Ведьмы.Ру. 3

Глава 17 О том, как опасно вызывать демонов

Помещение трактира наполнилось запахом паленого мяса и раздирающего душу воя.

Повествование о нелёгкой жизни повара в среднестатистическом фэнтезийном трактире

Логово сатанисты обустроили в заброшенном цеху, точнее в части его, отгороженной от основного помещения. Что тут было прежде — комната ли отдыха, склад или ещё какое важное в производстве помещение, Филин не знал.

— Как-то здесь… зловеще, — сказала девица, обнимая себя. — А почему тут, а не там?

И пальчиком указала в дверной проём.

А и вправду, почему? Там, в старом цеху, место явно побольше. И свет есть, хотя бы дневной. А тут из освещения — один фонарик, пятно которого прыгает со стены на пол.

— Потому что так надо!

— Фу, воняет… — произнёс второй, махая ладонью перед носом. — Слушай, а давай и вправду там? Реально же… тут и так дышать нечем, а ещё мы, да козлы… сдохнем же ж.

— Слушайте, — парень в хламиде аж подскочил. — Ну в конце-то концов, хоть один раз можно без нытья⁈ Тут — потому что тут! Потому что для адекватной циркуляции энергетических потоков и уменьшения степени их рассеивания необходимо замкнутое помещение!

— Чего?

— Какая ересь, — Профессор закатил глаза.

— Того, что энергия жертвы там, снаружи, развеется! А тут её задержат стены…

— Кирпич?

— Руны! — рявкнул парень. — На стенах нанесены руны! И на полу! И на потолке! Вы, что, слепые?

— Зелушка, ты не переживай. Тут просто темно, ничего не видно, вот и не заметили.

— Инструкцию, как понимаю, тоже никто не открывал.

— Это какую? Ту, что ночью? У меня интернет не тянул…

— А у меня мама телефон на ночь забирает, чтобы я не сидел и зрение не портил.

Филин покачал головой. Парня даже как-то жаль стало. У него вон и глаз задёргался. Он сделал глубокий вдох и заговорил нарочито спокойным тоном:

— Объясняю. Это помещение специально подготовлено для проведения обряда. В том числе и руны… вот… сейчас… тут где-то лампы должны быть…

И лампа зажглась.

— Магическая?

— Аккумуляторная, — буркнул парень, поднимая лампу. И свет выхватил белые линии на сером грязноватом полу. — Это место, которое идеально подходит под наши запросы. Именно потому что оно небольшое. Ограниченное. Рунный узор поможет энергии сконцентрироваться. А на открытом пространстве она уйдёт в небо там или землю. Здесь же мы её перенаправим.

В магии Филин понимал чуть больше, чем ничего, но стоило признать, что руны на полу выглядели впечатляюще. В центре пола поблескивал свежей краской круг, в который вписали звезду. Причём как-то халтурно, что ли. Вон линия то становилась толще, то истончалась.

— Пентаграмма, — произнёс Профессор, чуть наклонив голову. — А вот руны напрочь лишены смысла… но, коллега, не кажется ли вам эта ситуация странной?

— Я козёл. Они сатанисты. Мы прямо созданы друг для друга. Что тут может быть странного? — буркнул Филин, вглядываясь в узор, что лёг снаружи круга. Руны? Местами они обрывались. Слева виднелись пятна краски, а дальше вон и вовсе лужица, залившая рисунок.

— Так, не пялимся. Свет, там должна быть коробка. В ней свечи. Их надо выставить точно на метки.

— Я не о том, хотя ваш сарказм, безусловно, весьма уместен… скорее смотрите, само это место… — Профессор приподнялся на задние ноги и втянул воздух.

Воняло краской и ещё растворителем. Это и натолкнуло на мысль.

— Здесь убрались, — Филин окинул комнатушку взглядом. — Пыли почти нет, мусора не полу тоже.

— Именно… а ещё кто-то изобразил это подобие звезды вызова.

— Думаете, не наши детишки?

— Практически уверен… те трое явно не слишком понимают, что происходит. Да и четвёртый знает немногим больше.

— Козя, подвинься, — ладошка осторожно упёрлась в лоб, заставив Филина сделать шаг назад. А девчонка, присев на корточки, поставила круглый стакан, залитый чем-то смердящим. — Нет, козя, это нельзя кушать! Это для обряда.

— Рисунок, конечно, отвратительно неаккуратен. Но выполнен с некоторой претензией на достоверность. Взгляните, углы пентаграммы ориентированы не по сторонам света, как сделали бы дети, опираясь на классические рекомендации, но они направлены по основным энергетическим линиям… — Профессор отступил, цокая копытами, но прикоснуться к себе не позволил. — Какое коварство… она собирается меня зарезать и тут же гладит. Где логика?

— Это ж подростки. Какая там логика, — отмахнулся Филин. — Дурь одна…

К свече он всё-таки потянулся, чтобы вдохнуть аромат. Гнилью несёт. И болотом. И желание такое вот, шибануть огнём, чтобы сжечь эту погань.

— Не спешите, коллега… так вот, кто-то постарался. Приехал сюда. Нарисовал это вот всё. Свечи сделал, пропитав их тёмной силой.

— Это…

— Она самая, хотя какая-то странноватая, — Профессор наклонился и осторожно понюхал. — Нет, некромантией тянет, но не только ей… и значит, что-то тут затевается нехорошее.

— Жертвоприношение?

— Боюсь, что не только оно. Вы ведь должны понимать, что взрослые люди не станут играть с подростками просто так. И если бы речь шла о детях состоятельных людей или влиятельных, то можно было бы заподозрить, что кто-то собирается воздействовать на родителей через их пустоголовых отроков.

Но эти детишки явно из числа простых.

Главный хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

— Теперь смотрите, свечи зажигаем и становимся на углы пентаграммы. Козлов надо в центр. Вон, скобу видишь.

Филин видел. И отметил, что скоба эта поблескивает свежим металлом, и стало быть, появилась она недавно. Как и цепь, от неё исходящая. И вот это сочетание, скобы и цепи, навевало нехорошие мысли.

— А как по углам, если их больше? Смотри, нас ведь четверо, так? А углов… раз, два…

— Пять их, Светка.

Филин прищурился и голову поднял. Вот прав Профессор. Это всё тут не детишки устроили. Они, конечно, дурят, но подобное случается. Помнится, он и сам в их возрасте не отличался ни ясностью мышления, ни высотой морали. И к чему оно привело? То-то же…

А кто бы ни затеял игру в жертвоприношение, он бы всё это без присмотра не оставил.

— Вот, а нас четверо! Раз, два…

— Становимся, как есть. На пятый поставим замещающий камень. Наставник прислал. Или думаешь, я идиот и до пяти считать не умею⁈ — а парень почти на крик сорвался. Девчонка надулась, но хватило её не надолго.

— Думаю, пора уходить, — Профессор сделал шаг назад. — Кто бы тут…

— Стоять, — обрезал его Филин. — В центр давай. Подыграем… и посмотрим.

— Зачем?

— Дети же, — взгляд его зацепился-таки за блеск под потолком. Камера? Точно. И бликует, отражая электрический свет. И значит, всё, что тут происходит, пишется?

Как минимум.

А как максимум, где-то тут, в заброшенном цеху, сидят режиссёры нынешней постановки. И вряд ли они позволят важным участникам — а для успешного жертвоприношения важно как минимум наличие жертвы — уйти.

— Мы ведь не можем бросить детей.

— Можем, — сказал Профессор и чихнул. Потом снова чихнул и, наклонившись, почесал коленкой морду. — Хотя… какой удивительный, прямо-таки волшебный аромат…

Свечи зажигались одна за другой.

— А чего огонь зеленый? — робко спросил бабушкин внук. — Так надо, да?

— Это свечи на жире мертвецов, — зловеще произнёс главный сатанист. — Давайте, скоренько переодеваемся… и начинаем! А то время уже!

— А балахоны обязательно…

— Он тесный!

— Это просто ты жирный…

— И короткий!

— Потапов, не беси!

— А у меня по шву разошёлся! Ты что, самые дешевые взял? Вообще смотрится по-дурацки… можно, я в своём останусь?

— Светка! — рявкнул главный сатанист, сражаясь с глянцевою тряпкой, сшитой явно для костюмной вечеринки. Тряпка похрустывала и грозила рассыпаться от слишком резкого движения.

— Знаете, коллега, а дым этот весьма любопытен, — Профессор подошёл к ближайшей ниточке и, вытянув губы трубочкой, всосал её. После чего зажмурился. — Удивительный… просто-таки удивительный вкус… он раскрывается лёгкими нотами забвения. Такими, с нежным ореховым привкусом истинной тоски и душевной муки…

Филин принюхался. Дым вонял тухлятиной.

— Сердце аромата составляет сила тьмы, которая, мешаясь с дурманом и беленой, лишает воли…

— Почему козлы не привязаны!

— Палитру дополняют легчайшие мазки вытяжки из корня чёрного лотоса и проклятого безвременника…

— Тебе надо, ты и привязывай! Они ж спокойно стоят…

Парень, одёрнув подол балахона, рявкнул:

— Хватит уже!

— Надо же… я и не заметил… ведьмин корень почти не имеет аромата, однако в сочетании с ядовитым вехом и соком анчара вызывает вспышки раздражения…

Филина подтолкнули к центру и на шею лег кожаный ремень, который парень как-то попытался затянуть. А ведь эта дымная дрянь наполняла помещение. И сдаётся, именно поэтому его и выбрали, что маленькое и без вентиляции.

И значит, дело в дыме. Он что-то должен сделать.

— Да, да… иду… какая грубость, — Профессор позволил подтолкнуть себя в центр пентаграммы и привязать.

— Этот дым на них подействует?

— Безусловно… он уже действует. Весьма интересная смесь и, помимо трав, заряжена силой, той самой, тёмной…

— И что…

— Полагаю, при вдыхании она не только и не столько дурманит разум, сколько лишает объект силы воли, но при том делает его раздражительным…

— А теперь читаем заклинание… — парень потёр лоб.

— Видите, им уже тяжело сосредоточиться… но сейчас мы всё исправим… — Профессор широко улыбнулся, и Филин понял, что улыбающийся козёл выглядит жутковато.

Демонически прямо.

— Гаудеамус игитур. Ювенес дум сумус! — громко и грозно произнёс парень, бывший за главного.

— Пост юг… юг… югнадам, — зазвучал неуверенный женский голос, к которому присоединился нервный фальцет пухляка.

— Пост моли синтутем…

— Господи, какой позор! — Профессор закатил очи. — Мало того, что читают студенческий гимн с бумажки, так ещё и перевирают слова самым безбожным образом.

Дым наполнял комнату. Чем дальше горели свечи, тем более густым и плотным он становился.

— Ой, а там…

Камера никуда не исчезла. Надо бы её вырубить, только как… огнём? Филин дыхнул и из ноздрей вырвались искры.

Или…

— Светка! Читай! Не отвлекайся, а то обряд сорвётся! Начали. И останавливаться нельзя!

— Нос хабиби хумус… а при чём тут хумус? Его едят, а не вызывают…

— Там камера, — Филин указал взглядом. — И кто-то это всё смотрит…

— Уби сунт, кви анте нос! — голос уже звучал громко и с надрывом. — Уби сунт, кви анте нос!

— Камера? Камера… да… — Профессор прищурился. — Что ж… пусть смотрят… сейчас я им покажу, как издеваться над честными козлами!

Он поднялся на задние ноги и заблеял. Причём музыкально так.

— Ин мундо фуэре? Вадите ад Cуперос, Трансите ад Инферос! — козлиный голос перекрыл человеческие, а следом несуразную фигуру профессора окутала тьма. И дым свечей устремился к ней, чтобы закрутиться спиралью над рогами. Профессор же, чудесным образом балансируя на задних ногах, выдохнул облако тьмы, которое на мгновенье зависло. А потом, качнувшись, потянулось к потолку, чтобы расползтись по нему переливающимся покрывалом.

Оно скрыло камеру.

А потом Филин учуял характерный запах плавящейся пластмассы.

— Подыгрывай, — велел Профессор. — Давай, огонька задай…

— Ой… — донеслось из тумана, когда Филин выдохнул огненные искры. А потом и вовсе огненный столб, который впитал остатки дыма. — Петь… а разве оно должно быть так?

— Н-не знаю…

— Внемлите мне! — заблеял Профессор. — Отроки!

— Ой… — в девичьем голосе прорезались нотки ужаса. — Петь… а почему козёл разговаривает?

— Точнее, почему я понимаю козлиную речь? — уточнил тот, в джинсах. — Что за… хрень⁈

Глобальный вопрос. Можно сказать, местами жизнеопределяющий.

Запах паленой пластмассы стал резче, он как-то смешивался с вонью исходящего от свечей дыма и с не самым ароматным дыханием Профессора. Потому как, может, он и выдыхал тьму, но к ней примешивались характерные ноты переваренной травы.

И Филин решил дальше не принюхиваться.

— Тихо! — рявкнул он, пользуясь некоторой растерянностью Профессора, который, кажется, не ожидал, что его поймут. И парень икнул. И ещё кто-то там, в тумане. — Демонов, стало быть, вызываете⁈

— Д-да… м-мы… м-мы готовы служить великому Владыке! — парнишка, надо сказать, не растерялся. Балахон одёрнул, грудь тощую выпятил и плечи расправил, готовность служения обозначая.

И вот что дальше-то?

Сказать, что они придурки и удалиться в закат, напоследок снова пыхнув пламенем? Было бы дело в подростках, может, этого и хватило бы. Но вот те, кто камеры поставил, от детишек не отстанут.

И бросать их некрасиво.

Вот же… угораздило попасться.

— Готовы, стало быть… вот так сразу и готовы? — коварно поинтересовался Профессор, пользуясь паузой. И опустился на все четыре ноги. Копыта ударили в бетон так, что само здание содрогнулось, а из-под них поползли чёрные трещины.

— Ну… если так-то… не обязательно… вообще мы, пожалуй, передумали… так-то можем и уйти…

— Стоять! — Филин повернулся к парню в драных джинсах, который, впрочем, не столько сам отступал, сколько пытался утянуть к выходу ошалевшую девчонку. — Никто и никуда не уйдёт!

— С-совсем? — толстяк поднял руку. — И-и-извините… я так-то не п-против… но конкретно сегодня не могу. У бабушки юбилей! Она не поймёт, если я не приду…

Дети.

Как есть, дети…

— А знаете, коллега, — Профессор склонил голову набок. — Давно я как-то воспитанием подрастающего поколения не занимался. Теперь же прямо чувствую острое желание… опыт просится наружу.

Главное, чтоб только опыт.