учиться — в школе рабочей молодежи. Сможет помогать семье.

— А почему ей не учиться в деревне? — поинтересовалась Варенька.

— Там, кажется, неполная средняя школа. Ну, а потом, ты ведь знаешь, она всегда мечтала о техникуме.

Девочки разговорились. Впечатлениями и новостями делились одновременно, перебивая и перекрикивая друг друга.

— Я записалась в кружок кройки и шитья…

— Зимой откроется еще один каток…

— У нас в школе будут кролики…

— Мы помогали колхозу…

Чтобы никого не обидеть, Варенька старалась слушать всех и потому поворачивала голову то вправо, то влево. Наконец все было сказано. Девочки успокоились, притихли. Наступила Варенькина очередь.

— Ой, девочки, — всплеснула она руками, — какие там пальмы! Высокие, высокие, и прямо на улице. Идешь по тротуару, а рядом пальмы. И зимой и летом. Там почти всегда тепло. Солнце. А море всегда шумит. Ляжешь спать и слушаешь, слушаешь…

— И ты уехала? — удивилась Люся.

Варенька сразу сникла.

— Я к маме, — тихо пояснила она и умолкла.

Замолчали и подружки. Всем стало как-то не по себе, словно они нечаянно коснулись больного места.

— Ко дню рождения мама подарила мне бусы, — неожиданно заявила одна из девочек.

Она сказала первое, что пришло на ум, только бы прервать несносное молчание. Но ее искренние и простые слова прозвучали так некстати, что всем стало неловко. И чтобы скрыть общее замешательство, все вдруг заговорили. Речь заходила обо всем, только не о родителях, хотя это не всегда легко удавалось.

Варенька понимала, что девочки не хотели ее обидеть, наоборот, увлеченные крепким чувством бескорыстной дружбы, они стремились если не помочь, то хоть не причинить боли.

Но от этого Вареньке становилось еще горше. Ей хотелось вскочить и крикнуть:

— Нет, вы не правы, мои папа и мама хорошие. Они любят меня!..

Но Варенька не поднималась и, плотно сомкнув губы, молчала. Она заранее знала, что ей не поверят. Да она и сама уже во многом сомневалась. Ведь не случайно пришлось вернуться к тете Лине. Всюду лишняя!.. А потому лучше молчать, всегда молчать…

В трудных условиях формировался Варенькин характер. Девочка уходила в себя, замыкалась, становилась недоверчивой и раздражительной. И только с Елизаветой Васильевной продолжала оставаться непосредственной и откровенной.

— И у папы было хорошо, и у мамы, — вспоминала она свою неудачную поездку к родителям. — Я бы от них никогда не уехала.

— Еще не один раз навестишь, — успокаивала ее бабушка. — Годик-другой пройдет, и опять поедешь.

— Нет, — грустно вздыхала девочка, — не нужна я там. Лишняя.

— Полно пустое-то молоть, — сердилась Елизавета Васильевна, но сразу переводила разговор на другую тему…

Капитолина Николаевна явно торопилась, чтобы не упустить жениха. После небольших сборов и приготовлений была отпразднована не пышная, но веселая свадьба, на которую собралось немало гостей.

— Горько! — сипловато кричал охмелевший управдом.

Не обращая на него внимания, пары танцевали вальс, кто кружился, а кто, едва поднимая ноги, топтался на месте.

Жених, Савва Христофорович Адикитопуло, черноволосый мужчина лет сорока трех, танцевал с невестой.

— Церковный брак меня не устраивает по религиозным мотивам, а гражданский — по чисто моральным соображениям, — в сотый раз пояснял он, не сводя с ее взволнованного лица своих немного выпученных, масляно поблескивающих глаз. — Короче, вначале мне нужно разойтись, чтобы не стать жертвой восемьдесят восьмой статьи Уголовного кодекса Российской Федерации.

— А как же с пропиской? — беспокоилась невеста.

— Это, любовь моя, проще, чем расщепить атом, — самодовольно ухмыльнулся он и очень вежливо остановил оказавшегося поблизости управдома: — Очаровательный Павел Иванович, моя единственно законная супруга проявляет большой интерес к тому, как будет оформлено мое пребывание в этом роскошном, только вам доверенном замке?

Савва Христофорович любил выражаться несколько напыщенно и витиевато.

— Ты кто мне? Друг? — кладя руки на грудь жениха, спросил управдом и, звучно икнув, сам ответил: — Друг. А для друга я что хошь!.. Скажи — прыгай в огонь… Нет, нет, вот скажи — прыгай, и я прыгну. — Он поглядел вокруг, будто отыскивая, чем тут же доказать свою готовность к высокой жертве, однако ничего подходящего не нашел и осовело подмигнул. — А прописка, — небрежно махнул он рукой, — так это для нас… одна галлюцинация. Точно говорю. Паспорт не просрочен?

— Простите, — обиделся жених, — вы за кого меня принимаете?

— Я для порядка, обязанность! — Павел Иванович потряс в воздухе указательным пальцем и пояснил. — Раз квартиросъемщица не возражает, площадь позволяет, тут все. Завтра с утра получишь домовую книгу.

— Мерси, — улыбнулся Савва и бережно повел свою невесту между танцующими парами. — В наш век головокружительных успехов кибернетики цель достигается простейшими средствами…

А Варенька в это время отсиживалась у Елизаветы Васильевны, которая «молодых» поздравила, но принять участие в гулянии отказалась:

— Свое я отплясала, а грибом торчать не хочется.

— Ну вот, свадьбу отгуляют, — прислушиваясь к дробному стуку каблуков, говорила она своей названной внучке, — может, твоя тетка остепенится, и все к лучшему пойдет…

Но лучшего не получилось.

Новый жилец Савва Христофорович Адикитопуло редко выходил из дому. Большую часть суток проводил на диване с книжкой в руках. Сняв пиджак и туфли, он ложился, подмяв под себя расшитые подушечки, и с увлечением читал какой-нибудь ультраприключенческий роман, на обложке которого мужчина в черной маске в одной руке сжимал пистолет, а в другой — остро отточенный кинжал. В особо захватывающих местах, когда сюжет развивался молниеносно, Савва неторопливо двигал большим пальцем правой ноги. Не отрываясь от книги, Адикитопуло поворачивался со спины на живот, шарил рукой по столу и нащупывал папиросу. Если пачка оказывалась пустой, он с досадой швырял ее в угол и громко кричал:

— Фигаро!

В комнату немедленно вбегала Варенька.

— Папирос, не глядя на нее, швырял деньги Савва. И девочка бежала за папиросами. Потом она мчалась с бидоном за молоком, покупала хлеб, продукты. С утра и до ночи она бегала, мыла, чистила, убирала.

— Совсем ведь загоняли девчонку, — сокрушенно говорила Елизавета Васильевна Частухину.

Им обоим хотелось помочь девочке. Но чтобы успешно выступить против ее опекунов, следовало заручиться фактами, правильность которых нельзя было бы оспорить. А с появлением Саввы Христофоровича Амелина стала будто хитрее. Словно кто-то заранее подсказывал ей ловкие ответы на все щекотливые вопросы.

— Я как-то тут высказал свое мнение Капитолине Николаевне, — сообщил Частухин, — а она мне ответила: «Надеюсь, Владимир Григорьевич, вы не хотите, чтобы из девочки я сделала ни к чему не приспособленную белоручку». «Но она переутомляется», — сказал я. Амелина засмеялась: «Это вам так кажется».

— Хотела я ее к себе взять, не отдают, — заявила Елизавета Васильевна. — Не выгодно им. Отец алименты не малые шлет, а она вроде прислуги.

Начался учебный год, но Варенька в школу не пошла. Заботливые, сочувствующие Варенькиной беде соседи решили воспользоваться этим обстоятельством, чтобы помочь девочке.

— Сегодня же побываю в гороно, — уходя на работу, пообещал Частухин.

— В детский дом определить бы, государство человеком ее сделает, — подсказала Елизавета Васильевна. — А от этих чего хорошего ждать-то?

— Поговорю и о детском доме. Тут надежная зацепочка появилась — девочка ведь не учится.

В тот же день в квартире появилась невысокая, стройная, одетая в скромное серое пальто девушка — инспектор городского отдела народного образования.

— Варя Заречная не посещает школу, — объяснила она причину своего прихода. — Это единственный случай во всем городе.

— Но она уже закончила пять классов, — задиристо начала Капитолина Николаевна. — А профессором быть не собирается.

— Не беспокойтесь, — мягко отстраняя жену, с любезной улыбкой вмешался в разговор Савва Христофорович. — С завтрашнего дня девочка не пропустит ни одного урока. Даю слово.

— Очень хорошо, — довольно улыбнулась девушка и, сопровождаемая весьма предупредительным Саввой, пошла к двери. — Так я надеюсь, — выйдя на лестничную площадку, сказала она.

— Как на сберегательную кассу, — низко поклонился Савва, подождал, пока она спустилась, и только потом закрыл дверь. Лицо его сразу стало злым. Он быстро возвратился в комнату.

— Ты что ей наобещал? — возмущенно встретила его жена. — Перед юбкой растаял.

— Дура, — оборвал ее Савва. — С властью не спорят.

— Это она-то власть? — презрительно фыркнула Капитолина Николаевна. — Ха-ха!

— Не она, — сердито сверкнув глазами, оборвал ее супруг. — Но власть за ее плечами. Слово скажет, и тут будет!

— Ну и пусть, — вызывающе подняла голову Амелина.

— Власть всегда задает вопросы, — Савва медленно приблизился к жене, — а я со школьных лет не люблю отвечать. Понятно? — Он вцепился сильными пальцами в ее плечо.

Капитолина Николаевна не на шутку испугалась, таким она видела мужа впервые.

— Ты напрасно сердишься, — попыталась она умиротворить его. — Никому до нас нет дела.

— Как видишь, есть.

— Это случайность.

— О, нет, любовь моя. — Савва крепче сжал пальцы на ее плече. — Это историческая закономерность. И называется она — советским образом жизни! Девчонка была у тебя немногим больше года, срок небольшой, а уже соседи заговорили, учительница пришла. У нас так водится, всем есть до всего дело! И если бы Варвара не сбежала, тебе несладко бы пришлось. Припомни, общественность заинтересовалась! А это, друг мой, уже опасно…

— Мне больно, — не выдержала она.

— Это хорошо, — улыбнулся он, насмешливо заглянул ей в глаза и оттолкнул. — Наш разговор запомнится надольше, любовь моя.

В кухню, где Елизавета Васильевна готовила фарш для пирога, а Варенька чистила картошку, Савва вошел чуть улыбаясь. Он вежливо и почтительно поклонился соседке и с укором обратился к девочке:

— Оказывается, наша Золушка не посещает школу. Ай-ай, как это нехорошо. — Он ласково скользнул ладонью по ее волосам. — Кончишь здесь возиться, собери все свои учебники, скажи, какие нужно тебе купить. И с завтрашнего дня — чтоб ни одного пропущенного урока. Понятно?

Варенька покорно кивнула головой. Ей все стало безразлично. Велят идти в школу? Ну что ж, она пойдет.

Заметив удивление, с каким Елизавета Васильевна выслушала распоряжение Саввы, Капитолина Николаевна, которая появилась на кухне почти вместе с ним, горестно вздохнула:

— Ах, родителям все прощается, а нам каждый промах ставится в укор.

После этого события Варенька снова начала регулярно посещать школу. Однако круг домашних работ, которые были возложены на нее, от этого не изменился.

— Фигаро! — кричал Савва.

— Фигаро! — вторила Амелина.

И Варенька бежала, мыла, терла.

И только поздно ночью, когда в квартире все засыпали, она устало садилась за кухонный стол.

Все тело требовало отдыха. Глаза начинали смыкаться. Но, стараясь перебороть сон, она откидывала со лба волосы, энергично открывала книгу, листала ее, отыскивая нужную страницу.

Постепенно движения замедлялись. Девочка встряхивалась. Но глаза закрывались, и голова медленно опускалась на вытянутую руку, которая наконец находила покой на страницах раскрытой книги…