Варенька

XXX

Увести Вареньку из общежития Капитолине Николаевне все же не удалось. В решающий момент, когда Амелина с неистовым воплем потянула ошеломленную девочку к двери, сообразительная и решительная Мария не растерялась.

— Женя, быстро к телефону, звони в милицию, — распорядилась она.

Такой неожиданный оборот Савву Христофоровича никак не устраивал.

— Мое дело — сторона, — поспешил заявить он, подняв воротник своего модного демисезонного пальто и тем самым как бы отмежевываясь от всего, что происходило в комнате. — Здесь командует инспектор районного отдела народного образования, так сказать, власть… в районном масштабе!

— А как же! — входя в начальнический раж, повысила та голос. — Мы отвечаем!..

Однако Савва Христофорович, как только мимо него проскочила Женя, поторопился сам ретироваться и увести с собой Капитолину Николаевну.

— Встреча с милицией иногда завершается составлением протокола, — быстро спускаясь с лестницы, рассуждал он. — Проявим скромность и предусмотрительно уйдем от бюрократических формальностей. Такая роскошь нам ни к чему, тем более что наше дело, как говорится, на мази. Досадно, конечно, что нагрянувшая с нами власть оказалась явно худосочной, без масштаба и возможностей, однако не все потеряно!

Взбешенная неудачей и поспешным бегством, готовая вспылить и наговорить кучу дерзостей, Капитолина Николаевна, придержав шаг на последней ступеньке, резко оглянулась. Ей было не до шуток! Она даже забыла про свой страх перед немилостивым супругом.

Но Савва Христофорович ободряюще улыбнулся ей, привычно скользнул ладонью по своему гладко выбритому подбородку и проскочил мимо. Созревал новый, более тонкий план, в успехе которого он не сомневался.

Со слов Амелиной Савва знал, что Варенькин отчим-композитор страшно опасается всяческих неприятностей, которые могут показать его персону в невыгодном свете перед обществом и потому как-то дурно повлиять на творческую карьеру. Этим обстоятельством и решил воспользоваться предприимчивый мошенник. Следовало только написать письмо Екатерине Ивановне, в котором настойчиво попросить, чтобы она немедленно и энергично вмешалась в судьбу своей девочки. Чтобы как мать, она потребовала от властей немедленной помощи и возвращения несовершеннолетней дочери в дом тетки, которой одной доверено ее воспитание.

Письмо надлежало закончить прозрачным намеком, что-де любое другое решение немедленно вызовет большой скандал, от которого не поздоровится не только самой Екатерине Ивановне, но и ее боязливому супругу.

Как в этом случае поступит Екатерина Ивановна, Савва не сомневался. Ведь выбора ей не предоставлялось. Ну а в ее годы рискнуть на второй развод — предприятие явно бесперспективное, чреватое всяческими неудобствами, неприятностями и, в конечном счете, одиночеством. К тому же, если потребуется, можно будет черкнуть письмецо и самому композитору. Уж тот наверняка скандала не допустит. Да и глупо было бы из-за чужой дочки страдать, объясняться, каяться. У Саввы Христофоровича было свое понимание людей.

Однако все это он припасал на крайний случай в расчете, может, еще когда-то в будущем надежный ход пригодится, скажем, при окончательных расчетах, чтобы больше денег у родителей выудить. А сейчас ему хотелось ликвидировать конфликт на месте, собственными силами.

На этот раз торопиться не следовало.

Выждав время, достаточное для того, чтобы налет Капитолины Николаевны на общежитие позабылся да и все присутствовавшие там поуспокоились, он выследил, когда Варенька без подруг пошла в молочную, и у крыльца магазина ловко разыграл неожиданную встречу с ней.

— Варвара! — удивленно расширил он глаза. — Какими судьбами?

— Сырки на завтрак купила, — показала она кулек и пояснила: — На смену встаем рано. Так мы дома, чтобы не тратить зря время.

— Но, я смотрю, у тебя тот аппетитик, голубушка! — щелкнув пальцем по кульку, добродушно засмеялся он.

— Ой, что вы, дядя Савва, — смущенно улыбнулась она и даже чуть покраснела. — Здесь на всех.

— А почему этим занимаешься ты, а не они? — придирчиво встревожился Савва Христофорович, будто его в самом деле взволновало заявление девочки.

— А мы по очереди. Сегодня — моя.

— Тогда хвалю, правильно делаете, — он опять засмеялся, добродушно, открыто, ласково. — Видать, хорошие подружки попались.

— Очень.

Они шли вечерней улицей. Быстро темнело, но огни еще не зажигали. Прохожих встречалось не много. Савва Христофорович не торопился, заметно сдерживал шаг, иногда останавливался, глядел по сторонам.

— По дому не скучаешь? — спросил он просто, будто вскользь.

Вареньку вопрос застиг врасплох. Она помедлила с ответом. А потом сказала едва слышно, однако очень твердо и откровенно:

— Нет.

— Понимаю, — шумно вздохнул Савва Христофорович с подчеркнутым сочувствием, — хотя и не одобряю. Все же в этой комнате бабушка твоя жила, да и не один годок.

Девочка сразу опустила голову.

— Конечно, — делая вид будто ничего не заметил, продолжал Савва Христофорович с оттенком скорби, — мы оба отменно знаем твою тетку. Прямо скажем, характер не золото. Вспыльчивая, крикливая, из-за пустяка готова на любую ссору. Словом, все язвы проклятого прошлого. Но у нее доброе, отзывчивое и, главное, очень привязчивое и отходчивое сердце. Сколько лет жизни безропотно отдала она, чтобы заменить тебе мать, вырастить из тебя настоящего, советского человека. Сейчас ты и на фабрику и еще куда захочется. Пожалуйста! Вот за сырками без провожатого, самостоятельно, по темным улицам. А ведь после бабушки… сама знаешь, какой осталась. Ребенок малый, несмышленый, каждый обидеть может. Глаз да глаз нужен, а мамочки близко нет. Одна тетка и за маму, и за папу, и за всех на свете…

Савва Христофорович знал, что надо сказать.

От его слов у Вареньки вдруг стеснило дыхание.

— Я очень благодарна тете Лине, — сглотнув слезу, прошептала она.

— Да разве я о благодарности? — с горечью усмехнулся Савва Христофорович. — Глаза у тетки не просыхают, вот что страшно. Печалится, горюет. Боюсь, в больницу придется ее ложить. Сердце сдает!

— Тетя Лина заболела? — сразу забыв про все плохое, испугалась Варенька.

— Ну а ты как думала? — построжел он. — Ты — хвост трубой, была и нету, а она — камаринскую? Старалась, воспитывала, как могла, может, не по-ученому, однако ж от сердца, от души… а на прощание и спасибо не услышала!

Варенька почувствовала себя во всем виноватой. Испытывая мучительный приступ угрызений совести, она сделала слабую попытку хоть как-то оправдаться:

— Но когда я уходила, тетя Лина…

— Да разве так уходят? — понимая, что взял правильный тон, убежденно и с жаром прервал ее Савва Христофорович. — Это ж на кого угодно приведись. Сколько трудных лет прожили вместе, было, как говорится, и холодно и голодно. Однако ж росла, крепла, вон какая вымахала! И вдруг рвануть из сердца вон… Она ведь хотела, чтобы ты дальше училась, образованным человеком стала, доктором, инженером каким или архитектором, как папа. А ты дверью хлоп — и на фабрику.

— А я учебу не брошу. Успокойте, пожалуйста, тетю Лину. Скажите ей, что я в техникум готовлюсь…

Говоря это, Варенька не обманывала Савву Христофоровича. Она действительно старательно готовилась к вступительным экзаменам, хотя занялась этим не по собственной инициативе, а по совету Нины.

Во время очередной прогулки к новому дому Николай пожаловался своей подруге, что, мол, требования к нему, как к помощнику мастера, с каждым днем растут, а знаний у него маловато.

— Учиться тебе нужно, — заключила Нина. — Поступай в техникум. Осенью на экзамены пойдем. Вместе учиться будем.

— Куда мне, — отмахнулся он. — На первом вопросе срежусь.

— Чтобы подготовиться, еще есть время, — настаивала она.

— Нет, — решительно отказался он.

Нина — девушка тихая, скромная, ласковая, однако не так-то легко заставить ее отказаться от принятого решения, к тому же если она убеждена, что это решение правильное и на пользу другому.

— А ты можешь завтра прийти пораньше? — с хитринкой в улыбке спросила она.

— В любое время, хоть прямо со смены, — не подозревая никакого подвоха, обрадовался Николай.

На следующий день Нина вышла к нему с учебником алгебры.

Николай вначале недовольно насупился, а потом ласково обнял девушку и засмеялся:

— Ох и настойчивая ж ты!

— Нет, — глядя ему в глаза, возразила она. — Просто я тебя очень люблю.

Открыли книжку. Оказалось, Николай еще кое-что помнит, и не плохо, а что забыл — легко восстанавливал в памяти.

— Не худо бы и Варваре в техникум пойти, — как-то сказала Нина.

— Так давай и ее сюда, — охотно подхватил Николай.

На следующий вечер, выбрав самую глухую аллею в саду, учили втроем:

— Квадрат разности двух чисел равен квадрату первого числа, минус удвоенное произведение первого числа на второе, плюс квадрат второго числа.

Над головами светил фонарь, отбрасывая на открытую книгу колеблющиеся тени от разлапистых листьев клена. Издалека доносилось порывистое аргентинское танго. А из гущи кустов сирени пристально и удивленно подглядывала белыми немигающими глазами полуобнаженная гипсовая богиня любви…

Получив от Вареньки обещание в ближайшие дни непременно навестить свою больную тетку, Савва Христофорович ласково простился с девочкой. Настроение у него было преотличное!

В общежитие Варенька прибежала, заливаясь горькими слезами, и, не раздеваясь, как была в плаще, грохнулась прямо на кровать, лицом в подушку.

— Что случилось? — обступили ее испуганные подруги.

— Из-за меня тетя Лина заболела, — всхлипывая, сообщила она.

— Из-за тебя? — усомнилась Римма. Вот диво-то!.. Как узнала?

— Дядя Савва сказал. Возле молочной случайно встретились.

Подруги облегченно заулыбались, понимающе переглянулись. Однако Варенька продолжала плакать.

— А он не сказал, что твою тетку уже похоронили? — резко и насмешливо спросила Женя.

— Нет, не сказал. — Варенька недоуменно подняла на нее заплаканные глаза.

— Хватит вам. — Мария отстранила девушек от своей названной сестры и, присев рядом на кровать, бережно обняла ее вздрагивающие плечи. — Успокойся. Завтра все узнаем…

На следующий день, пользуясь тем, что утренняя смена на фабрике заканчивалась значительно раньше, нежели работа в учреждениях, Мария решила по-своему проверить сообщение Саввы Христофоровича. Прихватив с собой Вареньку и Женю, она отправилась на улицу, где в небольшом домике под красной крышей благоденствовала артель, в которой работала Амелина.

Девушки остановились на противоположной стороне улицы возле витрины продуктового магазина.

Капитолина Николаевна ждать себя не заставила. Спустя минуту после конца работы она вышла из домика и пошла дальше своей обычной подпрыгивающей походкой. Рядом шаркал микропорами пожилой, с округлым брюшком мужчина. Прижимая тощий портфель к груди, он вполголоса говорил ей что-то такое, отчего она, жеманничая, поводя плечами и слегка покачиваясь в бедрах, стыдливо улыбалась. На тяжелобольную Амелина никак не походила.

— На кладбище, видать, подалась, в могилу! — сердито буркнула открытая и прямая Женя. — А чтоб не скучно было на том свете, попутчика прихватила.

Варенька растерянно глядела в сторону быстро удаляющейся тетки.

— Ладно, сестричка, — ободряюще улыбнулась ей Маруся. — Не будем расстраиваться от того, что не перевелись еще на земле люди, которые стремятся воспользоваться нашей простотой и доверчивостью. Нам сейчас не до них. Дел ведь невпроворот…

Уже много дней бригада Марии Логовской тщетно билась над освоением заводного челнока.

Помощники мастеров соседних комплектов дружески советовали:

— Бросьте вы это пустое занятие. Ведь сколько ткачей до вас бралось, однако ж ни у одного ничего путного не получилось.

— Должно получиться, — упорствовал Николай Бурматов. Но, случалось, и его душу обуревали сомнения: — А может, и взаправду, напрасно стараемся? Существует ведь какая-то граница человеческим и техническим возможностям. Что, если заводной челнок — это такая же несбыточная мечта, как вечный двигатель, а двести сорок оборотов главного вала в минуту — тот самый рубеж, через который нет дальше ходу?..

Уточные нити рвались. Станки останавливались. Ткачих «трепало», они не успевали. Выработка резко упала. Снизился заработок.

Однако Мария и ее подруги крепились. Они понимали, что на зарядке заводного челнока могли сэкономить как раз те драгоценные секунды, без которых идея повышения скоростей становилась ненужной, бесцельной и, главное, недостижимой затеей.

Варенька не переставая восхищалась девушками, их стойкостью, взаимной привязанностью и выручкой. Для нее это была удивительная и чудеснейшая школа дружбы, прочное становление веры в человеческую искренность и доброту. Порой ей казалось, что душа ее вдруг широко распахнулась и в нее хлынуло что-то очень хорошее, отчего хочется все время улыбаться.

Перемену в девочке первой заметила Нина и с радостью заключила:

— Оттаивает.

— А вот наше дело что-то продолжает мерзнуть, — пошутила никогда не унывающая Женя.

Узнав о почине бригады, в цех пришла Анастасия Михайловна.

— Как настроение? — спросила она девушек.

— Настроение бодрое, — скупо усмехнулась Женя. — Идем ко дну, не поминайте лихом.

— Что так?

— Мимо доски показателей шли? — сдержанно произнесла Мария, думая, что секретарь парткома начнет журить за невыполнение плана. — Видели, наверное, кругом черно?

— Пусть вас это не смущает. — Анастасия Михайловна мягко, по-матерински посмотрела на бригадира, обняла ткачих. — Решите задачу с челноками, ваши цифры золотом напишем.

Девушки сразу приободрились, повеселели.

— Стараемся, Анастасия Михайловна, но что-то не получается.

— Мне кажется, весь затор в челночной коробке, — сказала Нина.

Анастасия Михайловна, в прошлом лучшая ткачиха области, подошла к станку и с усилием дослала челнок на место.

— Что и говорить, туговато, — согласилась она.

Подошел Николай. Разговор сразу обострился. Ткачихи считали нужным расслабить стенки коробок, а помощник мастера доказывал, что в этом случае не будет обеспечена надлежащая устойчивость челнока в полете.

Анастасия Михайловна слушала всех с одинаковым вниманием, а затем сказала:

— Вы проделали большую и очень интересную работу, накопили весьма ценные наблюдения. Давайте ваши рекомендации передадим на рассмотрение инженерам. Как раз настало время им подумать и сказать свое решающее слово.

С предложением секретаря парткома согласились все единодушно.

— Мы с удовольствием расскажем все, что нам удалось узнать.

Прощаясь с девушками, Анастасия Михайловна улыбнулась Вареньке:

— Привыкаешь?

— Мне кажется, я всегда была здесь, с ними, — призналась она…

Инженеры тоже не сразу нашли правильное решение поставленной перед ними задачи. Наконец по их предложению Николай обтянул кожей передние щечки челночных коробок, установил специально изготовленные удлиненные клапаны.

Уточная нить перестала рваться.

— Теперь и скорость повысить можно, — облегченно вздохнули девушки.

В выходной бригада наладчиков сменила шкивы на групповых моторах. А в понедельник утром появилась «молния»:

«Станки первой бригады 26-го комсомольского комплекта работают со скоростью 260 оборотов главного вала в минуту!»

Неделю спустя Николай, Нина и Варенька успешно сдали вступительные экзамены и были зачислены на первый курс вечернего отделения текстильного техникума.

Варенька ходила по фабрике именинницей. От избытка радости она будто светилась.

Как казалось Савве Христофоровичу, еще никогда и никого он не ждал с таким быстро нарастающим нетерпением, как Вареньку. Вначале он полагал, что она приходила в те часы, когда никого не было дома, и называл себя безмозглым ослом за то, что не договорился с девочкой о времени. Потом-де смены, в которых она работает, мешают, а может, приболела или подготовка к экзаменам захлестнула. Наконец решил: хочет заработать деньжат, купить обнову и в ней явиться. Глядите, мол, какая я нарядная! «Ну что ж, — добродушничал он, — копи, копи капитал, деньги еще никому не мешали». Конечно, все предположения можно было легко проверить, но Савва крепился. Он не хотел признаться в своем поражении даже самому себе. «Не стану я перед девчонкой унижаться, — успокаивал он себя. — Никуда она не денется. Придет!»

Однако шли дни, недели, а Варенька не появлялась.

Савва Христофорович нервничал, бесился. Весь предстоящий разговор с Варенькой он продумал до последнего слова. Строго предупредил Амелину, чтобы она прикусила свой язык.

— Голову оторву, — пригрозил он.

Наконец нервы не выдержали. Савва Христофорович подстерег девочку возле булочной.

Однако на этот раз их беседа не затянулась.

— Обманула? — осуждающе уставился он на нее своими черными, выпуклыми глазами и добавил строго: — Нехорошо. Тетка — не камень, ждет.

— Я не приду, — сказала она. — На старой квартире мне делать нечего.

Савва Христофорович понял, решение девочки непреклонно.

— Ну что ж, — глаза его зло сощурились. — Как говорится сама себя раба бьет… Только учти, звонок испортился. В дверь придется стучать. Долго стучать, пока я услышу и, может быть, открою.

Он крутнулся на каблуках и быстро зашагал прочь, твердо решив не миндальничать. Послать надо сразу два письма. Одно — Екатерине Ивановне, другое, для верности, ее супругу, композитору…