Ведьмы.Ру. 3

Глава 30 О влиянии времени суток на восприятие мира

Трясущимися руками я вправила свои внутренности назад, мое тело было порезано мелкими полосками, через которые можно изучать анатомию человека.

О некоторых особенностях анатомии и физиологии бессмертных героев.

Она ненавидела ночь.

День — это хорошо. Это свет. Это размеренность. Это жизнь по установленному некогда распорядку, который давал иллюзию не только контроля, но и власти. Причём отнюдь не над жизнью.

А ночь…

Темнота всегда полна звуков. И воспоминаний. Звуки не пугали. Воспоминания, в принципе, тоже, но память хранит в себе немало яда. Только днём можно её заглушить.

А ночью…

Ночью хуже. Опасней. Милочка подняла бокал, отгораживаясь им от света, рождённого лампой. Слишком яркая. Назойливая. И свет этот подчёркивает оглушающую пустоту гостиной.

А она заставляет вспомнить, что и в доме пусто.

В её доме пусто.

Неблагодарные.

Она всегда знала, что достойна большего. И стремилась к этому. И старалась. Не для себя, нет. Не только для себя. Но разве плохо? Точнее, разве было плохо? Она лишь помогала тем, кто сам был не способен на поступки. Слаб. Безынициативен. Мягкотел.

И чем всё закончилось? Треклятая старуха. Милочка тоже хороша, поверила, что та не полезет. Ведь не лезла же столько лет. Молчала. И это молчание, общая тайна, связывала их. Она была гарантом безопасности, и Милочка решила, что это навсегда.

Зря.

Ничего не бывает вечным. Особенно гаранты безопасности.

И почуяв приближение смерти, старуха решилась. Надо было…

Но опасно.

Её друг отказался связываться со старухой. Он вообще едва не пошёл на попятный, узнав, где та работает. Институт треклятой Культуры. Заведение, которого нет.

И люди в нём работают тоже те, которых нет.

Глоток вина. И вкус тухлой воды. Милочке никогда-то не приходилось пить такую, но почему-то сейчас она была уверена, что знает её вкус. И с трудом сдержалась, чтобы не швырнуть бокал в белую-белую стену.

Гнев — не выход.

А выход есть. Где-то есть. Надо просто успокоиться. Взять себя в руки. И думать логически. Она всегда умела думать логически, хорошая девочка Мила. А теперь чего-то расклеилась.

Испугалась.

Старуха умерла. Это факт.

И умерла давно. Это тоже факт.

После её смерти никто за Милочкой не явился. Значит, что? Значит, их маленький секрет старуха унесла в могилу. Могла бы туда и раньше сойти, но нет…

Но работу Милочки она разрушила. Как всегда. Не потрудилась ни выслушать, ни разобраться… свобода воли. Основополагающий постулат. Запрет вмешиваться. Влиять. Лицемерие. Крутом одно лицемерие. Будто старуха никогда ни во что не вмешивалась и не влияла. Но ей, выходит, можно, поскольку ради высших принципов, а Милочке нельзя…

Ладно.

Столько лет работы и… обидно. Но ничего. Милочка справится. Она всегда справлялась. И теперь… надо лишь определиться со стратегией. Выявить слабые места. План работы создать. Лёшка сбежал? Бунтует? Пускай. Побунтует и вернётся. Потом. В конце концов, чтобы управлять человеком, не обязательно воздействовать силой. Можно иначе.

И не спешить.

Время есть.

У Милочки — точно. И она умеет его использовать. Сначала Антоша разведётся. Он, конечно, не хочет, но можно зайти с другой стороны. Машка не простит. Все измены прощала, закрывала, делала вид, что не знает, но явно дошла до края. Осталось лишь слегка подтолкнуть.

Поплакать. Признаться. Разыграть жертву совести… жертв все любят. И жалеют. Надо будет лишь проследить, чтобы ушла она без акций.

Данила… вот плохо. В ближайший месяц его убрать не выйдет. Переезд этот… как же не вовремя. Но ничто не длится вечность. И переезд будет завершён.

А новое место — это новые возможности.

Милочка всегда умела видеть возможности. Кстати… она повернула бокал другим боком. С супругом тоже стоило бы что-то решить. Звонить изволил. Развода требовать. Столько лет сидел спокойно, его всё устраивало, а тут любовь на старости лет.

Настоящая.

И развод.

Нет, развод Милочке совершенно не нужен… а вот вдовство пойдёт. Заодно и мальчики приедут мать поддержать. На двоих её не хватит, но не обязательно двоих и сразу.

А если… сперва вдовство. Потом слёзы. Момент слабости и признание. Машка на похороны явится, это точно. Мизансцена получится, если не идеальной, то почти.

Чудесно.

Она улыбнулась. Милочка любила этот момент, когда в голове появлялись лёгкие штрихи нового плана. Ментальные эскизы — её маленькая слабость.

Алексей.

Старуха, конечно, защиту поставила. Но нет такой защиты, которую нельзя было бы обойти. Милочка поморщилась. По всему выходило, что зельем придётся воспользоваться.

Опасно.

Она видела, на что оно способно в долгосрочной перспективе. Но и всплеск способностей даёт немалый. И если раза два… или вовсе раз? Чтобы поставить одну-единственную установку. Только момент подобрать такой… да.

Пожалуй.

А значит, надо придумать, как подготовить мальчика. Он, конечно, настроен негативно. И здесь Милочка явно просчиталась. Слишком уж уверилась в силу своего влияния. За что и поплатилась.

Ничего.

Она сумеет всё исправить.

Позвонит. Извиниться. Попросит о встрече… он не откажет. Он добрый мальчик. А ещё, сколь бы хорошим менталистом ни была старуха, некоторые установки с наскока не убрать. Особенно, если ставились они не внушением. Так что…

Пара встреч.

Постепенное возвращение доверия. Обстановка… да, смерть отца, а Лёшенька считает этого неудачника отцом, его расстроит. Выбьет из равновесия.

Капля вина.

И капля… да, нехорошо. Но в конце концов, Милочка ведь не собирается вредить сыну. Нет. Она просто убережёт его от ошибок. И поможет получить то, чего он достоин.

По праву рождения.

И в принципе.

План был не безупречен, но в целом вполне себе неплох. В черновом варианте. С Данилой всё-таки не ясно. Его убрать первым или Антона? Она пригубила вино и на сей раз то имело вполне себе неплохой вкус. Кисловато слегка.

Или позже?

Одни похороны. Потом другие… а вот похороны. Развод Антона, а заодно уж возвращение Лёшеньки, который должен простить раскаявшуюся и такую потерянную мать.

Антон будет пить. Он из тех, кто выглядит сильным, но при точном ударе ломается. Так что… а здоровье не то, и следовательно, подведёт… или всё-таки мальчишка? Устроить, скажем, пьяные гонки? Аварию? Или вышедший из-под контроля дар? Будет вполне себе логично в контексте вскрывшихся тайн. А там и у Антона сердце не выдержит.

Телефонный звонок разрушил тишину.

— Да? — Милочка отвечала мягко. Это очень важно, как звучит твой голос. Он должен располагать. Внушать доверие. Транслировать спокойствие и улыбку, как бы глупо это ни звучало. — Здравствуй, Данечка. Рада тебя слышать.

Она стиснула ножку бокала, чувствуя, что ещё немного и та треснет. Власть, пусть и над бокалом, пьянила. Правда, не так, как власть над людьми.

— Я сама собиралась тебе позвонить. Ты не видел Лёшеньку? Мы поругались. И признаюсь, я очень перед ним виновата…

— Я всё знаю, — прозвучало в трубке весёлое. — Кстати, а кем мать моего сводного брата по отношению ко мне будет? Ну там, по родственным связям.

Клоун.

Но недооценивать не стоит. Упрямый мальчик. Плохо поддающийся и влиянию, и контролю. В моменте — да, но в отдалённой перспективе работать не получалось.

— Кто тебе рассказал? — Милочка поглядела на потолок.

Белый.

Светлый. Чистый.

— Да так… вспомнил кое-что.

И потрясающая сопротивляемость. Тот эпизод Милочка крепко запечатала. Даже сейчас голова заболела, стоило вспомнить, во что ей это обошлось.

— Так значит, правда?

— Увы. Взрослые совершают ошибки.

— Ага. А некоторые с потрясающим упорством, — весело согласился парень. — Слушайте, тёть Люда…

Вот знает же, что её бесит эта форма имени. Но нет. Упорный.

— … на самом деле я тут по другому вопросу вообще. А правда, что вы угробили своего папеньку? И вообще чья это была идея, спереть артефакт, ваша или Потынина?

Он сказал это легко, не понимая, что подобные имена не произносят вслух. И горло перехватило. Милочка не выронила бокал, нет. Она аккуратно поставила его на столик, на специальную салфетку. И села ровно.

— Ау… тёть Люда, вы там чего? Да не переживайте так! Я ж никому, честное слово… ну пока никому.

— С чего ты…

— Лёшка не говорил, что ему от бабки дача досталась? Ну, для неё дача, а так-то дом крепкий, можно и зимой жить. И главное, он же рядышком от моего. То есть, не совсем моего, этот, где я живу, Улькин. Моей невесты. Вам папа говорил, что у меня невеста есть?

Смысл сказанного плохо доходил.

Дом.

Дача.

Дачу Милочка ненавидела. Пыль. Насекомые. И тоска. Примитивные соседи, перед которыми всё равно приходится держать лицо.

— Лёхе она понравилась. В общем, он попросил помочь. Порядок там навести, то и другое. Сами понимаете, давно никто не жил. Пылища и вообще. Мы и навели. И я вот флешечку нашёл. Решил глянуть, а вдруг чего нужного.

— Врёшь. Она терпеть не могла компьютеры, — вдох и дрожь облегчения.

— Вот сами вы всё врёте! — мальчишка, кажется, обиделся. — Она раньше, может, и не могла, а потом освоилась. Тётка Марфа даже страницу её показала. Хотите ссыль скину?

— Обойдусь.

— Зря. Прикольная бабуленция. Жаль, что померла. Так вот, — голос Данилы сделался жёстче. — Лёшке я пока ничего не говорил. И не скажу. И в Институт Культуры звонить не стану…

Дрожь вернулась.

— Взамен?

— Взамен акции вернёте. И тот компромат, про который Лёшка рассказывал, на директоров и остальных, тоже отдадите. Потому как я вас, конечно, с детства очень люблю, но не дело это, когда семейная компания кому попало отойти может.

Сволочь.

Какая же…

— Но вы не переживайте, тёть Люд. Я ж не изверг какой. Понимаю, что вы не со зла это. Оно ж ясно, что никому-то не охота на старости лет без гроша в кармане остаться. А с вашим сволочным характером ещё и одной. Поэтому, думаю, найдём компромисс. Я вам пенсию назначу. Хотите?

Щеку свела судорога. И сердце в груди окаменело.

Щенок.

Что он себе… Милочка сделала вдох. И выдохнула. Спокойно. Мальчишка просто пытается вывести её на эмоции. Вечный шут. Пускай себе.

— Конечно, Данечка. Я верю, что ты не обидишь свою любимую тётушку. И где ты хочешь встретиться? Да, я буду… с Лёшенькой всё хорошо? И чудесно. На месте и поговорим о твоих… фантазиях и надеждах.

Когда гадёныш отключился, Милочка положила телефон экраном вниз и сделала вдох. Потом выдох. Поморщилась от острой иглы, пронзившей левый висок.

Опять.

Правда, на сей раз боль не растворилась, как оно бывало прежде. Нет, игла будто засела в голове, яркая, раскалённая. Милочка ощущала её буквально физически. И появилось желание впиться в висок, продрать кожу и вытащить.

Дышать.

Она заставила себя сделать глубокий вдох. И медленно выдохнуть. Разжала побелевшие непослушные пальцы. Села.

Дышать.

Вдох и выдох. И не думать ни о чём. Это сложно, на самом деле, не думать ни о чём. Особенно, когда в голову лезет всякая дрянь.

Всякий…

Справится. Она сильная. Кто бы что ни думал, справится. А потом уедет. В санаторий. И… и плевать. Если Милочка им не нужна, то и они не нужны ей. Она ведь не ради себя старалась. Ради семьи. Строила. Укрепляла и объединяла, из шкуры вон лезла, чтобы эта семья стала именно такой, как её когда-то мечталось.

Она. Муж.

И доченька, похожая на неё, Милочку. И её понимающая.

А родились сыновья.

Ладно, Лёшка… тут, конечно, пошло слегка не по плану. Сил не хватило вытеснить Машку. Упрямство Антона, который никого другого не хотел и не видел. Даже когда… Милочка подняла-таки руку и коснулась виска.

Нет, здесь она сама виновата. Неверно оценила. Решила, что сумеет провести рекогносцировку. Старший братец выглядел куда более перспективным в плане работы, чем её вечно мечтательный тихий муженек. Но как уж получилось. Повезло в принципе, что она воспользовалась моментом.

А потом сумела развить успех, пусть и изменив изначальный план.

Да, откройся Милочка мужу, тот бы подал на развод. И Машка, конечно, тоже. Но вот Антон не женился бы на ней, нет… он бы её возненавидел. И Лёшку тоже. Или и вовсе её возненавидел, а сына отобрал.

Быстрые пути — не всегда правильные. Милочка это понимала. Она выдохнула. Боль почти утихла. Но… всё равно. Чувство обиды стало лишь крепче.

Несправедливости.

Сколько сил она вложила в воспитание Лёшки.

И не только в него. Породить чувство вины у Антона. Поддерживать его. Раскачивать ту великую любовь, про которую он твердил, помогая расползаться трещинам. Сеять сомнения в одном и притягивать к другому. К сыну. Раз за разом создавать ситуации, показывая, сколь Лёшенька лучше того другого… ещё бы год или два.

Даже пары месяцев хватило бы, используй она препараты. Но нет, Милочка не рискнула. Да и зачем, если можно и так, просто… немного времени.

— Немного времени, — она плеснула вина, чтобы выпить его одним глотком, и вернула бокал на место. Потом заставила взять телефон.

Набрала номер.

К счастью, ответили сразу:

— Доброй ночи, — Милочка коснулась виска, в котором боль нарастала новой волной. — Извини, что звоню вот так…

Пальцы другой руки, лежавшей на подлокотнике, чуть подрагивали.

— Но… у нас возникла проблема. Да, с тем мальчишкой, которого твои люди должны были взять ещё в клубе. А вместо этого… я не повышаю голос. Или… да, извини. Дни выдались напряжёнными. Он звонил. Помнишь мою матушку? Вот… оказывается, она наблюдала. Издали. Точно не скажу, что ей удалось узнать, но мальчишка нашёл записи. Нет, я не уверена, что они есть, однако имя твоё он назвал. Поэтому как минимум взглянуть стоит. И завтра мы встречаемся. Почему тебе говорю? Потому что я не собираюсь решать эту проблему сама.

Милочка и так устала делать в этой жизни всё сама.

Всегда сама.

Хватит!

— И если не хочешь, чтобы записи, если они действительно существуют, не попали в одно интересное заведение… да. Видишь, и я не хочу. Поэтому мы должны работать вместе. В конце концов, до сегодняшнего дня у нас это неплохо получалось.