Варенька

XXIV

Понурив голову, Варенька поплелась вдоль тротуара. Остановилась возле одной витрины, возле другой, сверкнула в сквер. На центральной площадке перед памятником Фрунзе играли в мячик малыши.

— Мне некуда идти. Мне некуда идти, — несколько раз повторила девушка шепотом, устало опустилась на скамью, откинулась на ее спинку и закрыла глаза. — У всех есть дом, родные. Они могут пойти к отцу, к матери и хоть пожаловаться им на свои неудачи. А я лишняя, никому не нужная… — И еще что-то старалась она вспомнить. — Тетя Лина… Она сказала… «От тебя родная мать отказалась!» — вдруг отчетливо различила она голос тетки.

— Мама! — вскрикнула Варенька, вскочила со скамьи, опрометью помчалась по аллее, взбежала на мост и остановилась, наткнулась на его чугунные перила.

— Родная мать отказалась, — с ужасом прошептала она и плотно зажала уши ладонями. — Лишняя… Лишняя!

Руки она опустила только тогда, когда почувствовала, что рядом с нею кто-то задержался. Это был невысокий, бодрый старик с голубыми, добрыми глазами. Своей белой бородкой и очками в светлой оправе он напомнил Вареньке ее заботливого спутника, с которым она познакомилась, когда, полная радужных надежд, отправлялась к отцу.

Обеспокоенный возбужденным видом девушки, старик вглядывался в ее лицо. Но, еще не уверенный в своей догадке, он, как бы на всякий случай, восторгался рекой, на которую даже не глядел:

— Не велика, а радует. Вы согласны со мной?

— Да, — тихо произнесла Варенька и постаралась улыбнуться. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь догадался о том, что творилось у нее в душе.

Улыбка, видимо, успокоила старика. Отходя вместе с девушкой от перил, он продекламировал:

Дойдя до конца моста, они расстались.

— Мне налево, — сворачивая к берегу, сказала Варенька. — До свидания.

— Всего хорошего, — пожелал он ей и приподнял шляпу.

Короткая и, казалось бы, незначительная встреча, отвлекла Вареньку от гнетущих душу мыслей. Девушка не спеша прошла берегом, села на траву и долго сидела, обхватив руками колени и не отрывая взгляда от неутомимо бегущей куда-то воды. О чем в это время думала, она, пожалуй, не могла сказать. Мысли прыгали, ни на чем долго не задерживаясь. Вспомнилась бабушка Ульяна, школа, пионерский лагерь, поездка к матери, Константин Ираклиевич Абахидзе: «За угол повернешь — стадион!..»

Варенька грустно улыбнулась, поднялась и побрела прочь от реки.

Она очень любила свой город, его широкие улицы с веселыми, кудрявыми липками вдоль тротуаров, просторные площадки, нарядные скверы, ну, и, конечно, фонтан перед зданием городского Совета. Она не уставала глядеть на серебристые, прозрачные струи, взлетающие стремительно вверх, чтобы, вспенясь там и распавшись легким дождем, сорваться вниз и бесследно исчезнуть в водоеме.

Город с его фабриками и заводами всегда представлялся ей беспокойным, заботливым и неутомимым тружеником, который, усердно проработав днем, не затихал и на ночь. Гулко дышали цехи и словно тысячи дружных сердец неугомонно стучали станки. С каждым годом город молодел, хорошел и непрерывно строился. Устарели и навсегда забылись мрачные названия отдельных районов: Ямы, Голодаихи, Рылиха, Графская земля… Из края в край пролегли широкие, прямые магистрали Мира, Дружбы, Коммунизма, проспекты, названные дорогими сердцу именами. В строй многоэтажных домов уверенно становились новые здания. Одни из них стояли еще окруженные строительными лесами, а к другим уже спешили радостные новоселы. Автомашины, нагруженные домашними вещами, стали обычным явлением. Одна из таких машин поравнялась с Варенькой, когда она собиралась перейти дорогу.

В кузове, до отказа наполненном скарбом, взобравшись на сервант, сидел, видимо, отец семейства. В руках он держал ощетинившийся острыми иглами кактус, левым локтем прижимал перевернутую вверх ногами картину, правый локоть утонул в большом шелковом абажуре. Ниже, в кресле, сидела дочь, а еще ниже, на чемоданах — сын. Мама, с хрустальной вазочкой в одной руке и будильником — в другой, занимала место в кабине. Ей было удобно ехать, но она беспокоилась об остальных членах своей семьи, едущих в кузове.

— Остановите машину, — властно приказала она шоферу и, едва тот нажал тормоз, высунулась из окошка кабины: — Как у вас там?

— Хорошо, Милочка, — ответил папа, только что ткнувшийся носом в колючий кактус.

— Вера, держи Женю, — приказала мать дочке.

Но Вера не могла держать брата, руки ее были заняты книгами и гитарой с голубым бантом.

Это сразу понял папа и потому быстро внес поправку: — Женя, держись за Веру.

Однако и это распоряжение оказалось невыполнимым. Маленький сынишка вез щенка.

— Миша, держи их обоих, — заключила супруга.

— Ладно, — усмехнулся супруг, в руках которого находился кактус.

Что делалось в кузове, маме не было видно, но она все же успокоилась.

— Можно ехать, — разрешила она шоферу, но тут же остановила его: — Минутку.

Водитель машины терпеливо кивнул головой.

Он знал: все мамы волнуются: до всего у них есть дело!..

А она снова высунулась из кабины.

— Миша, береги кактус, — строго напомнила она.

— Довезем! — бодро отозвался супруг, которому цветок успел доставить массу неприятностей.

Грузовик тронулся с места. Глава семьи успел отвести от своего лица колючее растение и довольно улыбнулся. Автомашина пробежит два-три квартала, все неприятности останутся позади, начнется новая, радостная жизнь!..

«Счастливые», — провожая взглядом удаляющуюся машину, подумала Варенька.

Она перешла улицу, повернула за угол и с удивлением остановилась.

Прилично одетый молодой человек с трудом карабкался на высокий узорчатый забор, за которым буйно цвела сирень. Уцепившись за железную решетку правой рукой, он, тщетно стараясь нащупать левой ногой опору, повис в неудобной позе.

Возмущенная Варенька собралась было крикнуть на него, но взгляд ее остановился на скромной вывеске:

«Родильный дом Ленинградского райздравотдела».

И она все вдруг поняла.

Одно окно во втором этаже было открыто, из него выглядывала молодая женщина в белом халате с младенцем на руках. К ним тянулся молодой человек.

От нахлынувших чувств Варенька до боли закусила губу.

Приближалась ночь, но Варенька не решалась идти ни домой, ни к бабушке, ни в общежитие. Она, конечно, знала, что ее всюду примут, покричит тетя Лина, огорчится бабушка, посетуют девушки, но на улицу не выгонят. И все же она не шла: смущали первые минуты встречи с ними. И хотя относилась она ко всем по-разному, сердце терзали одни и те же вопросы. Что сказать им? Как посмотреть в глаза?

Погруженная в раздумье, поеживаясь не столь от ночной прохлады, сколько от сырости, которой тянуло с реки, она незаметно для себя подошла к дому, где жила. Простояв немного у ворот, она нерешительно пересекла двор, поднялась по лестнице, крадучись, приблизилась к двери и, вдруг круто повернув, сбежала вниз.

— Не могу!

В одном со стоном вырвавшемся слове выразилось нежелание выслушивать оскорбления от тети Лины и горечь от той обиды, которую принесло бы бабушке Елизавете Васильевне ее неожиданное возвращение.

Выбежав за ворота, она торопливо, будто опасаясь, что за ней погонятся, дошла до ярко освещенной площади и остановилась в тени, под молоденькой липкой.

— Ты, Надька, меня держись, — услышала она знакомый голос и оглянулась.

Нетвердо ступая ногами, Георгий Кудряш вел под руку весело смеющуюся девушку.

Варенька брезгливо вздрогнула и поспешила дальше.

На улице, куда свернула, напилась воды из водопроводной трубы, плохо перекрытой дворником. Плотнее завернула кран, чтобы не набежала лужа на тротуар. Собралась идти дальше. Откуда-то появились двое подвыпивших мужчин. Вели они себя тихо, скромно, но встречаться с ними не хотелось. Хорошо, что рядом оказались ворота большого многоквартирного дома.

Девушка вошла во двор, устало села на первую попавшуюся скамью, сложила на ее спинке руки и опустила на них голову. Веки тяжело сомкнулись, мысли затуманились.

Припомнился отец. Высокий, сильный, красивый. Он стоял на перроне и, прощаясь, махал рукой. Таким он сохранился в памяти.

Но вот поезд тронулся. Часто застучали колеса вагонов. Отец остался где-то вдали и точно растаял. Варенька уже прощается с матерью.

— Поедем со мной, мамочка, — говорит она.

Но, заглушая ее голос, пронзительно свистит паровоз.

И опять мчится поезд, часто стучат колеса.

Вареньке хочется плакать, изо всех сил крепится она, чтобы удержать слезы.

— Лишняя, — с горечью прошептала она, открыла глаза и с удивлением огляделась.

Короткая летняя ночь кончилась. Светало.

День обещал быть погожим, солнечным.