Ведьмы.Ру. 3

Глава 32 Кое-что о правде

Я ещё раз поцеловала Артура, вскочила на коня и поскакала на запад

Дорога тут была хуже некуда, по бокам от неё шёл вековой лес, несколько раз я видела волков и даже оборотней.

Записки странствующего натуралиста

Стасик помахал рукой:

— Привет, Улька! — сказал он весело. — Рад тебя видеть.

— И я рада, — Ульяна ответила и поняла, что действительно ему рада. Не настолько, конечно, чтоб с визгом на шею броситься, но так, по-человечески. — Как ты?

— Хорошо, — Стасик произнёс это с некоторым удивлением. — Только я ещё не уверен, что мне это вот всё не мерещится. А он меня укусил.

— Я не нарочно! — Игорёк густо покраснел.

— Да я не в претензии. Я наоборот… меня корёжить стало, а как он укусил, то и отпустило. А он меня укусит, если вдруг снова начнёт накрывать?

— Укушу, — пообещал Игорёк и опять покраснел. — Но нужно понять, что тебе давали, потому что, кажется, для тебя это вещество отрава, а мне — наоборот.

— Что упырю хорошо, — задумчиво произнёс Данила, пожавши Стасикову руку, — то человеку смерть.

— Вот знаешь, даже обидно слегка.

— Не обращай внимания, — Ульяна присела в уголочке. Подумалось, что в доме становится слегка тесновато. И надо то ли его перестраивать, то ли гостей куда-то определять, потому что этакими темпами она сама спать будет в кухне, на коврике.

И тотчас ощутила мысленное беспокойство. Похоже, коврик на кухне тоже был занят.

— Тут вообще странно всё так… — протянул Стас.

— А то, — Данька старательно улыбался. — Ты даже не представляешь, насколько. Сам в шоке… но и к лучшему. Слушай, Никитоса ты видел?

— Ага… говорящий… слушай, а кто он вообще?

— Оборотень.

— Ага, — Стас поскрёб макушку. — А в кого оборачивается? Сперва я решил, что шпиц, но с морды не похож. С морды кошка. А сзади — шпиц.

— У него сложный период видовой неопределенности… Уль, а можно попросить домовых, чтоб чаю сделали? Или я сам могу. Стас, ты до кухни дойдёшь?

— Постараюсь.

— Попрошу, — Ульяна улыбнулась. И надо же, действительно откликнулись. А она сумела понять, что чай будет. А ещё, что к нему пирогов испекли, разных, но надо бы с продуктами вопрос решить, потому как запасы пустеют. И хоть бы пару мер муки тонкого помолу.

А ещё маслица бы.

Яиц с пару дюжин. И мёду бочонок, можно небольшой, но обязательно.

— Сделаю, — она поднялась.

— Ты куда? — обернулся Данька.

— Пойду, посмотрю, как там девчонки. И вообще, вам, наверное, поговорить надо.

Да и Ульяне есть, что с бабушкой обсудить.

— Слушай, я тут одну видел, — встрепенулся Стас. — Такая… такая… просто слов нет, какая! И вправду чудное виденье…

— Это Ляля.

— Значит, не примерещилась?

— Ты это… — Данила слегка замялся. — Ты лучше подумай хорошо. Она русалка и со странностями.

— Кто из нас нормален…

— Знаешь, от человека, которого недавно вытащили из дурдома, слышать такое, мягко говоря…

Ульяна прикрыла дверь. Попыталась, потому что в последний момент в щель протиснулся Игорёк и, показав телефон, пробормотал:

— Дедушка звонит…

А Ульяна только и кивнула, подумав, что дедушке-упырю места уже не хватит.

— Главное, — донеслось из комнаты. — Помни, что если у неё в руках лопата, то она вернулась к идее выйти замуж. Вообще лопата в руках девушки — верный признак её серьёзных намерений.

Она вдохнула воздух.

Такой сырой.

Такой звенящий.

И столько ароматов. Как узоры, сплетаются один с другим.

— Ульяна, — голос бабушки раздался в голове, и Ульяна это тоже поняла, а ещё поняла, что бабушка ждёт её на кухне. И пока там пусто. И будет пусто столько времени, сколько понадобится.

Ульяна толкнула соседнюю дверь и, увидев, что Марго сидит на кровати и Элька держит её за руку, и обе что-то говорят, закрыла её. Это кусочек чужой жизни, такой, в которую не стоит вмешиваться другим людям, даже из самых благих побуждений.

А у Ульяны своя есть.

И в этой жизни пыхтит, выдыхая пар, самовар-гора. А на расшитой дубовыми листьями скатерти встают тарелки, одна за другой. И ровненько, что солдаты на параде.

— Бабушка, звала?

Здесь пахло мёдом. Тем самым, которого, если верить домовым, осталось на донышке. Только разок чаю попить и хватит. И облепиховым вареньем, жёлтым и ярким, что солнечный свет. Пирогами.

— Услышала?

— Да. Не должна была?

— Не знаю. Сила прибывает.

— Это плохо, да? Думаете, не справлюсь?

— Думаю, что тебе надо бы перестать думать о том, что думают другие, — на бабушке было длинное платье, украшенное вышивкой. Те же дубовые листья.

И рябиновые грозди.

А ягоды вышиты бусинами. Красиво вышло. Стильно.

— Ты же поговорить хотела?

— Я ли? — она посмотрела в глаза Ульяне. И та выдержала.

— Хорошо. Я хотела поговорить. Спросить. Я… встречалась с мамой. Она… кажется, она растеряна. Или представляется такой. Или… не знаю. Она мне рассказала одну историю. И когда говорила, то не врала. Но и поверить ей не выходит. Почему-то. Я хочу, а оно всё равно не выходит. Про её жениха. И про сестру… то есть, мою тётку, если так.

Ульяна присела на лавку.

И отметила, что на лавках появились покрывала, или как это назвать? Подушки? Длинные такие, которые на всю лавку. И мягкие. И тоже с вышивкой. Интересно, а ведьме обязательно вышивать уметь? А если Ульяна не умеет, то её не возьмут? Или, скорее, заставят выучиться? Она не хочет, но…

— Нехорошо вышло, — бабушка опустилась на другую лавку. А на столе продолжали возникать тарелки и тарелочки, миски какие-то, креманки, и этого всего было как-то слишком уж много, но почему-то это тоже казалось правильным. — История неприглядная, если так-то… но с другой стороны…

— Она говорила, что родилась самой слабой. И что к ней относились снисходительно. А я не почувствовала, что она врёт. Иногда я чувствую, а тут вот… что работу на неё свалили домашнюю… и на соревнования не пришли, когда у неё были. И платье не купили.

Бабушка закатила глаза, а потом обвела рукой кухню.

— Много ты в последние дни по дому наработала?

— Я? — Ульяна задумалась. А потом поняла. — Нет… раньше больше. Пыли было. И песок. Пол метёшь, метёшь, а песка меньше не становится. На дом вообще не хватало. А теперь по комнатам порядок. Спасибо.

И волна радости докатилась до неё.

Им была приятна благодарность. Впрочем, любому живому существу была бы приятна благодарность.

— Что из этого правда-то?

— Всё, — спокойно ответила бабушка. — И ничего.

— Как так?

Ульяна несколько растерялась. Разве возможно подобное, чтоб и всё и тут же ничего. Одно другому противоречит.

— Девонька, всё зависит от того, кто и как смотрит. Твоя матушка… скажем так, и здесь изрядно моей вины. Позднее дитя. Слабое. Первые годы и вовсе болела часто. Только-только одно вылечишь, как другое вылезет, а там и третье. И главное, что любая болячка, даже самая простенькая, оборачивалась осложнениями. А уж поверь, я умею лечить. Ведьме вовсе болезнь подцепить тяжко. Она же… если сегодня сопли, то завтра к ним добавится горло, а там и кашель, который прямо наизнанку. Если температура, то до сорока и почти не сбиваемая…

Она вздохнула.

А Ульяне подумалось, что она вот совершенно не представляет себе маму маленькой.

— В прежние времена такие дети не выживали. Не знаю, отчего так, но наша сила на неё почти и не действовала. Зелья, заговоры… ничего. А вот обычная медицина спасла. Лет до трёх мы почти и жили в больницах. То в одной, то в другой. В Москву вот случалось ездить, и в Петербург… старших пришлось с сёстрами оставлять. Той же Калине было семь, когда твоя матушка родилась.

Сказка?

Нет, скорее быль. Такая, обыкновенная, знакомая многим быль.

— Их не обижали, нет. И муж мой приглядывал.

— А он… он жив?

— Жив.

— Но не приехал?

— Так, хозяйство-то, — бабушка развела руками. — Если оба уедем, кто хозяйствовать будет? Коровы у нас, и козы… нормальные. В том смысле, что обыкновенные. Пасека опять же. Да и у него дружина.

— Народная?

— Охранная, — рассмеялась бабушка. — Воевода твой дед. Захочешь, после познакомишься.

Дед — воевода.

Это… впрочем, кто ещё может ведьму в жёны взять.

— В прежние времена всякое случалось. И воевода нужен был. Да и ныне-то без крепкой руки тяжко. Те же оборотни. Взрослые-то спокойные, а молодёжь у них шебутная. А уж когда стаей собираются, да на молодую луну, то и вовсе… их старейшины не даром все седые ходят. Вот… так что приглядывает. И за ними, и за упырями… те время от времени оборотней задирать начинают. Да и так хватает. То браконьеры какие в лесах наших потеряются, и приходится на поклон к Лешему идти, чтоб отпустил. То компания очередная хитровывернутая решит, что закон писан, но не так, чтоб вовсе не обойти. У нас и свои-то имеются, и компании, и юристы, но вот умников, которым думается, что уж они-то сумеют подмять провинциальную фирмочку, хватает. Незаконные лесорубы. Или вот строители опять же. В прошлом году вон заводец поставили, не на наших землях, но в наши реки какую-то гадость вылили. Сэкономили на очистных… в общем, хватает работы. Да и государевы службы опять же. С ними у нас давний договор.

— С Институтом Культуры? — не удержалась Ульяна.

— А то…

— А почему называются так странно?

— Да само собою вышло. Наверхах там кому-то в голову мысль пришла, что надо наши тайны выведать. И отправил, значит, студентов записывать заговоры, песни. Культурологами представились. Только по ним же видно, что культура им так-то… но ничего, нам не жалко. Поделились. И песнями. И сказками. Бабка моя и частушек от души надиктовала. Потом месяц ими разговаривали.

Ульяна хихикнула.

— А нечего к ведьме приставать со всякими глупостями, — бабушка тоже улыбнулась. — Правда, что заговор, что заклятье — это лишь слова. Если не вложить в них ведьминой силы, словами и останутся. Они тоже это поняли. С той поры и дружим. Мы им помогаем, когда нужда приходит. Всякое ж случается. Те же леса горят. Или вон на побережье нефть разлилась. Они виновных ищут, а мы вот убираем, чтоб воду не потравить.

Сказка. Такая, современно-государственная.

— Вот… но это мы отвлеклись. Ты только помни, что помочь ты можешь, коль желание будет, но вовсе не обязана. И если суть твоя противиться чему-то, то её слушай, а не этих. И спуску им не давай, а то скоренько на шею сядут.

Ульяна кивнула.

— Значит, мама выжила.

— Выжила. И как-то год от года легче всё становилось. Хотя страху я натерпелась изрядно. А она привыкла, что я всегда при ней. А я привыкла, что она маленькая да слабенькая. И баловать тоже привыкла. Больное дитя как не побаловать-то?

Бабушка вздохнула.

— И дома вокруг неё тоже сперва все-то кружили. То одним порадовать, то другим, то третьим… вот и получилось, что получилось. Она заботу-то принимала, но как должное, будто так оно единственно правильно. Сама же… сперва детские капризы воспринимаются с умилением. Особенно, когда дитё такое, что недавно сил не имело и плакать. И радуешься уже даже этим капризам. Спешишь исполнить просьбу… или уже не просьбу? Просьбы становятся приказами. А дитя растёт.

Перед Ульяной появилась кружка с травяным отваром.

— Что это?

— Пей. Ромашка, липов цвет и кой-какие иные. Не из особых, а просто травы. В травах сила немалая скрыта. Твоя матушка чем дальше, тем более невыносимой становилась. Сила в ней пробудилась поздно. И не сказать, чтоб яркая. Последыш. Ведьма с дочерями делится. А у меня ещё и Женька часть забрал, что редко, но тоже бывает… так вот, Розочке и осталась-то капля. Это уж после мне пришло, когда… в общем, не суть важно. Главное, что она вроде и знала, что не быть ей сильной ведьмой. Но одно дело знать на словах. Всегда можно тешить себя надеждою, что оно не так будет, что найдётся способ или судьба повернёт иначе. Только не вышло.

Травы горчили.

И мысль мелькнула, что она, Ульяна, очень неосторожна. Что мало ли, чего в этот отвар подлили и подсыпали, а она берет и пьёт. И тут же от мысли стало стыдно. А сила обняла кружку и вернулась.

Да.

Травы. И ничего-то вредного.

— Мёду добавь, если горчит.

— Да нет, всё хорошо. Значит, она… разочаровалась?

— Тут ещё понять надобно, что у нас многое от силы зависит. Пока её нет, то ладно… она была моей дочерью, а моё имя знали и уважали. И дочерью воеводы, которого тоже знали и уважали. И потому она полагала, что должны уважать и её. Подруг себе выбрала таких, чтоб под стать. Я как-то разговор услышала ненароком, где она об одной девочке отзывалась, что, мол, приблудыш, которого из жалости приютили. Отругала её крепко. И казалось, будто Роза поняла. Но нет. Вот сейчас думаю, откуда взялось? Капризы — это одно. А вот эта горделивость… это ж другое совсем. Ну а как с силой пошло, так и зависть возникла. Ей хотелось быть самой-самой, самой красивой, самой сильной…

— А не получалось.

Вот это на матушку уже походило. Её всегда раздражали красивые женщины. Или успешные. Или вот сама Ульяна, хотя не особо красива она и точно не была успешной.

— Именно. Тогда характер изменился ещё больше. Она начала требовать внимания. Обижаться. Вот… взять хотя бы ту работу, которую ты упомянула. У всех были обязанности. Разве что старшая к тому времени семьёй обзавелась, своим домом. А вот остальные — кто за садом приглядывал, кто за скотиной. Домашние духи, конечно, помогут, хлев почистят, сена с соломой кинут, но вот с дойкой уже не справятся. Корова их попросту не подпустит. Матушка твоя, к слову, сразу отказалась. Мол, это мы решили скотину завести, а она не обязана… Калина сыры делала. И делает. У них с мужем своя сыроварня. И отменные выходят. Заказы надолго вперёд расписаны. Женька вот, конечно, к домашней работе не очень, но делал, чего велено. Сорняки убирал. Кротов гонял, чтоб посевы не портили. Вишню охранял от птиц и прочее. Ну и навоз помогал вывозить, когда много становилось. Сено грузил, силосные ямы ладил. А твоей матушке травы доверили. Собрать, потому как травы рук человеческих требуют. Только руками и можно понять, какой пора пришла, а какую рано ещё брать или уже поздно. Срезать надо. Вымыть да на сушку определить. Ну и с сырьём после. Растереть, смешать, истолочь… там уже на самом деле машины работают. Поэтому, если думаешь, что она сидела со ступкой ручной, то нет. Ступкой сейчас много не наработаешь.

— Но ей не нравилось?

— Нет. Всё норовила поболеть. Верно, по старой памяти… А с платьем, конечно, обидно получилось. Я обещала, что в Москву поедем, хотя у нас не хуже шьют. К нашей портнихе как раз из Москвы-то и ездят. И то не всякую примет. Но, раз уж охота, то отчего бы и нет.

— А почему не поехали?

— Женьку скрутило. Ведьминская сила в мужском теле… в общем, он тогда как раз колобродить начал. Сила и приросла резко. А выплеснуться не сумела, вот против него и обратилась. Да так, что едва выжил. Две недели ведьмин круг держать пришлось. И я, и старшие, и сёстры мои стояли, сменяли друг друга. Какая уж тут поездка? Я ей сказала, мол, закажи. Она отцу и показывает платья эти. А они стоят больше, чем наш дом. Тот, само собою, не проникся. Поругались тогда крепко. С конкурсом тем тоже. Роза в нём и не собиралась участвовать. Три раза спрашивали, но нет, не буду… а потом вдруг выдвинула обвинение, что мы не пришли её поддержать и поэтому она расстроилась и проиграла. И если хотим искупить вину, то должны приобрести ей к совершеннолетию машину.

Ульяна подавилась чаем.

— И вот здесь, девонька, важно понимать, что для неё все эти обиды были правдой. И то, что она взяла на себя дом. И что в платье ей отказано было. И что на конкурс тот мы не пришли. Это правда…

— И что сестра жениха у неё отняла…

— И это правда. Только жених был замороченный. И не любил он Розку. Как она не любила его. Но это уже моя правда. А какая правдивей…

— Расскажете? Её версию я уже слышала. А теперь и вашу хочу.

Прежняя Ульяна не посмела бы вот так, настаивать. А нынешняя вот желала знать. И бабушка печально улыбнулась:

— Расскажу… но ты тоже помни, что это моя правда. Только моя.

— Тогда какая из них моя? — уточнила Ульяна.

— А это решать только тебе.

Ну да, какого ещё ответа можно ожидать от ведьмы.