Ведьмы.Ру. 3

Глава 34 В которой родственники знакомятся, а расследование сталкивается с некоторыми сложностями

Он родился и прожил всю жизнь в Англии, но вскоре перебрался в Лондон.

Тонкости биографии господина Н.

На своём веку Наум Егорович повидал немало женщин. И масти разной, и характера, и в целом-то все они были разными. Но вот из этой разности он вынес умение каким-то особым чутьём узнавать тех, кого стоит опасаться. Было ли это чутье врождённым, или же возникло за долгие годы счастливого брака, Наум Егорович точно не знал.

Но вот…

Когда глядишь и по спине холодок ползёт — самый верный признак. А при взгляде на конкретно эту особу не то, что спину, весь организм целиком умораживало. Наум Егорович и ощутил-то себя огромною мороженою глыбой.

А она вон, явилась из ниоткуда.

Идёт по вьюжной дорожке, чуть прихрамывая.

— Здраве будь, сестрица, — Женька ей поклонился. И Наум Егорович с ним, подумавши, что зря он родственницу супруги обидеть собирался, на свадьбу не пригласивши. Ну склочный у старушки характер, так то ж разве проблема.

Главное, сама она — человек.

И вся-то родня, что с его стороны, что с жениной — люди. А вот Женьке не повезло, потому что, несмотря на обличье, человеком девица не была.

Выглядела — да, вполне по-человечески. Если так-то, то обычно выглядела. Тощая, костлявая, аккурат по нынешней моде. Лицо вытянутое, брови вразлёт, волос чёрен, а губы красные, яркие.

Вот прям хоть сразу на обложку модного журнала.

А что хроменькая, так оно бывает.

— И тебе доброй ночи, братец, — ответила девица, голову склонив. А Науму Егоровичу некстати подумалось, что джинсы, если так-то, одежда действительно демократичная, вон, и нечисти подошли. — Не были мы знакомы прежде, но рада, что свиделись. Хоть и не для тебя подарочек мой предназначался.

— Уж извини… — развёл руками Женька. — Как звать тебя, сестрица-красавица?

— Калина, дочь Вранова. А ты?

— Евгений. Можно и Женькою.

— Несолидно как-то для ведьмака.

— Так и ведьмак-то из меня такой себе… несолидный.

— А друга своего представишь? — сказала и глазищами чёрными в Наума Егоровича вперилась. И прям не глазищи — бездна живая, от которой отступиться бы, отшатнуться, но Наум Егорович выдержал.

Не хватало ему ещё взглядов пугаться.

Тогда-то точно самое время на пенсию уходить, посвящать остаток жизни дачному благолепию и выбору новых сортов смородины.

— Наум я, — сказал он. — Егорович, коль по батюшке. А вы, стало быть, ведьма?

— Ягинья, — девица ответила с лёгкою улыбкой, а потом как-то вот разом и оказалась близ Наума. И ледяная рука её коснулась головы. — А тебе случалось со смертушкой встречаться да не раз и не два…

— Служба такая, — пожал плечами Наум Егорович.

От её руки холод исходил и Наум Егорович понял, что с неё станется этим холодом плеснуть да и проморозить его целиком, от пяток голых до макушки.

— Страшно? — а она улыбается.

— Страшно. Я ж живой человек, — проворчал он. — А ты пугаешь аль убить собираешься?

— А за что тебя карать-то? — девица явно не поняла. — Вины за собой ты не ведаешь, да и я не чую. Так… горечь поверженных, боль павших, но то бывает. Это, пожалуй, заберу. Лишнее оно тебе.

Белыми крылами взлетели руки, рассыпая серебристое снежное крошево. И касаясь кожи оно таяло, оставляя серебристые капли-потёки. Капельки собирались этакими ртутными лужицами. А те темнели прямо на глазах, превращаясь уже то ли в пепел, то ли в прах. И прах летел под ноги.

Дышать становилось легче.

Нет, Наум Егорович и прежде не жаловался, потому что дурное это дело — жалобы с нытьем. Но вот теперь чувствовал — отпускало. Что-то там, внутри, в глубине. Непонятное. Такое, о чём и сам не знал, но догадывался. Камень на душе, хоть и не видим, да чуется.

— Была б за тобой дурная смерть, тогда да… тогда уж извини, могла б душа потребовать справедливости, а я б не отказала.

— Дурная — это какая?

— Это… да как вот объяснить… здесь таких много. Ходят души неупокоённые, взывают о справедливости. Хочешь поглядеть?

— Сестрица, ты…

— Не бойся, братец, — она покачала головой. — Не обижу твоего друга. Покажу. Мир переменился. И мне в нём жить. А ещё муж мой, чуется, той же породы, что и приятель твой.

— А ты и замуж вышла? Что-то про свадьбу не слыхал…

— Так не играли. Не успели. Я вот только-только сподобилась… пойдём? — она протянула руку Науму Егоровичу и тот поглядел на Женьку.

А Женька сказал:

— Сам гляди. Если сказала Калина, что не причинит вреда, то так оно и будет. Но вот что она тебе покажет… тут не всякий способен выдержать.

Наум Егорович хмыкнул.

— Мне случалось всякого повидать. Так что погляжу.

Пальцы у неё были полупрозрачными.

— Не холодно ли тебе? — усмехнулись алые губы.

— Ещё добавь «красна девица»… — буркнул Наум Егорович и спохватился. Кто её, нечисть, знает. Ещё обидится.

Но нет.

Рассмеялась весело так.

— Не добавлю. Это у меня дядюшка любит с девицами играться. Тот ещё затейник. Но сила моя такова, что живым подле тяжко. Особенно, когда сердце пустое. Пустое сердце легко заморозить. Когда огня нет или еле теплится.

— А в моём, стало быть, есть?

Идти босиком по снегу — так себе затея. Главное, что снег вполне себе натуральный такой. Вон, похрустывает, ломаясь, корочка наста. И сам снежок скрипит, стонет, щетинится морозными иглами. Но в то же время и терпимо.

— Есть. Сам-то знаешь… супругу любишь?

— Люблю.

— И она тебя, — серьёзно ответила Калина Врановна. — Вот тебе и огонь. Дети опять же. Ты их любишь. И они тебе отвечают. Вот ещё огонь. Родители твои. Братья и сёстры, коль есть. Другая родня. Служба твоя. И дружба. Жизнь опять же любишь такую, какая выпала, хоть и не всегда проста.

Дверь появляется из-под крыла вьюги. И стоит коснуться и отворяется она. А вьюга слегка утихает. Они снова оказываются за порогом.

— Человек не сам по себе существует. Он к миру многими нитями привязан. Оборви одну и ничего-то не изменится. А если десять? Или сто? И связь ослабнет, а сердце опустеет.

Женька держался рядом.

Коридор…

Такой, как прежде. Или нет? Сперва даже показалось, что двоится в глазах, расплывается. Но нет, это два коридора, один будто нарисованный в воздухе, другой — настоящий. И обе картинки вроде бы одно, но как-то существуют по отдельности.

— А мир, человек, пустоты не терпит. И люди тоже. Вот и спешат её заполнить, правда, обычно, хватают, что придётся. Кто пить начинает, кто дурить. А кто и зло творить.

Звучало… ну как на каком-нибудь тренинге о выборе пути или прокачке кармы. Хотя, когда тебе эти банальности говорит существо, которое человеком по сути своей не является, то и воспринимаешь их всё-таки иначе.

— Да и много тварей найдётся, которые рады будут пустоту собой заполнить. Верно, братец?

— Верно, — откликнулся Женек. — Это ты нас на границе держишь?

— На ней.

— А что за граница? — Наум Егорович крутил головой. В одном коридоре охранники-санитары суетятся, тащат какие-то коробки и коробищи. Свитки проводов. Вон тот, здоровый, пыхтит и волочёт круглый прибор, который даже в руках его продолжает подмигивать огоньками.

А во втором стоит девушка. Худенькая такая, глазастенькая и с волосами короткими, которые торчат, что пёрышки у мокрого воробья. И сама-то она на воробья похожа.

За ней — паренек с реденькими усиками.

И ещё одна девушка.

И…

— Долго я спала, — произнесла Калина Врановна. — Если люди про меня позабыли. И про род мой. Неужто и вправду, воин, ничего-то про Ягинью не слыхал?

— Ну… про Ягу слыхал. Баба-Яга, костяная нога… избушка у неё ещё. На курьих лапах. Стоит, ворочается. К лесу задом, ко мне передом. Как-то вот так. Извини, если что, не хотел обидеть.

Смех её становится звонким.

А вот мертвецов — Наум Егорович как-то сразу понял, что и девчонка эта, и парнишка, и остальные мертвы — прибывало. Какой-то бритоголовый мрачный тип, которому скорее в охране место, встал поперёк коридора. И прижалась к нему пухленькая женщина в белом лабораторном халате. У стены топтался охранник, с виду такой, среднестатистический обыкновенный мужичок, который, кажется, вовсе не понимал, где находится.

Хотя и сам Наум Егорович не особо понимал.

— Нога у меня и вправду костяная, — Калина Врановна потянула за штанину. — Показать?

Полный одутловатый мужчина в халате, наброшенном на пижаму, крутил головой.

— Так поверю…

— Хранительницы они, — Женька отступил к стене, давая место мертвецам. — Стоят на страже меж миром живых и мёртвых. И дом у них не на лес глядит, а на один из миров. Войти в него легко, а вот выйти — не всякий сумеет. С женой и подавно. Где ты, сестрица, богатыря взяла-то?

— Где взяла, там уж нет. Свезло… случай. Или нет?

— Ведьмин дар пробуждается. И источник.

— Значит, не случай, а судьба. Хорошо… верно братец сказал. Стоит мой дом и тут, и там. И я с ним. Оттого я и живая, и нет. Оттого и многое могу, но многое мне, из того, что людям обычным можно, не позволено. Смерти у меня нет, но и живая я лишь пока рядом тот, кто со мной жизнью поделиться готов.

Охранник выдохнул и перекрестился.

А женщина в халате поморщилась и протянула руку, пытаясь коснуться проползающих мимо санитаров. Те, гружёные огромным шкафом, прикосновения и не заметили.

Миры были разными.

— Подарочек мой тут? — Калина Врановна протянула сложенные горстью ладони. И Женька ссыпал в них бусины. — Вот и славно… крови, правда, капля… пожалел, братец?

— Да не то, чтобы. Просто поговорить решил. А кабы не захотела, с чего мне кровь лить-то?

— И то верно. Но теперь-то дашь?

— Зачем? — уточнил Наум Егорович.

— Кровь живая. А они мёртвые. И граница держит. Но коль найдётся кто, кому жизни не жаль отдать, то и они вернутся. Ненадолго, человек, но им хватит, чтобы суд свой свершить.

Мёртвые, которые пойдут гулять по здешним коридорам?

Стоило представить, и даже у Наума Егоровича волосы на голове зашевелились.

— Погоди, сестрица…

— Связи опять нет… — мимо пробежал Лев Евгеньевич. — Я вам говорю, что работать в таких условиях невозможно… как камеры отключились? И на всём уровне… и значит, в системе неполадки! Я вам говорил!

Голос его сорвался на миг.

— Я в праве, — Ягинья не торопила. — А они — в своём. Откажешь?

— Нет. Попрошу отсрочки. Те люди, которые тут, виновны. Но не все. Да и… тут как бы надо не только их судить. Чтоб, никогда не умел говорить. Надо брать того, кто за этим всем стоит. А его тут нет. И если ты им волю дашь, — Женька кивнул на мертвецов. — Он и не явится. Понимаешь?

— Да. Но отказать им я не имею права.

— Я не прошу отказывать. Погодить чутка. Пару часов хотя бы…

— Они уезжают, — нарушил молчание паренек, тот, который держал девчонку за руку.

— Далеко не уедут, — разговаривать с мертвецами было странно, но Наум Егорович подумал, что так-то парень с виду обычный. А стало быть, какая разница. — Там, снаружи, найдётся, кому принять. И машины, и тех, кто в машинах будет. Всё одно сперва только оборудование вывезут.

— Твои люди, воевода? — Калина Врановна вновь поглядела. — Сторожат?

— Да какой из меня воевода… нет, не совсем, чтоб мои… там другой воевода и даже боярин целый… — Наум Егорович не был до конца уверен, можно ли назвать Фёдора Фёдоровича боярином, но на князя тот точно не тянул. — Он царю-батюшке служит. И меня послали, чтоб разобраться с этим… непотребством.

— Особый отдел, что ли? — прогудел бритоголовый.

— Вроде как да…

— Тогда добре.

— А ты кто таков будешь?

— Ильюха. Илья Куманов, — мертвец протянул руку и Наум Егорович пожал. Крепкая рука. Только холодная такая, что прямо сердце закололо. А после налилось жаром.

И выходит, что не пустые это были слова, про огонь.

— Меня сюда дружок старый позвал. Я так-то служил, но давно. По ранению комиссовали. Пошёл в водители, фуры гонял, но не моё это. Тяжко. А он сам меня отыскал. Мол, у приятеля его агентство есть. Охранное. И там толковые люди нужны. Я и согласился. Сперва-то и вправду на охране был. Потом учить начал молодняк. А то ж понабирают с миру по нитке, с бору по сосёнке, да лес кривым по итогу выходит…

Смех Калины Врановны заставил нервно подскочить паренька в лабораторном халате. Тот существовал в мире живых, но что-то такое почуял. И выронил папки с бумагами. А те рассыпались, словно нарочно, раскрываясь. Калина же Врановна рученькой махнула, и закружил, завьюжил ледяной ветер, подхватил листочки, раскидывая их по коридору.

— Прощупывать пробовали, вроде как если с должниками работать стану, то и оклад повыше, и… да не по душе оно. Я так и заявил, что не по этому делу. Думал, уволят. Но нет. Сюда предложили. Сказали, будет это… место, где богатых наркоманов лечить станут. И надо охрану наладить, чтоб ни сюда никто не мог, ни отсюда. А у меня опыт был. Я и поехал. Пока одно-другое… сперва вроде и ничего, внутрь не пускали. Но… как-то оно нехорошо тут было. Да и я не тупой, понял, что совсем иные дела творятся. А какие… — он погладил бритую голову. — Пошёл к дружку старому, который в полиции, чтоб, мол, разобрался по-тихому. Он меня, верно, и сдал. Выслушать выслушал, а после велел, чтоб вернулся, работал и это… собирал информацию. Мол, как срок придёт, он даст мне знать. Только тем же вечером меня вниз позвали… ну и вот.

Он развёл руками.

— Дружка твоего как зовут? — уточнил Наум Егорович. А ещё подумал, что вряд хитроумная система фиксации будет работать и в мире мёртвых. Так что надобно на себя полагаться.

На память.

— Тоже Ильёй. Ильюха Михайловский. В третьем участке… найдёшь?

— Найду.

— Ты только это… скажи… если он и вправду сдал, что он — скотина.

— Скажу, — Наум Егорович коснулся груди. — Слово.

— От и ладно…

— А знаешь, на кого здесь работали? — уточнил он. Потому как вдруг и знает. Вдруг вышло у парня собрать доказательства и всё такое.

Или не у него.

Наум Егорович обвёл стоящих. Мертвецы… сколько ж эта падла людей угробила? И нельзя позволить ему уйти.

— Или хоть кто-то… кто-нибудь знает?

— Извините, — женщина в халате подняла руку. — Мне… несколько неловко… странные ощущения… признаться, никогда не думала, что жизнь после смерти действительно есть. И… я не уверена до конца, поскольку исследования курировал Лев Евгеньевич. Он и знает, на кого работа ведётся, кто заказчик, но… как я понимаю, связан клятвами. Я даже не уверена, что ментальное сканирование поможет…

— А вы…

— Нина. Нина Бестюжева. Старший научный сотрудник… была. Работала в университете. Переписывалась со Львом Евгеньевичем. У нас темы пересекались. И он мне предложил работу. Частная лаборатория. Отличное оборудование. Зарплаты… — она явно смутилась. — Я не знала… не знала, что они ставят здесь опыты на людях. Я… так растерялась… утратила контроль. И… мне надо было, наверное, иначе, но… я не могла! Это неэтично! Это… отвратительно… и вот…

Она развела руками.

— Я успела проработать две недели. И не знаю, как зовут человека, который это придумал. Но, кажется, я знаю, как сделать так, чтобы он сюда приехал. Если вам это, конечно, интересно…

Нина сделала вдох, как человек, который собирается нырнуть куда-то.

— Только я очень прошу вас, не обижайте мальчика. Он… он не виноват, что такой. И ему плохо. И убивать меня он не хотел. Так расстроился потом… он славный. Я даже понимаю, почему так всё получилось. И не уверена, что не поступила бы так же, будь он моим сыном… но…

Она стиснула кулачки.

— Пообещайте, — сказала она, обращаясь к Калине. — Пообещайте, что вы позаботитесь о нём… просто… ваша сила и его так похожи. Это… это, возможно, иррационально и ненаучно, но я призрак, а это тоже иррационально и ненаучно. Поэтому… я просто чувствую.

— Ничего не понял, — признался Наум Егорович, обращаясь к Женьке.

— Я не знаю, кто заказчик, но знаю, что Богдан — его сын, — Нина виновато пожала плечами. — И каким бы чудовищем не был его отец, Богдана он любит. И если вы его заберете, то… то об этом станет известно. И его отец появится. Лаборатория — это ведь ерунда, если на самом-то деле… пустяк. Все для него тут пустяк. А вот Богдана он не оставит. Понимаете? Только… есть одна сложность.

Одна?

Как-то она слегка лукавила.

— Понимаете… Богдан не контролирует это. Он пытается. Пробует. Но… стоит ему коснуться живого человека, и тот перестаёт быть живым. Но он хороший мальчик. Просто не повезло.

Не повезло.

Чтоб вас всех…

А вот губы Калины Врановны растянулись в улыбке:

— То-то мне почудилось духом знакомым тянет… что ж, светлая душа. Веди. Показывай, где заперли Кощеева сына.