Величайший рыцарь

Глава 32

Новость о смерти старого короля Генриха вызвала переполох в лондонском Тауэре, даже смотритель зверинца ходил из угла в угол и рычал, словно один из его подопечных львов. В тех редких случаях, когда Изабель удавалось увидеть Ранулфа де Гланвиля, тот выглядел озабоченным и ходил с серым лицом. Девушка присутствовала на нескольких заупокойных мессах в честь старого короля. В большом зале говорили только о том, что сделает Ричард после прибытия в Англию. Люди боялись потерять места, которые занимали практически всю жизнь. Особенно беспокоился Гланвиль, потому что не ладил с королевой Алиенорой, которая теперь управляла страной. Изабель старалась не думать о том, что случится с ней. Король Генрих удовлетворялся тем, что доил ее земли и держал ее саму в Тауэре. Она знала, что граф Пуату, теперь король Англии, дал клятву отправиться в крестовый поход и освободить Иерусалим от неверных, а для этого ему потребуются деньги, причем много денег. Это означало продажу наследниц, должностей и титулов тем, кто больше даст. Ричард может решить и дальше доить земли Стригила, а может продать это право кому-то другому. Он может даже отдать Изабель своему младшему брату Иоанну, хотя тут первой в очереди стояла другая наследница. Хавис из Глостера, похоже, не знала, гордиться собой или приходить в ужас от мысли о браке с братом Ричарда, нынешним наследником престола.

Все это время потребности Изабель удовлетворяла корона, оплачивая их из доходов, поступавших от ее земель. Сама она никогда не видела никаких денег. Она почти забыла, как выглядит серебряный пенс и палочка с надрезами, обозначающими размер долга. Мать в свое время прилагала усилия, чтобы Изабель получила образование, достойное ее положения богатой наследницы. Это означало не только умение мило улыбаться и красиво вышивать. Изабель была дочерью нормандского военачальника и внучкой представителя ирландской королевской семьи; она знала свою родословную, но понимала, что ничего не может сделать, пока у нее подрезаны крылья и некому за нее сражаться.

В последнее время ее охраняли тщательнее, чем раньше. Прогулки вокруг Тауэра отменили, и приходилось гулять только в небольшом дворике. За ней постоянно следили; даже когда она была в своей комнате, неподалеку находилась служанка. Изабель смеялась бы над этим, если бы постоянный надзор не вызывал такого раздражения и беспокойства. Что, по их мнению, может сделать похититель? Проникнуть в щель и изнасиловать ее?

Сложив руки на груди, Изабель подошла к окну, но через узкую бойницу рассмотреть практически ничего не удавалось, только небо. Стоял ясный летний день. Это Изабель могла определить по куску голубого неба. В такой день было бы хорошо отправиться на конную прогулку, наслаждаться гладкой спиной испанской лошади под собой, смотреть, как Дамаск бегает и нюхает мелкую дичь среди папоротника, и чувствовать, как по жилам растекается горячая кровь и бурлит жизнь.

Изабель удивлялась, что до сих пор помнит такие детали своей жизни в Ирландии; они вызывали боль. Она помнила цвета: зеленая листва, сероватый мох. Такие воспоминания были приятными и легкими, как летний дождь. Она помнила запах горящих торфяников, песни бардов зимой в темных залах и длинные светлые ночи в мае и июне. Она помнила, как отец поднимал ее на руки и подбрасывал в воздух, как его борода щекотала ей шею, а она визжала от радости. У него были рыжие волосы, хриплый голос, и он часто смеялся.

На глаза навернулись слезы, и Изабель отвернулась от окна. Это было в прошлом и давно ушло. Даже если она вернется туда, ничто никогда не будет по-старому, потому что тогда она жила там маленьким ребенком и резвилась, как хотела. Теперь же ее положение не позволяло никуда бегать.

Дамаск заскулила в своей корзинке у двери, а потом стала бить хвостом по полушке. Изабель вздохнула и позвала служанок, которые были людьми де Гланвиля и делали то, что он им велел. Ее собственных служанок давно прогнали. В эти дни ее свобода ограничивалась выгуливанием собаки. Королева Алиенора выпустила заключенных по всей стране, чтобы таким образом отметить начало нового правления, но эта щедрость не распространялась на наследниц, находившихся под королевской опекой.

Когда вошла служанка, Изабель удивилась, увидев стражников по обеим сторонам двери, и была поражена, узнав, что они не позволят ей выйти.

– Приказ лорда Ранулфа, – сказал один, отводя взгляд.

– Что? – у Изабель от ужаса перехватило дыхание. – Он не имеет права запирать меня! Я требую, чтобы вы дали мне пройти.

Стражник переступил с ноги на ногу.

– Госпожа, я не могу. Это будет стоить мне жизни.

Изабель почувствовала опустошенность, ей стало тошно.

– А чего стоит моя жизнь? Я требую встречи с юстициарием.

Второй стражник откашлялся.

– Сейчас это невозможно, госпожа.

– Это для вашего же блага, госпожа, – добавил его товарищ.

Изабель прожигала его взглядом, но он не поднимал глаз.

– Может, кто-то от этого и выигрывает, но только не я, – тихо произнесла она, затем показала на Дамаск. – Если моя собака сделает свои дела на соломе, которой посыпан пол, то солома будет вонять, а под ногами у меня окажутся собачьи испражнения. По крайней мере, найдите кого-нибудь, кто бы с ней погулял.

Стражники переглянулись, но не ответили. Она поняла, что они ждут от нее предсказуемых действий: повернуться спиной и хлопнуть дверью, как делают раздраженные женщины. Изабель пресекла в себе этот порыв и вместо этого расправила плечи. Послышался звук шагов – кто-то поднимался по лестнице. Стражники повернулись и выставили копья вперед. Изабель осталась на месте. Появился племянник де Гланвиля, Теобальд Вальтер. Тяжело дыша после подъема по лестнице, он жестом приказал солдатам опустить копья. Изабель встретилась с ничего не выражающим взглядом Вальтера, и у нее судорожно забилось сердце в груди. Девушка знала, что де Гланвиль хотел бы отдать ее племяннику. Теобальд был красивым мужчиной, но далеко не первой молодости. Светлые волосы у него вились, и он их коротко стриг. Изабель несколько раз встречалась с ним, и он ей правился, но это совсем не означало, что она хотела бы стать егo женой.

Вальтер поклонился ей. Племянник де Гланвиля был придворным и отличался внешним лоском.

– Госпожа Изабель, к вам приехал посетитель. Поскольку он не может подняться по лестнице, я пришел за вами, чтобы проводить к нему.

Его слова прозвучали так неожиданно, что она только смотрела на него, пытаясь вспомнить о хороших манерах.

– Кто? – удалось выдавить ей, нервно одергивая платье.

Кто бы это ни был, он явно занимает важное положение, потому что иначе за ней прислали бы простого слугу. Не новый ли король или его брат принц Иоанн? И почему он не может подняться по лестнице? Изабель вспоминала различных пожилых мужчин, у которых могли бы иметься поводы для посещения Тауэра, но не могла выбрать ни одного, кто захотел бы вызвать ее.

Теобальд Вальтер поджал губы.

– Приехал Вильгельм Маршал с письмами от короля Ричарда и королевы, – сказал он немного резко. – Несомненно, он объяснит вам, зачем прибыл сюда.

Вильгельм Маршал. Имя было ей знакомо гораздо лучше, чем следовало бы после той единственной короткой встречи три года назад. Элоиза время от времени писала ей из Кендаля о том, чем занимается на севере, и в них также рассказывала о своем опекуне. Стало ясно, что он не собирается воспользоваться предоставленным ему правом взять Элоизу в жены, и девушка от этого испытывала облегчение. «Он бы потребовал от меня слишком многого», – написала она.

Изабель последовала за Теобальдом Вальтером вниз, служанки шли за ней. Сердце у нее учащенно билось, но времени взять себя в руки не оставалось. Дверь в нижние покои была открыта, и ее провели прямо к Вильгельму Маршалу. Он стоял, прислонившись к столу, но выпрямился, как только она вошла в комнату. Вместе с ним в комнате находились два оруженосца, пара рыцарей и писарь. Она встретила его спокойный взгляд темных глаз с дурным предчувствием.

– На вашем месте, Маршал, я бы действовал быстро, – сказал Теобальд Вальтер. – Мой дядя не любит, когда кто-то идет ему наперекор, и, хотя его дни сочтены, они пока еще не закончились.

Спокойный взгляд переместился с Изабель на Теобальда Вальтера.

– Это угроза или дружеский совет? – спросил Маршал.

Вальтер пожал плечами, смотрел он точно так же невозмутимо.

– Вы плохо меня знаете, лорд, иначе не стали бы задавать этот вопрос. Я не действую угрозами и против вас ничего не имею. Честолюбие моего дяди привело меня ко двору, и, как вам известно, следует максимально использовать предоставляющиеся возможности. Но я не глупец, чтобы идти против воли короля, – на его губах появилась кислая улыбка. – И тем более против воли королевы. Я не думаю, что мой дядя Ранулф пойдет против них, но разумнее не мешкать. – Он кивнул, прощаясь, направился к двери, но повернулся у порога. – Я надеюсь, что вы вспомните о моей доброй воле в будущем. Желаю счастья вам обоим.

Изабель посмотрела на Вильгельма и слегка задрожала. Если Теобальд Вальтер желал счастья им обоим, это могло означать только одно.

– Госпожа, присядьте, пожалуйста, – сказал Вильгельм и показал на скамью у одной из стен комнаты.

Изабель знала, что если сядет, то, вероятно, потом не сможет встать. Его предложение присесть разбудило в ней дух противоречия.

– Спасибо, сэр, но я предпочту стоять и смотреть вам в лицо, – ответила она.

– В таком случае, возможно, нам обоим стоит сесть. Для меня это определенно будет удобнее. – Он с трудом похромал к скамье. – Несчастный случай при посадке на корабль, отправлявшийся в Англию, – сказал он и махнул рукой. – Может, я и старый боевой конь, но обычно я здоров и душой, и телом.

Маршал осторожно сел, и Изабель увидела боль у него в глазах.

Было бы невежливо продолжать стоять. Изабель неохотно последовала его примеру, радуясь, что длинные юбки не позволят ему увидеть, как сильно у нее дрожат ноги. Она заставила себя встретиться с ним взглядом. В уголках глаз было много мелких морщим, словно он часто улыбался или прищуривался на солнце. Глаза по цвету напоминали штормовое море зимой.

– Госпожа, я не знаю, помните ли вы меня. Тогда я приезжал в Тауэр ненадолго, и мы с вами виделись всего несколько минут.

Изабель коснулась горла.

– Да, я помню. Вы приезжали за Элоизой и я думала, что вы собираетесь на ней жениться.

Он развел руками.

– Я тоже так думал, но ситуация изменилась.

У него был приятный голос, не высокий и не низкий, хорошо поставленный, нужного тембра, без какого-либо акцента – отличие от ее собственного, в котором слышался ирландский акцент, оставшийся с детства.

– Элоиза написала мне, что вы не думаете жениться на ней.

– Правда? – Маршал приподнял бровь, но, казалось, услышанное его не особо беспокоило. – Я знал, что она вам писала. Она сама мне об этом говорила. Но я никогда не спрашивал, что она диктовала писарю. Мне казалось, что она имеет право на свои тайны.

Изабель наблюдала за ним, не зная, одобрять ли сказанное или чувствовать пренебрежение и презрение. Предоставление права на маленькие тайны подозрительно напоминало попытку успокоить капризного и беспокойного ребенка сладостью. Тем не менее, поскольку в последнее время ей не давали такого права, как и личной свободы, это показалось ей бесценным проявлением уважения и предупредительности.

– Вы собираетесь спросить у меня, что она писала? – поинтересовалась Изабель.

– Поскольку это были письма от нее к вам – нет. – Он в задумчивости потер подбородок. – Могу сказать, что если бы я все-таки на ней женился, то мы бы терпели недостатки друг друга. Иначе мы свели бы друг друга с ума и разошлись бы по разным домам после рождения наследников. Мне она до сих пор нравится, и я надеюсь, что она тоже вспоминает меня с улыбкой. – Маршал внимательно посмотрел на Изабель. – По правде говоря, я больше двух лет думал о другой награде.

Изабель напряглась.

– Северные земли Элоизы, вероятно, бледнеют в сравнении с поместьями, которые принадлежат мне, – сказала она.

– Мне предлагали Дениз де Шатору вместо госпожи Элоизы, но я отказался, поскольку знал, что хочу… хотел с тех самых пор, как увидел вас.

Изабель покраснела, щеки горели. Маршал был придворным, и такие слова ему давались легко. Любой безземельный рыцарь захотел бы получить ее из-за ее земель и положения, независимо от нее самой как личности.

– А если бы Элоиза была наследницей Стригила? – спросила Изабель.

Маршал развел руками, и она заметила, что ногти у него чистые и на пальцах больше колец, чем у солдата, но меньше, чем у придворного щеголя.

– Тогда нам пришлось бы притерпеться друг к другу. Может, я и страдаю чувствительностью немного, но недостаточно, чтобы полностью отбросить доводы разума… Однако всегда надеешься получить лучшее и побольше.

– А я? – спросила Изабель. – Какой у меня выбор?

– Насколько вы рассудительны, госпожа? У вас нет выбора в том, что касается брака, хотя церковь и утверждает, что он у вас есть. Ваши земли и вы сами переданы мне в опеку. Вы можете получить от этого максимум удовольствия, изменить свое тяжелое положение к лучшему или по-прежнему мучиться.

Изабель долго не отводила взгляда, затем опустила веки. Все было лучше, чем оставаться здесь, да и, как он сказал, выбора у нее не было.

– Я вас не знаю, – тихо произнесла она. – Как и вы меня.

Она подумала, беседовали ли когда-нибудь таким образом ее родители. Ее мать тоже была наградой. Мать редко говорила о своем браке с Ричардом Стронгбау, а в тех редких случаях, когда упоминала его, цедила слова сквозь зубы, а глаза оставались печальными. Изабель не хотела так выглядеть.

– Для этого нужно только время, госпожа. Больше ничем такое положение дел не исправишь. Клянусь, что буду относиться к вам с уважением и почтением, подобающими вашему положению, если вы будете точно так же относиться ко мне как к мужу.

Изабель пыталась унять панику и дышать медленнее. Ее подташнивало, руки похолодели. Она медленно подняла голову.

– Я не знаю, насколько я рассудительна, но я попытаюсь, – сказала она.

Он очень осторожно и тихо выдохнул воздух, но Изабель заметила колыхание его груди и поняла, что он тоже находился в большом напряжении, хотя ему лучше удавалось это скрывать.

– Спасибо, – сказал он, поднялся на ноги и протянул ей руку.

Она увидела капельки пота у него на лбу и поняла, какие усилия он прилагал, чтобы держаться прямо. Ей не хотелось давать ему руку: тогда он понял бы, как она испугана, а мать всегда говорила ей, что нельзя показывать страх, если тебе брошен вызов. Никогда! Скоро будут соединяться не только их руки, скоро они будут делить постель, о чем он только что сказал. Изабель не много знала про эту сторону брака. Ее обычно откровенная и прямолинейная мать об этом ничего не говорила. Элоиза рассказала немало, но Изабель не знала, что из рассказанного ею являлось плодом воображения. Быстро все обдумав, она опустила руку ему на рукав, как было принято при дворе, и увидела, что он слегка прикрыл глаза, правда, не могла определить, забавно ему или неприятно.

– Меня ждет лодка. Если вы готовы, мы можем уехать прямо сейчас.

– Сейчас? Сразу? – Изабель посмотрела на него удивленно. – А мои слуги и багаж?

– Сколько у вас слуг?

Она поджала губы, потом решительно заявила:

– Две служанки, духовник и писарь – хотя на самом деле их всех нанимал лорд Гланвиль, а не я.

Вильгельм кивнул.

– Вы хотите их оставить у себя на службе?

Изабель покачала головой.

– Нет, если я смогу выбрать других.

– Вы можете выбирать слуг и управлять ими, как пожелаете.

Изабель почувствовала какое-то странное шевеление в груди, словно часть ее, которая заснула, закованная в цепи, теперь просыпалась и обнаруживала, что кандалы исчезли.

– Тогда я найму новых служанок, – сказала она. – Но духовник, Вальтер, был добр ко мне. Я хочу наградить его, предложив ему место. Мой багаж поместится в один сундук.

– Ну, тогда пусть его пришлют позже, а я попрошу Теобальда Вальтера организовать приезд вашего духовника к новому месту жительства, если он захочет там служить.

Она нахмурилась.

– А такая спешка необходима? Я на самом деле в опасности?

– Не вы, госпожа, – ответил Вильгельм. – Но я буду счастлив побыстрее покинуть это место и оказаться среди друзей. Если вы не против немедленного отъезда, то я хочу, чтобы мы тронулись в путь.

Это был приказ, поданный в виде вежливой и почтительной просьбы. Изабель поняла это и подумала: а что случилось бы, если бы она заупрямилась и заявила, что хочет проследить за упаковкой своих вещей и вообще никуда с ним не поедет? Нет, она не собиралась в порыве злости действовать во вред себе. Она отдала бы все на свете, чтобы побыстрее покинуть эти тюремные стены. Она была ключом к его богатству и положению, но он был ее ключом к свободе.

– Нет, – сказала она, вздернув подбородок. – Я не возражаю.

Вильгельм помог Изабель взойти на борт. От реки сильно пахло водорослями, вода билась о лодку, словно лизала ее маленькими зелеными язычками, на которых иногда появлялась белая пена-слюна. Вильгельм отдал девушке свой плащ, потому что, хотя стоял ясный летний день, на реке дул сильный ветер. Изабель села на одну из скамей и наблюдала, как Маршал осторожно усаживается рядом. За их спинами возвышался огромный Тауэр с побеленными стенами, и именно от вида этих массивных стен, а не от ветра на воде она содрогнулась и покрепче закуталась в шерстяной плащ.

– Холодно? – заботливо спросил Вильгельм.

Изабель покачала головой.

– Одни стены защищают, другие служат тюрьмой, – сказала она. – Я была почти ребенком, когда приехала сюда, но это место не стало мне домом, как были Стригил и Ленстер.

Вильгельм кивнул.

– Всегда есть места, к которым лежит сердце, – с отсутствующим видом произнес он, глядя на огромные стены Тауэра.

Лодка отчалила и пошла вверх по течению. Изабель еще раз бросила взгляд через плечо, а потом стала смотреть на чаек и больших бакланов, летавших над водой. Она задумалась, где находятся места, к которым лежит сердце Вильгельма, но было слишком рано задавать ему такой вопрос. Она чувствовала его напряжение и видела, что он все время держит руку на рукоятке меча. Они продолжали путь вверх по реке, и не случилось ничего необычного, только какие-то грязные дети с голыми ногами бросили с берега камни в лодку. Наконец Вильгельм вздохнул и расслабился. Изабель рискнула взглянуть на него из-под ресниц. Теперь, при свете дня она смогла рассмотреть мешки у него под глазами, впалые щеки и изможденное лицо. Так выглядела ее мать после смерти сына и известии об отъезде дочери из Стригила. Это были следы напряжения, необходимости держаться, взваливания на плечи груза печали, заботы о других. Несмотря ни на что, приходилось и дальше выполнять обычные обязанности. В последнее время так же выглядел и Ранулф де Гланвиль.

– Куда мы направляемся? – спросила она.

– В дом Ричарда Фицрейнера.

– А-а. – произнесла Изабель.

Это имя ей ничего не говорило. Де Гланвиль не считал нужным держать ее в курсе того, что происходило за пределами Тауэра, и ей приходилось полагаться на свои уши и Вальтера, который рассказывал ей о том, что знал. Но новостей она все равно узнавала немного.

Вильгельм прислонился к борту судна.

– Он купец и один из высокопоставленных горожан, -пояснил Маршал. – Когда я входил в свиту молодого короля, он обычно обеспечивал нас товарами. Мы говорили Ричарду, что нам нужно, и он это доставал – что угодно, от черного перца до боевого коня. Я давно его знаю. Его дом стоит на Чипсайде[18], недалеко от собора. Он предложил нам пожить у него, пока мы находимся в Лондоне. – Маршал усмехнулся. – Боюсь, я слишком торопился и не смог бы должным образом подготовить все для жены и ее слуг, но Ричард пришел мне на помощь и уверяет меня, что все в порядке. – Вильгельм склонился вперед. – Простите, что не было времени на ухаживания. Если говорить честно, то нужно заключить брак немедленно, чтобы я чувствовал себя в безопасности.

Изабель это уже поняла, но, когда он объявил об этом, у нее скрутило живот.

– Что значит «немедленно»? – спросила она, однако, по-деловому.

– Сегодня, если вы способны это вынести. Я дам вам время прийти в себя – столько, сколько смогу.

«А это значит – никакого», – подумала Изабель. Кусок дерева проплыл мимо них по темно-зеленой воде. Изабель проводила его глазами и подумала, что может точно так же бесцельно плыть – пусть судьба несет ее туда, куда захочет. Или она может поплыть на корабле с этим мужчиной и выбирать нужный курс.

– Я вынесу это.

Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Его взгляд вызывал беспокойство, тревогу. Другие мужчины тоже смотрели на нее так, но Изабель никогда не оставалась с ними один на один, и никто из них никогда не нравился ей настолько, чтобы осмелиться назначить свидание.

Пока плыли вверх по реке, девушка смотрела на пейзаж, который всегда был так близко, но который она никогда не видела. Здесь находились пристани, верфи; у Биллингзгейтского рынка на полном снующих людей причале разгружалось судно рыбаков. Огромная сеть оказалась полна лосося. Вдоль берега реки стояли церкви и дома с садиками. Изабель старалась держать себя в руках, наслаждаться мигом и не паниковать. Вильгельм Маршал показывал на берега и говорил легким тоном и с юмором. Он давал ей возможность ответить, но в то же время и не затягивал молчание, и не давил на нее, требуя ответов. Девушка подозревала, что это мастерство опытного придворного. Их судно прошло под арками Лондонского моста, на мгновение все вокруг потемнело, и очень сильно запахло водорослями. Вода бурлила под килем, и Изабель почувствовала капли у себя на лице.

– Здесь лучше всего проплывать при отливе, – сказал Маршал с улыбкой. – Но всегда нужно быть готовым промокнуть. Надо уметь наслаждаться опасностью.

Изабель задумалась.

– Я дочь Ричарда Стронгбау, – заявила она. – И я хотела бы проплыть здесь при приливе.

Вильгельм рассмеялся и снова посмотрел на нее. Изабель знала, что проход под арками Лондонского моста при приливе не мог бы вызвать больший страх и возбуждение, чем те, что она испытывала в эти минуты.

Прекрасный деревянный дом Ричарда Фицрейнера стоял на западном углу Чипсайда – центра лондонской торговли. Стены снаружи были покрыты слоем штукатурки, а потом покрашены в голубой цвет, поэтому дом сразу же бросался в глаза. Крышу покрыли тонкими досками, а окна застеклили, что являлось верхом роскоши и изысканности. Стекло свидетельствовало о неслыханном богатстве владельца. Имелись конюшни, амбары и другие здания, в результате место в целом напоминало двор замка.

Их вышел встретить сам Фицрейнер – высокий мужчина, довольно стройный, но с небольшим животиком – свидетельством сытой жизни и успеха. Он был одет в полосатую рубаху из голубого и золотистого шелка, на каждом пальце блестели кольца. На шее висел надетый напоказ крест с красными камнями. Незнакомый человек принял бы его за рыцаря, а Вильгельма – за купца.

– Графиня, – произнес Фицрейнер с изысканным поклоном. – Добро пожаловать в мой дом. Это большая честь для меня.

Изабель склонила голову и ей удалось найти подходящий ответ.

– Вы, конечно, хотите подготовиться к предстоящему бракосочетанию, госпожа, – добавил он и кивнул на светловолосую женщину, которая торопливо вышла из дома вслед за ним. Она была полной и запыхалась от быстрой ходьбы. – Я оставляю вас в опытных руках госпожи Фицрейнер.

Женщина присела в низком поклоне перед Изабель, затем поднялась и показала на лестницу, с которой сама только что спустилась.

– Если желаете, госпожа, мы подготовили ванну и одежду.

У нее были румяные щеки, а жемчужное ожерелье слишком плотно облегало полную шею.

Изабель посмотрела на Вильгельма. Тот официально поцеловал ей руку.

– Идите с госпожой Фицрейнер, – сказал он. – Мне тоже нужно приготовиться, но я скоро к вам присоединюсь.

Изабель захотелось ухватиться за Вильгельма и не отпускать его, но она знала, что порыв возник из-за внезапных перемен, и совладала с собой. Держа спину прямо, она последовала за женой купца по деревянным ступеням в большую комнату на втором этаже. Там она едва сдержалась, чтобы не ахнуть. Все оказалось роскошнее и грандиознее, чем она когда-либо видела. Каждый дюйм стен украшали яркие драпировки с вышивками, на скамьях лежали подобранные по цвету шелковые подушки. На сундуках были нарисованы сцены охоты или библейские сюжеты. Несколько служанок болтали между собой вокруг большой ванны, от которой поднимался ароматный пар. На столике перед жаровней грелись полотенца, полог на постели раздвинули, а на покрывале лежали разноцветные платья. Озадаченную Изабель усадили на скамью и вручили кубок вина со специями.

Госпожа Фицрейнер сказала, что для них с мужем большая честь принимать графиню из Стригила и они рады услужить. Изабель видела, что женщина радуется искренне, но она, несомненно, думала и о прибыли. Если она сейчас окажет услугу, то надолго обеспечит хорошие отношения с хозяйкой богатств Стригила. Изабель пила вино мелкими глотками. Оно напоминало ей красный шелк. Вкус оказался удивительно приятным, и специй добавили ровно столько, сколько нужно, чтобы усилить терпкость. Вино было восхитительным, и Изабель сказала хозяйке об этом.

Госпожа Фицрейнер улыбнулась.

– Лорд Вильгельм попросил у моего мужа несколько бочонков. Я могу дать вам рецепт специй. В основном используются мускатный орех и имбирь. Но вам нужно что-нибудь съесть, а то вино очень крепкое. Вдруг опьянеете?

Служанки улыбнулись, госпожа Фицрейнер рассмеялась, Изабель покраснела. Хозяйка дома подала гостье поднос с хлебом, нарезанным узкими полосками и смазанным вкусным паштетом из дичи. Хотя Изабель и нервничала, но у нее разыгрался аппетит, и она съела несколько кусочков. Другие женщины с удовольствием к ней присоединились, а Дамаск поглощала угощение с такой жадностью, словно была волком, а не маленькой стройной гончей.

Подкрепившись едой и вином, Изабель позволила женщинам себя раздеть и опустилась в ванну. От воды сильно пахло цветами, и Изабель вздохнула от удовольствия.

– Розовое масло, – сообщила госпожа Фицрейнер, показывая маленький стеклянный пузырек. – Мой муж привозит его из Венеции, а венецианцы закупают его у арабов.

Ей не надо было объяснять, насколько это дорогой товар. Изабель сама могла догадаться, но, тем не менее, запомнила эту прелесть на будущее. Пока женщины натирали и мыли ее тело, Изабель попыталась расспросить хозяйку о своем будущем муже. В конце концов, предупрежден – значит, вооружен.

– Я много слышала о нем, – сказала девушка. – В основном его очень хвалили, но ходят и слухи…

Госпожа Фицрейнер пожала плечами.

– Мужчины – это мужчины, и даже самые лучшие из них далеко не святые, но если вы имеете в виду его любовную связь с молодой королевой, то поверьте мне: все это ложь, придуманная его врагами. Они были друзьями, но не любовниками. О похоти там и речи не шло.

Изабель прикусила губу и пожалела, что высказала свои сомнения вслух. Ранулф де Гланвиль собирал слухи, но его отношение к ним было прямо противоположным. Он им верил и не мог сказать о Вильгельме Маршале ничего хорошего.

– Я так мало знаю, – произнесла Изабель, скорее обращаясь к себе, а не хозяйке, и в ее голосе послышалась растерянность.

Госпожа Фицрейнер принесла от жаровни теплое полотенце и встала у ванны.

– Но вы можете всему научиться и все узнать. Кроме того, вы молодая и красивая. А такие ключи открывают большинство дверей. Если у вас вот здесь не пусто, – хозяйка постучала себя по голове, – то вы сделаете так, чтобы двери оставались открытыми.

Изабель удивленно посмотрела на госпожу Фицрепнер. Никто никогда не говорил ей раньше, что она красива, и она сама никогда не видела своего отражения в зеркале. В детстве она слышала, как говорили о красоте ее грозной матери, Аойфе, графини Хибернии. Изабель знала, что золотистые волосы высоко ценятся, а у нее они были роскошные и густые, но красота – это не только светлые косы. Часто говорили, что она похожа на отца, но, поскольку она помнила только бороду и множество веснушек, это мало что давало.

Женщины помогли Изабель вылезти из ванны и долго вытирали ее, пока кожа не раскраснелась и не заблестела. На запястья и шею ей капнули розового масла, а потом принесли одежду, лежавшую на кровати.

– Я не была уверена в размере, – извинилась госпожа Фицрейнер. – Лорд Вильгельм оставил нам очень мало времени для покупок, а ваши размеры он говорил по памяти.

Изабель удивилась:

– Но он видел меня только мельком три года назад!

Хозяйка рассмеялась:

– Вероятно, вы произвели на него очень большое впечатление. Во всяком случае, он знал, чего хочет. Нет. – поправила она сама себя, – он знал, что, по его мнению, понравится вам.

Изабель озадаченно покачала головой. По ее предыдущему опыту, о желаниях женщин знали только женоподобные мужчины или сладкоголосые трубадуры. Она не могла представить ни одного из мрачных рыцарей из свиты ее отца или де Гланвиля озабоченными тем, какие наряды понравятся женщине. Конечно, они могли думать, что предпочтут снимать с восхитительного подарка, от развертывания которого возникает возбуждение. Она покраснела от последней мысли, потом рассмеялась. Госпожа Фицрейнер вопросительно посмотрела на нее, но Изабель покачала головой и подняла руки, чтобы женщины могли надеть на нее восхитительную нижнюю сорочку из самого тонкого льна, с шелковым бантом. Потом на нее надели светлые шелковые чулки с подвязками, очень приятно прилегающие к телу. Изабель вздрогнула от прикосновения такой роскоши. Вещи словно что-то нашептывали ей. Хотя она и была богатой наследницей, ей доставалось очень мало денег на одежду, пока она находилась под покровительством де Гланвиля. Она привыкла штопать вещи и обходиться тем, что есть. Теперь девушка начала задумываться, не транжира ли ее будущий муж. Де Гланвиль с очень мрачным видом рассказывал о распутстве и расточительности двора молодого короля и о том, что Вильгельм Маршал считался одним из главных виновников разбазаривания богатств. Но вещи были великолепными, и после стольких лишений Изабель испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что ее теперь баловали.

Потом на нее надели платье из шелка цвета слоновой кости с плотно облегающими рукавами, а поверх него – распашное платье из сочного розового шелка, украшенное по краям жемчугами. Женщины вплели в ее густые светлые косы ленты под цвет верхнего платья и закрепили на голове легкое покрывало. Затем они принесли шкатулку с драгоценностями, где лежало множество колец и брошей. Изабель смогла только глубоко вздохнуть.

– Вам достался мужчина, который ценит вас, – сказала госпожа Фицрейнер с улыбкой. – И который знает язык знаков и жестов.

Она поднесла к Изабель зеркало – круглый диск в обрамлении из слоновой кости. Отражение в нем поразило Изабель. Она на самом деле походила на мать, только глаза были больше, более сочного голубого цвета, а губы полнее. И не было морщин – следов разочарований и печали, только приятные черты, которые ждали, чтобы на них рисовалась карта жизни.

– Видите: вы на самом деле красивы, – сказала госпожа Фицрейнер. – Вам не потребуется много усилий, чтобы поймать в ловушку и обольстить вашего мужа. Да он и так уже наполовину очарован вами.

– Правда? – Изабель с интересом посмотрела на хозяйку и покраснела от слов «ваш муж».

– Поверьте мне, дорогая, я знаю мужчин. Ваш очень сдержан, но я видела, как он смотрит на вас.

Изабель грустно рассмеялась.

– Вероятно, он видит Стригил, Ирландию и мои поместья в Нормандии, – сказала она.

Госпожа Фицрейнер тоже рассмеялась.

– Несомненно, но он же не слепой, чтобы не заметить и другие достоинства, которые к ним прилагаются.

Вильгельм принимал ванну в другой комнате. Это было трудно с больной ногой, но он решил все довести до конца. Ванна являлась частью брачного ритуала, как и при подготовке к посвящению в рыцари. Это было очищение, предваряющее переход в новое состояние.

– Маловато времени для подготовки пира, но я сделал все, что мог, – заявил Фицрейнер. – Я говорил с твоим конюхом-валлийцем и велел поварам приготовить лук-порей[19] и блюдо из жареных красных водорослей в честь невесты. – Он обнял себя за талию, словно сам себя поздравлял. – Мне даже удалось найти ирландского барда, чтобы пел на пиру.

– Я не могу тебя отблагодарить по заслугам, – признался Вильгельм. – Я знаю, как важно все это для женщин, да и сам хочу, чтобы день моего бракосочетания состоял не только из нескольких слов, которые тихо произнесут в темном углу. Это должно быть большим праздником, и ты великолепно все сделал.

Фицрейнер улыбнулся.

– Всегда доставляет удовольствие сочетать приятное с полезным.

Вильгельм кивнул и с трудом сдержал зевок. От горячей воды его клонило в сон.

– На твоем месте я бы попросил у аптекаря что-нибудь бодрящее, – посоветовал Фицрейнер с улыбкой. – Тебе не удастся выспаться с молодой женой, а ты уже выглядишь так, словно тебя подвергли суровым испытаниям.

Вильгельм сел в ванне и плеснул в лицо холодной воды из кувшина, стоявшего рядом.

– Это так и есть, – признался он. – Я уже не помню, что такое сон, а пуховой матрас покажется мне странной и смешной роскошью. Я не смогу закрыть глаза, пока не улягусь в конюшне рядом с конем.

– Ха, представляю, что по этому поводу скажет твоя невеста.

Вильгельм посмотрел на него с грустной улыбкой.

– В таком случае ты знаешь больше меня. Если бы я был девушкой ее возраста и мне предстояло выйти замуж за человека в два раза старше меня, причем потрепанного жизнью, то я, вероятно, хотел бы видеть его еще дальше, чем в конюшне.

– Ты недооцениваешь себя и свою невесту.

– Нет, это не так, – ответил Вильгельм. – Мы оба выполним наш долг, но это фасад. А происходящее за ним может быть совсем другим.

Фицрейнер пожал плечами в ответ.

– Но вы прекрасно начали, – заметил он. – Даже если она и не ждет с нетерпением, когда окажется в постели с тобой, ты показал ей, что не жесток и не страшен. Какие бы она ни испытывала опасения, ее ждет жизнь лучше той, с которой ей приходилось мириться в Тауэре.

– Я надеюсь, что она тоже так думает, – Вильгельм замолчал, продолжая мыться, но потом снова поднял голову и посмотрел на купца.

– Я связан по рукам и ногам, пока Ричард не прибудет в Англию на коронацию. Я договорился, что мы будем жить в поместье Роджера Дабернона в Стоуке. Оно достаточно далеко от Лондона, чтобы чувствовать себя в уединении, но и не так далеко, чтобы не приехать вовремя в Лондон после высадки короля на берег.

Фицрейнер в удивлении приподнял брови:

– Я думал, что ты собираешься отправиться на земли жены.

Вильгельм покачал годовой:

– Я думал об этом, но не могу передвигаться на дальние расстояния, пока не заживет нога, а мне нужно находиться ноближе ко двору. Земли уже так долго находились под чужим управлением, что еще немного подождут, да и есть другие, кто может туда поехать вместо меня. Мне нужно поправиться, отоспаться и провести какое-то время с женой без посторонних. После появления Ричарда в Англии будет очень мало времени для отдыха и развлечений.

Оруженосцы помогли Вильгельму выбраться из ванны, и он надел прекрасный наряд, который для него приобрел Фицрейнер. Красная рубашка была более темного и сочного цвета, чем верхнее распашное платье Изабель. Вильгельм колебался какое-то время, надеть ли пояс, украшенный золотым орнаментом в виде дисков, но потом все-таки застегнул его. Это был подарок Маргариты. Но, в конце концов, решил Вильгельм, это же дар друга. Он расчесал волосы и отказался от зеркала, не уверенный, что хочет видеть то, что увидит Изабель. Маршал проглотил свои опасения и вручил оруженосцу Жану венок невесты из двойного ряда свежих цветов – розовых и белых роз и седых левкоев, от которых пахло, как от гвоздик. Все было переплетено плющом.

– Сходи в женские покои и попроси мою невесту надеть это в честь дня нашей свадьбы, – сказал он юноше. – И передай ей, что я готов отправиться в церковь.

Изабель смотрела на оруженосца Вильгельма Маршала. Раньше она мало обращала на него внимания, но теперь разглядела. Он стоял в дверном проеме и держал на шелковой подушечке венок невесты. Дрожащим голосом он передавал слова хозяина и явно нервничал.

Она тоже нервничала, но старалась сосредоточиться на своей роли, и поэтому все-таки чувствовала себя лучше, чем могла бы. Юноша входил во внутренний круг дома Маршала, и поэтому ей предстояло его хорошо узнать, а иногда и полагаться на него.

– Поблагодари своего господина, – тихо произнесла она и взяла венок с подушки. – Он очень внимательно отнесся ко мне, и я ценю его заботу. Скажи ему, что я почти готова.

– Да, госпожа, – оруженосец покраснел, поклонился и ушел.

Госпожа Фицрейнер улыбнулась.

– Сражен наповал, и я его не виню, – сказала она.

Женщины надели венок на голову Изабель поверх покрывала и снова дали ей зеркало.

«Ты – графиня Стригила, – молча сказала Изабель девушке с широко раскрытыми глазами, которая смотрела на нее из-под цветов, почти прикрывавших брови. – Ты – его положение, а он – твоя свобода. Мы нужны друг другу, и все будет хорошо».

Высоко держа голову, она пошла вниз к Вильгельму. Он ждал ее у лестницы. Его темно-красная одежда хорошо сочеталась с ее нарядом, а ремень у него оказался очень красивым и необычным, украшенным золотыми монетками.

– Госпожа, – сказал он и, хромая, подошел к ней, взял ее руки в свои и поцеловал. – Вы готовы отправиться в церковь?

Готова ли она отдать себя и свои земли ему? Интересно, а если она скажет «нет», побежит назад наверх, захлопнет и запрет дверь? На мгновение Изабель представила это, а потом увидела мужчин в кольчугах, ломающих дверь топорами и хватающих ее силой. Она зажмурилась на миг, чтобы избавиться от видения, и распрямила спину.

– Да, – сказала Изабель. – Я готова.

Изабель лежала в постели рядом с мужем и часто дышала, прислушиваясь к звукам, которые доносились с освещенного факелами двора и из сада Фицрейнера. Гости продолжали праздновать; резкий бой тамбурина и пронзительные звуки дудок сменили нежную ирландскую арфу, на которой играли, пока шел пир. Изабель не смогла отдать должное пище, и от этого грустила, Поскольку все готовилось в ее честь. От игры ирландского барда у нее выступали слезы на глазах, а в горле стоял ком. Из-за этого она не могла говорить и, конечно, есть.

Теперь ей приходилось надеяться, что внимательность ее мужа проявится и в спальне. Она немного знала про акт продолжения рода, и эти знания не успокаивали. Она боялась предстоящего кровотечения. Раз пойдет кровь, значит, будет больно… А если крови нe окажется, она будет опозорена. Не то что Вильгельм отречется от нее… Ее земли представляли слишком большую ценность, но…

– Тебе не нужно меня бояться, – внезапно сказал Вильгельм, словно прочитал ее мысли.

– Я не боюсь, мой господин, – смело ответила девушка, но дрожь в голосе выдала ее.

Вильгельм улыбнулся.

– Ну, если не меня, то того, что сегодня ночью ожидается от нас обоих.

Она сжала кулаки.

– Я… я знаю свой долг.

Маршал фыркнул.

– Не сомневаюсь в этом – как и я знаю свой, но зачем разделять долг и удовольствие?

– Да, господин, – согласилась она с опаской.

Он произнес сквозь зубы какой-то звук, но Изабель не поняла, было ли ему весело или он пришел в раздражение.

– Мы оказались вместе, не успев друг к другу привыкнуть и приспособиться. Я не сомневаюсь, что консуммация брака сегодня ночью в лучшем случае стала бы болезненным провалом для нас обоих – из-за твоей девственности и моей больной ноги. Я достаточно долго ждал и могу подождать еще несколько дней. Это не будет иметь никакого значения.

Изабель продолжала смотреть на него.

– А как насчет крови на простыне? Должно остаться доказательство.

– Будет кровь.

Вильгельм встал с кровати, хромая, прошел к своей сложенной одежде и достал из ножен, прикрепленных к ремню, нож. Изабель вытаращила глаза, но быстро взяла себя и руки. Он не причинит ей зла: ведь без нее он ничего не получит.

Вильгельм поднял левую руку, напрягся и сделал небольшой, неглубокий надрез под мышкой.

– Там не так заметно, – пояснил он, подошел к кровати, смазал пальцы кровью, а потом размазал ее по центру простыни. – Много не нужно. Чем лучше любовник, тем меньше крови – по крайней мере, мне так говорили, – добавил он с улыбкой. – Я сам никогда никого не лишал девственности, поэтому говорю с чужих слов. А нам нужно, чтобы свидетелями стали только Фицрейнер и его домочадцы. На нас не смотрит весь двор.

Он вытер нож и вернул его в ножны. Потом он подошел к окну и открыл ставни. Гости вышли в сад. Люди разговаривали и смеялись, напившись щедро подаваемого вина. Лампы с вставленными в них свечами отбрасывали пятна света на фруктовые деревья. Вокруг ламп кружили ночные насекомые. Было странно не находиться среди толпы.

Завтра мы отправимся в Стоук, – бросил он через плечо. – Мне нужно отдохнуть перед коронацией. После прибытия короля, как я подозреваю, у меня не будет свободного времени. – Он улыбнулся и протянул к ней неповрежденную руку. – Мне нужно время, чтобы узнать свою жену… а ей меня.

Изабель взяла его за руку – сильную, теплую и сухую. Ее собственная повлажнела от усиливавшегося напряжения.

– Кровотечение прекратилось? – спросила она обеспокоенным голосом.

– Пока щиплет, но да, прекратилось. – Вильгельм внезапно рассмеялся. – Готов поспорить, что Адам страдал гораздо больше, когда у него вырезали ребро для Евы.