Варенька

XVIII

При удобном случае Савва Христофорович Адикитопуло всегда скромно заявлял о том, что занят серьезной работой.

— Пишу роман, — приспустив веки, доверительно сообщал он и глубоко вздыхал. — Да, да, так сказать, дерзаю. Актуальная тема, современность, в центре, конечно, человек…

Отдельные главы он особенно охотно читал управдому, с которым старательно поддерживал хорошие отношения.

— Этим кончается вторая часть моего произведения, — переворачивая последнюю страницу рукописи, скорбно сообщил он как-то в начале весны.

— Большой труд, — с уважением вздохнул управдом и осторожно коснулся бумаги кончиками пальцев. — Сколько над ним работаете?

— С того самого дня, как поселился в вашем замке, наполняя стопки водкой, ответил Савва Христофорович. — А до этого материал собирал, копил. За славой я не гонюсь, но если кто поинтересуется, так вы уж, дорогой Павел Иванович, пожалуйста, заступитесь, сами ведь слышали.

— Под присягой покажу.

— Знаете, не люблю я этой клички — «личность без определенных занятий». Вот оно, мое занятие. Но ведь его, прежде чем показать, надо сделать, — скорбно морща лоб, продолжал Савва Христофорович.

— Совершенно верно.

— Конечно, когда напечатают, тогда все станет ясно, как и что, а пока приходится скрепя сердце терпеть. Не зря говорится: искусство требует жертв.

— Истинная правда.

— «Ясной Поляны» у меня, как известно, не имеется. Туговато бывает, однако не сдаемся, крепимся. Но ничего, — улыбнулся Савва жене, — свое мы еще наверстаем.

— Обязательно купим голубую автомашину, — вспыхнула она.

— Ну, это что, — небрежно отмахнулся Савва. — Признаюсь вам, дачку мечтаю приобрести. Что ни говорите, но в городе очень шумно. У вас ничего нет на примете?

— У меня-с?.. Нет-с, ничего-с, — млел управдом и, отважившись, спросил: — Неужели так много платят? — Он завистливо посмотрел на толстую рукопись, выпил водку, крякнул и, морщась, закусил селедкой. «Вот ведь как везет людям», — с чувством острой зависти подумал он и несмело спросил: — А как, извиняюсь, вы научились этому?

— К творчеству у меня с детства склонность, — неторопливо и сдержанно ответил Савва Христофорович. — Однако, — огорченно вздохнув, он широко развел руками, — по-настоящему сесть за работу вот только теперь решился.

— Склонность, говорите? — Гость разочарованно потер ладонью коричневую от загара плешину. — Значит, научиться этому никак невозможно?

— Нет, почему же. — Савва Христофорович барственно откинулся на спинку стула. — Учиться никогда не поздно.

— И вы думаете, получится? — Подавшись всем корпусом вперед, Павел Иванович впился своими маленькими зелеными глазками в поважневшее вдруг лицо собеседника.

— Гарантии дать не могу, но попытка — не пытка, — покровительственно ответил тот.

— Я, конечно, не большой знаток, — одергивая полы пиджака, торопливо продолжал гость, — но в свое время школу второй ступени окончил. Льва Толстого, Тургенева, Николая Васильевича Гоголя изучал. «Старосветские помещики», «Мертвые души», «Ревизор», «Тарас Бульба». Свидетельство имею. Так что разбираюсь кое в чем.

— Вам очень нравится художественная литература?

— Ну как же! Из жизни все! Иной раз, скажи, прямо за сердце хватает.

— Это хорошо, — одобрительно кивнул головой Савва Христофорович. — В нашем деле без любви никак нельзя.

— Понимаю. — Внимательно слушая хозяина, гость часто заморгал глазами.

— Но главное, — сделав паузу, Савва Христофорович шевельнул указательным пальцем, — больше читать, наблюдать, записывать. У каждого уважающего себя писателя обязательно записная книжка имеется.

— Пожалуйста! — Павел Иванович с радостной готовностью прижал руку к верхнему карману пиджака, из которого торчал металлический наконечник автоматической ручки. — За мной это не станет. К тому ж весь день по долгу службы с народом. Историй разных — хоть отбавляй. За всю жизнь не перепишешь!..

Захмелевший от надежд и водки, управдом ушел. А потом при каждом удобном и неудобном случае старательно расхваливал, какой, мол, талантливый человек проживает в двенадцатой квартире. Пересказывал содержание романа, на память цитировал особенно запомнившиеся фразы.

Кто верил словам управдома, кто относился к ним скептически, дескать, сами оценим, когда напечатают. Но никто, даже Капитолина Николаевна, не догадывался, что весь роман Савва Христофорович добросовестно списывал со страниц альманаха, издающегося далеко за пределами области.

Были у Саввы Христофоровича и другие секреты.

Изредка, поздним вечером, к нему приходил прилично одетый подвижной и ловкий молодой человек. Звали его Георгий Кудряш.

— Привет, орел, — кивал ему Савва и взглядом приказывал жене оставить их одних. Если в комнате находилась Варенька, то тетка уводила ее с собой.

Кудряш провожал их глазами, запирал дверь на ключ и только потом вытряхивал из рукава аккуратный сверток, развертывал его и клал на стол горсть ручных и карманных часов.

Савва брал часы, заводил их, прислушиваясь к ходу, подносил к ушам, смотрел марку.

— Так себе, — недовольно морщился он, клал часы в шкатулку и доставал из нее деньги.

— Мало, — пересчитывая их, говорил Кудряш.

— Было бы смешно, если бы я дал много, — ухмылялся Савва.

— Прибавь.

— Я не люблю нескромных молодых людей и гостей, которые у меня задерживаются.

— Жила ты, Черный.

— Вы дурно воспитаны, Жора, — снисходительно улыбался Савва, в то время как в голосе его звучали жесткие нотки не глубоко скрытой угрозы. — Вам следует относиться ко мне с большой благодарностью. Не каждый уважающий себя человек согласится платить настоящие рубли за тот мусор, который вы приносите.

— Но ребята жалуются.

— Никаких ребят я не знаю, — резко обрывал его Савва. — А если вы имеете в виду своих друзей, таких же лоботрясов, как и вы, то посоветуйте им заняться делом. Пусть идут на фабрики, там им с удовольствием дадут хорошо оплачиваемую работу. Не желают? Дурно, очень дурно. Ну, хватит. Гуд бай, орел.

Кудряш вздыхал и, направляясь к двери, натягивал на голову кепку.

Только года через два Савва открыл свою тайну Капитолине Николаевне, подготовив ее к этому постепенно, исподволь. Свои действия он объяснил ей тем, что ему нужны средства для того, чтобы закончить работу над романом. Но и после осторожный и осмотрительный Савва не позволял ей присутствовать при своих встречах с Кудряшом.

— Это дело не любит свидетелей, — объяснял он. — Когда один валится, он не должен тянуть за собой другого.

Узнав правду, Капитолина Николаевна, конечно, страшно испугалась. Но Савва легко успокоил ее, убедив, что при той системе, которую он разработал, ему ничего не угрожает. Никто из ребят Кудряша не знал, с кем связан их атаман. А он приносил не только краденые часы, но и отдельные главы романа, перепечатанные на машинке сестрой. За эту работу Савва аккуратно платил и брал расписки. Таким образом, он не опасался вопроса: «Знаете ли вы Георгия Кудряша, приходил ли он к вам и зачем?» Ответ был давно готов: «Знаю, приходил, он приносил мне перепечатанную на пишущей машинке рукопись. Вот расписки в получении денег за выполненную работу».

И все же, соблюдая эти предосторожности, не следовало допускать, чтобы посещения Кудряша становились слишком заметными. Поэтому он продолжал появляться только по вечерам, когда во дворе почти никого не оставалось.

Однажды уходивший от Саввы Кудряш заметил в коридоре Вареньку, которая, поднявшись на носки, старалась дотянуться до верха шкафа, где лежала платяная щетка. Нахально разглядывая девушку, он промурлыкал:

— Кусочек.

Савва рассердился и, закрыв ладонью его лицо, подтолкнул к двери.

— Топай, детка, топай.

Лукаво подмигнув, Кудряш ушел.

Закрыв за ним дверь, Савва повернулся к Вареньке. Пожалуй, только сейчас он заметил, что она становилась довольно интересной девушкой.

— Позови тетку, — приказал он, направляясь в комнату.

Капитолина Николаевна ждать себя не заставила.

— Что-нибудь интересное? — плотно закрыв дверь, полюбопытствовала она.

— Рядовой товар. Одевайся.

Пока она надевала пальто, шляпку, он достал из шкатулки часы, небрежно завернул их в газету и сказал:

— Если задержат, скажешь — нашла на лестнице. Несешь в милицию. Мне ничего неизвестно.

— Знаю. — Она досадливо скривила ярко накрашенные губы. Капитолина Николаевна спустилась по лестнице, тускло освещенной небольшой электрической лампочкой, прошла через двор и, приблизившись к воротам, в нерешительности остановилась.

На улице спиной к воротам стоял милиционер.

— Что делать? — обожгла мысль. — Идти дальше? Но что, если он стоит здесь не случайно? Может, выследили Кудряша и уже готовится операция. Если она не заявит о своей «находке» сейчас, а попытается уйти, то как она объяснит свой поступок, когда ее задержат? Подойти и отдать сверток. Ведь Савва как-то сдал в отделение милиции собственный бумажник с несколькими десятками рублей в нем, будто найденный на улице. Об этом управдом заметку в стенной газете поместил. Но тогда это имело определенную цель, а сейчас милиционер, возможно, ничего и не подозревает.

Она, крадучись, отступила от ворот и бросилась бегом обратно.

— Зря повернула оглобли, — выслушав ее, заключил Савва. — Если бы дело нас касалось, милиционер стоял бы во дворе, поближе к нашему подъезду. А потом, можно было выйти через северные ворота.

— Я боюсь, — волнуясь, призналась она и, стиснув ладонями голову, всхлипнула: — Когда это кончится?

— Ты же знаешь, еще одна часть — и роман готов. Купим голубую машину, дачу, — попытался успокоить ее Савва и, что-то прикидывая в уме, потер рукой подбородок. — Хорошо, иди. Товар получишь возле универмага.

«Как он это сделает? — недоумевала Капитолина Николаевна, приближаясь к магазину. — Неужели сам пойдет? Тогда зачем было мне рисковать?»

И тут ее неожиданно окликнула Варенька.

— Тетя Лина, — подбежав, запыхавшаяся девушка остановилась и протянула знакомый Капитолине Николаевне сверток. — Дядя Савва вышел на лестницу и нашел, — пояснила она. — Велел передать, чтобы вы отнесли в отделение.

— В какое? — для порядка спросила женщина.

— Не знаю.

— Догадываюсь, — улыбнулась удивленная Капитолина Николаевна, — скажи ему, я так и сделаю. Беги домой.

Так у Вареньки появилась еще одна обязанность.

На другой день Савва и Капитолина Николаевна обедали в ресторане «Заря». Они поступали так всякий раз, когда их предприятие заканчивалось успехом.

— Погоди, любовь моя, то ли будет, когда мой роман увидит свет, — говорил он, любезно подавая ей стул. — Этот шалман мы будем обходить десятой улицей. Нам будут готовить лучшие повара в лучших ресторанах. А вина — только из подвалов «Массандры»! Я родился недалеко от этого земного рая. Черное море, Ялта, Ай-Петри, Гурзуф! Мои предки знали, где поселиться. Девушка! — подозвал он официантку. — Любовь моя, заказывай.

— У меня из головы не выходит Варенька, — справившись с первым блюдом, созналась Капитолина Николаевна. — Она уже не маленькая и очень быстро догадается обо всем.

— Когда это случится, — Савва аппетитно пожевал кусочек сочного бифштекса, — она уже не сможет выйти из воды сухой. В этом я ручаюсь.

— Твою хватку я знаю, — не то с грустью, не то с иронией произнесла Капитолина Николаевна.

Савва приподнял брови, выпучил глаза и слегка склонил голову к плечу, будто говоря: «Тем более нет оснований сомневаться. Все будет так, как я хочу».

Он поднял бокал, отхлебнул из него глоток вина и, заметив вошедшего в ресторан Кудряша, окликнул:

— Орел!

Обрадованный неожиданной встречей, Кудряш быстро подошел к столику и, поздоровавшись, взялся за спинку свободного стула.

Однако Савва удержал стул ногой.

— Разговор короткий, — будто извиняясь, улыбнулся он и приказал: — В воскресенье зайди ко мне в двенадцать.

— Ночи?

— Нет, для визитов приличных людей имеется день.

— Хорошо, — согласился озадаченный Кудряш, — я приду.

— А теперь, как говорится, не смею вас задерживать. Кудряш с грустью посмотрел на бутылку вина, поправил галстук и, улыбнувшись Капитолине Николаевне, направился в другой зал.

— Зачем ты сказал, чтобы он пришел днем? — забеспокоилась она.

— Так нужно.