Великий диктатор. Книга вторая

Глава 19

— У него глаза открыты, и он мне подмигнул, — слышен из-за чуть приоткрытой двери громкий шёпот Лукаса.

— Да ты врёшь! Дай гляну, — в щёлку заглядывает уже глаз Петера, которому я тоже подмигиваю.

— Ах вы неслухи мелкие! Что вам было сказано? Вот я вас!

— Ой! Ай! Пустите нас, тётенька Анью, — верещат мальчишки, явно пойманные за уши.

Ага, значит моя сестрица бдит, и поймала этих проказников, которые решили проверить как я тут. Судя по уже неразборчивому шепоту, она их отволокла подальше и продолжает их поучать, а те пытаются оправдаться.

— Матти? — наконец выгнав мелких с мансарды, заглянула в мою комнату Анью. — Ты не спишь? Как ты?

— Всё хорошо, сестрёнка, — я улыбнулся ей и с наслаждением потянулся под одеялом всем телом. — Отлично себя чувствую. Как будто и не болел вовсе. Правильно сделал, что настоял, чтобы Мауно и Микка меня сюда привезли. Хиири не подвёл, вылечил.

— Твой тонтту вчера тут такое устроил. Всех напугал не на шутку.

— Ничего не помню. Помню только как меня в городе на заднее сидение мобиля усаживали. А затем — темнота, и я уже здесь, и мелкие в дверь заглядывают.

— Когда мальчишки тебя привезли, ты уже в беспамятстве был, — поведала Анью, присев на стул рядом с кроватью и погладив меня по голове. — Тебя отец на руках в твою комнату занёс и только успел выйти как дверь захлопнулась. И от твоей комнаты таким ужасом веяло, что мы все боялись подойти. Мама хотела пастора звать, а бабушка Ютта ей не позволила. Сказала, что это так тонтту наш Матти лечит. Наверху никто оставаться не мог, мы все внизу ночевали. Ну, те кто уснуть смог. Кто не уснул — молились о тебе. И мама с бабушкой немного папу поколотили за то, что он сразу тебя не привёз домой. А под утро всё и прекратилось. Мама тогда с бабушкой поднялись к тебе, а вернувшись, сказали, что спишь ты. И жара у тебя совсем нет. И тут же принялись мямми готовить, чтобы отблагодарить Хиири. Он, мямми любит больше всего. Особенно с ежевичным вареньем.

— Это да, это он любит, — согласился я с сестрой. — А чего это у вас мямми не было готового? Неделя как пасха прошла. Всегда же полмесяца готовили после этого.

— Петер и Лукас мямми любят наверное даже больше чем твой домовой. Куда ни прячь, отовсюду достанут и слопают. Ой. Заболталась. Пойду скажу, что ты проснулся, — Анью поцеловала меня в щеку и тут же умчалась.

В начале апреля мы проводили всю нашу делегацию на выставку в Бельгию. Вместе с Бергротом, Расмуссеном и Бьярновым поехал и самолично дед Кауко. А вот Шмайссер отказался ехать, а остался налаживать выпуск своих смертоносных изделий.

Правда, и Александр Бьярнов поехал со всеми не в Бельгию, а в родную Данию с деловым предложением к «Датскому оружейному синдикату». На тот самый завод, где проработал два десятка лет, пока не переехал к нам. И повёз с собой «лоадер» (loader), он же «подавач» для снаряжения магазинов к пулемёту Мадсена.

Договорится или не договорится он с бывшими своими работодателями — то дело десятое. Главное, что он попробует. Ну, и заодно, поищет желающих — опытных рабочих согласных переехать к нам. И второе, как бы не главней первого. Заряжалки мы можем и через Виккерс продавать, а со свободными и опытными рабочими у нас полный швах.

Сам «лоадер» я вспомнил тоже благодаря настойчивости своего оружейного учителя. Ему всё не давала покоя идея, создать заряжательную машинку и для пулемётных магазинов. Всё ему хотелось хоть как-то уязвить генерала Мадсена. И под его постоянный нудёж я и вспомнил машинку для снаряжения магазинов к «AR-15», а заодно и про деревянную доску-подавач. Машинку я решил приберечь на потом, а вот «лоадер» выточил из дерева и притащил Бьярнову.

До отъезда в Бельгию дед Кауко организовал патентование «этого недоразумения», как он выразился по поводу заряжательной доски, с которой чуть ли не в обнимку носился старый датчанин. Правда, успели это сделать только в части стран Европы. Но, надеюсь, это не станет проблемой для нас.

Через неделю после их отъезда умерла бабушка Тейя. Именно там, на похоронах, я и простыл. По-началу даже не обратил внимания на першение в горле и насморк. Подумаешь, такое и раньше бывало часто, но очень быстро излечивалось теплом моего домового. Но теперь-то я жил в городе, и фантастического медицинского модуля в лице тонтту в городском доме не было.

Баба Марта пыталась меня лечить чаем с малиной, заставляла полоскать горло взварами трав, но это помогало не очень. Вызванный через моего старшего брата доктор Акерсон, долго меня осматривал и прослушивал через стетоскоп. Прослушивал настолько долго, что я, насмотревшись на этот прибор, даже вспомнил устройство и название «советского» стетоскопа.

Давным давно, ещё в моём прежнем мире, когда мне было лет десять наверное, кто-то из предков принёс домой парочку стетоскопов «Раппапорта» в коробке и с инструкцией. Один из них я и разобрал по своей детской любознательности, за что мне хорошенько перепало, так как эти приборы были предназначены для подарка-взятки врачам, чтобы получить путёвку в грязелечебницу. Ну, и длинную и смешную, как тогда казалось, фамилию я тоже запомнил. Очень уж она напоминала фамилию неудачливого бандита — Попандопуло из фильма «Свадьба в Малиновке».

После ухода доктора Акерсона, который поставил мне диагноз «катаральная горячка» и прописал кучу всяких порошков, мазей и капель, я даже зарисовал вспомненный стетоскоп. Кроме порошков мне также прописали горчичники и ароматерапию. Которая заключалась в зажжении в моей комнате специальных терпеновых свечей, аромат которых, проникая в мои лёгкие, должен был убить болезнь.

Но болезнь никак не желала сдаваться под напором горчицы и ароматных свечей. А приехавший проведать отец отказался перевозить меня на хутор. Отговорился тем, что сначала пришлёт матушку, чтобы та сама приняла решение. И я тогда, чувствуя, что мне становится только хреновей и хреновей, и провернул с Миккой и Мауно авантюру по перевозке меня к моему, как я небезосновательно считал, единственному шансу на выздоровление. Почему авантюру? Да потому, что разрешение на вождение транспортного средства было получено только на трёх человек — Йоргена Рассмусена, деда Кауко и меня.

— Сыночек! Матти! — вырвали меня из воспоминаний слитные возгласы мамы и бабушки Ютты, которые ворвались в комнату и принялись меня обнимать и осматривать.

24 мая 1905 года до нас дошли новости о заключении в Париже мира между Россией и Японией. Учитывая разницу между нашим григорианским и имперским юлианским календарём в тринадцать дней, до «Цусимского сражения» оставалось всего несколько дней. Ну, никакой «Цусимы» в этом мире и не произошло бы, а была бы какая-нибудь «Чеджудо». Ведь Порт-Артур так и не пал. А вместе с ним были целы и суда первой эскадры. Где-то же должны были встретиться суда российских эскадр, так почему бы и не у этого корейского острова? Но, видимо, не судьба.

На самом деле я был очень рад, что в этом мире это сражение так и не состоялось. Да и то, что война закончилась на три месяца раньше, тоже радовало. Я очень надеялся, что и революция в империи благодаря прекращению войны, сойдёт на нет. Тем более, что царь уже и так анонсировал дарование части свобод и прав. Хотя, помня с каким маниакальным упрямством Николай II разгонял одну Думу за другой, боюсь, что и со свободами может так же получиться.

Заключение мира с Японией совпало со сдачей первого выпускного экзамена — по финскому языку. Всего у нас должно было быть семь экзаменов и защита заданного проекта. Экзамены по трём языкам: финский, шведский и русский. Основы вероучения. Математика. И две истории: «русская история для среднего возраста» и «история великого княжества Финляндского». Но, в связи с новой реформой с заменой учебника истории Дмитрия Ивановича Иловайского на учебник Сергея Фёдоровича Платонова, экзамен по «русской истории» у нас отменили. Чему очень радовался Микка, так как историю он не любил ещё сильнее чем географию.

В специальном манифесте Николая II «О даровании победы над супостатом» 12 мая 1905 года было объявлено в империи «Днём Победы над Японской империей». Хотя, читая иностранную прессу, я удивлялся, что японцы тоже объявили себя победителями и радовались завоеванию Кореи. Нам, кстати, тоже достался кусочек Кореи. Очень странная война и очень странные итоги этой войны. Теперь я на сто процентов уверен, что это точно не мой мир.

«День Победы» в княжестве отпраздновали широко. С массовыми гуляньями, танцами и угощениями. У многих в «Китайской бригаде» служили родственники и знакомые, и народ искренне радовался и надеялся, что у них всё хорошо. Но, как я и предвидел, через месяц, когда наладилась почтовая служба, военный департамент княжества опубликовал списки погибших финских стрелков — и радость сменилась на печаль и горе. Из десяти тысяч восьмиста двух человек, отправившихся в Китай, погибло три тысячи четыреста двадцать военнослужащих. Особо тяжелые потери были среди добровольцев.

Сразу по подписанию мира в Китай рванул Ээро Эркко. И «Финская Правда» ежедневно печатала статьи о войне, которые присылал из Дальнего неугомонный журналист. Очень часто статьи касались и меня. Про мои придумки, спасшие многим жизни, или о памятнике мне, который отлил Эмиль Викстрём. Я, когда про это прочитал, целый день проходил как стукнутый по голове, пытаясь осознать то, что мне при жизни воздвигли памятник.

К своему тринадцатому дню рождения я сдал все экзамены на превосходно и, по идее, должен был получить золотую медаль «За успехи в обучении». Но в связи с переходом на русский стандарт образования, старые медали отменили, а новые — «Преуспевающему», ещё не согласовали.

Правда, в выданном аттестате было указано, что я имею право на золотую медаль. Но саму медаль я так и не увидел. Обидно, однако. Кроме аттестата, на торжественном построении я получил похвальную грамоту. А моему отцу были вручены две благодарственные грамоты, от лицея и от губернатора, за моё воспитание. А вот Микка с грамотами пролетел. Но нисколько не жалел об этом.

— Ура! Свобода! — было первое, что он заорал, когда нас наконец отпустили с награждения.

— Тебе, мелкий, может и свобода, — согласился с ним наш одноклассник Хейки Хейно, сын хозяина почти всех портовых складов. — А мне теперь надо готовиться к поступлению в торговое училище.

— А ты, Матти, куда пойдёшь? Или будешь ждать семнадцати лет, чтобы в университет поступить? — поинтересовался у меня Оскар Латту, младший сын нашего губернского директора полиции.

— Даже не знаю, — я покосился на заплаканного отца в компании с мамой и моими старшими братьями, который, не сдержавшись, один разрыдался от переполнявших его чувств прямо на награждении, и, вздохнув, предположил. — Скорее всего, мне придётся идти в торговое училище вместе с Хейно. Там нет ограничений по возрасту приёма, да и мой дед хотел, чтобы я его окончил после лицея.

— А я? — растерялся мой кузен.

— А ты? — я пожал плечами. — Как хочешь. Захочешь со мной — дед Кауко оплатит тебе обучение. Не захочешь — поедешь на хутор. С твоим лицейским образованием тебе работу быстро найдут. Можешь на курсы телефонистов пойти. Нам уже давно пора свою станцию поставить.

— Телефонистом — это да, это современная и хорошая профессия, — согласился подошедший к нашей кучке Маркус Феллман, внук Улеаборгского губернатора. Если бы мне кто позволил, то я бы в телефонисты или телеграфисты пошёл бы. Так, парни, пока вы не разбежались, давайте скинемся на вино на выпускной бал.

— Так будет же на столах, родители уже оплатили, — не понял его Оскар Латту.

— И сколько там нам нальют? Сами закупимся и припрячем. Марок по десять с каждого, я думаю, будет нормально.

— Угу, вот, за нас двоих, — я протянул Маркусу две десятки. — Но на меня, как на собутыльника, не рассчитывайте. Я ещё маленький, — закончил я под общий смех.

Выпускной бал, назначенный на воскресенье 25 июня 1905 года, у нас так и не состоялся. А мы готовились, нам с кузеном сшили новые костюмы, и мы почти ежедневно ходили в лицей, где разучивали хвалебную песнь. Которую наши выпускные классы должны были исполнить для учителей, хором, перед балом. У меня, правда, после болезни, начал ломаться голос. Так что я просто, по согласованию с учителем пения, мычал в такт с остальными.

А время между этими мычаниями я полностью проводил на автомобильном заводике. С выставки в Бельгии пришло письмо деда, который потребовал наладить массовый выпуск автомобильных зеркал и поплавковых карбюраторов, и отправлять все готовые изделия в Льеж. Как я понял из письма, новинки очень высоко оценили и раскупили почти все имевшиеся у них в наличии экземпляры.

Под этот непредвиденный выпуск заказанного дедом Кауко, я создал конвейер. Учитывая, что Генри Форд так и не стал автомобильным производителем, то, наверное, самый первый в мире конвейер. С помощью мастеров собрал длинную, запитанную от парового привода, транспортировочную ленту, которой разделил помещение цеха пополам. С левой стороны находились рабочие занимающиеся сборкой зеркал, а с правой — карбюраторов.

Пришлось немного поэкспериментировать, но, в итоге, первый конвейер в этом мире заработал. Что очень ускорило производство. Конечно, вначале не обходилось без брака, но постоянный контроль, штрафы и снижение скорости движения транспортёра, почти избавили техпроцесс от него.

Пятница 23 июня, началось со срочной телеграммы из столицы, которую тут же перепечатали местные газеты. В городе Дальнем, Квантунской области, при попытке ареста были убиты генерал-лейтенант Фридрих Шауман и подполковник Иоган Кок. В обед пришла телеграмма о том, что сын Фридриха Шаумана, Эйген Шауман, застрелил финляндского генерал-губернатора Николая Ивановича Бобрикова и был убит его охраной.

Население Улеаборга спонтанно собралось возле городского и железнодорожного телеграфов, в надежде получить как можно больше информации. Обеспокоенный губернатор поднял всю полицию и запросил солдат у пограничной бригады. К вечеру, город патрулировали усиленные наряды пограничников. Солдаты также охраняли городские присутствия и железнодорожный вокзал. Не забыл губернатор и про наш оружейный завод, отправив на его охрану отряд конной полиции.

Телеграммы из Гельсингфорса приходили одна тревожней другой. Сначала — о массовой манифестации жителей столицы с требованием вернуть «Китайскую бригаду» домой, в княжество. Как выяснилось, генерал Сахаров, военный министр империи, попытался оставить финские части служить на Дальнем Востоке на постоянной основе, реорганизовав бригаду в номерную сибирскую стрелковую дивизию. Естественно, что руководство бригады ответило отказом, сославшись на подчинение финскому военному департаменту.

Тогда из Санкт-Петербурга последовал приказ — финские части разоружить, а командование арестовать. Вот во время попытки последнего и погибли финские генерал и подполковник. Почему и из-за чего, и какова судьба остальных военнослужащих особой бригады выяснить было уже невозможно из-за возникновения волнений в Гельсингфорсе.

К вечеру к этой манифестации присоединились объединившиеся социалисты с остатками партии активистов. Которые воспользовались ситуацией и провозгласили загадочный «Красный Манифест», текст которого до нас так и не добрался. И попытались захватить власть в княжестве. Под прикрытием мирных шествий начали захваты органов власти и полицейских участков.

Утром следующего дня, из столицы княжества стали приходить телеграммы с сообщениями о стрельбе и стычках введённых в город запасных финских рот с «красной гвардией». Так назвали себя представители объединённых сил — остатков партии активного сопротивления, социал-демократической партии и боевых подразделений младофинов. Почему на помощь финским стрелкам не пришли части, дислоцированные в Свеаборгской крепости, тоже оставалось неизвестным.

Вообще, телеграфисты в эти дни отправляли новостные сообщения одно за другим. Кто им предоставлял информацию — неизвестно. Скорее всего, они черпали её из текстов официальных телеграмм, слухов и рассказов очевидцев.

Под руководством столичной полиции велось также формирование ополчения горожан, получившего название «белая гвардия». Совершенно неожиданно к этой «белой гвардии» примкнули и стрелковые клубы федерации профсоюзов.

Последние сообщения, которые мы получили, гласили, что «красная гвардия» захватила столичный железнодорожный вокзал, здание сената и ведёт штурм арсенала. И о том, что в Таммерфорсе тоже начались бои между «красными» и «профсоюзами». После чего телеграфная связь с центром и югом княжества пропала почти на двое суток. Наши местные социал-демократы тоже попытались объединится в отряд, но их быстро разоружили и арестовали объединенные силы полиции и пограничников.

— На сегодняшний день, все силы инсургентов в Гельсингфорсе разбиты. Полиция и жандармы проводят проверки и аресты. При помощи финских учебных рот военные части Петербурского округа навели порядок в казармах Свеаборской крепости. Зачинщики бунта арестованы. Началась передислокация войск к городу Таммерфорс, где обстановка пока очень не стабильная, — новый военный министр Российской империи, генерал-майор Александр Фёдорович Редигер, оторвался от листов доклада и осторожно взглянул на Николая II.

— А что в Таммерфорсе, Александр Фёдорович? — спросил уставшим голосом император.

— Извините, ваше величество. Но у меня пока нет сведений из этого города.

— А у кого есть? Может у вас, Пётр Николаевич? — Николай II зло уставился на своего нового министра внутренних дел Петра Николаевича Дурново.

— Нет, ваше величество. Я тоже не владею этой информацией, — повинился преемник Безобразова.

— Ваше императорское величество, разрешите мне, — подал голос Сергей Юльевич Витте, поняв, что его подчиненные не особо справляются с возложенными на них обязанностями.

Да и как им справляться? Если бы он сам выбирал министра, а так, во дворце пошептались, спросили мнение у великих князей и бах-трах — Безобразова в отставку, а на его место Дурново. Нет, спору нет, Пётр Николаевич будет отличным министром, но могли бы и его спросить. А ещё и старая вражда между Дурново и Авеланом. Когда тот, будучи ещё мичманом, якобы случайно подстрелил из револьвера нынешнего управляющего морским министерством. История давняя и мутная. Как можно было при учебной стрельбе по мишеням на воде, попасть по вахтенному офицеру на мостике корабля? Вон, до сих пор друг на друга как кошка с собакой смотрят.

— Давайте вы, Сергей Юльевич, — покладисто согласился Николай II, который после подписания Парижского мирного договора почти всецело доверял своему председателю совета министров.

— Согласно доклада генерала Рамзая, ситуация в Таммерфорсе сложная, но вполне контролируемая. Восставшие зажаты на территории текстильной фабрики «Финлейсон» (Finlayson). С запада их блокирует финское ополчение и Таммерфорская учебная рота. А путь на юг, север и восток отрезаны водой и финскими полицейскими и отрядами ополчения. Там очень много каменных строений, и имеющимися силами восставших не одолеть. Только ждать подхода воинских частей с артиллерией. Ну, или вступать в переговоры.

— Переговоры? — удивился монарх и даже от неожиданности сломал папиросу, которую в этот момент набивал табаком. — Сергей Юльевич, а зачем? Если инсургенты там заблокированы, то дождёмся артиллерии и сами будем им диктовать условия.

— Вам, конечно, виднее, ваше императорское величество. Но Финляндия у нас всё равно останется под боком. Так зачем местных злить больше чем нужно? Нам всё равно надо будет так или иначе разбираться с этой проблемой.

— У вас есть какой-то план?

— Да, ваше величество. Есть. Но он крайне неоднозначный.

— Хм. Интересно. Неоднозначный даже? Ну, давайте, удивите нас.

— Во-первых, нам надо решить проблему с финскими войсками в Китае. Их нужно вернуть домой. Это очень положительно скажется на местном мнении.

— Вернуть их можно, но не как воинские подразделения. Они не подчинились приказу. Зачем мне ненадежные и склонные к бунту части рядом со столицей?

— В данном случае, я предлагаю реорганизовать их батальоны в пограничную бригаду с заменой той, что сейчас охраняет границы с Швецией и Норвегией. Полностью за счёт финансирования княжества. А заодно, обложить княжество дополнительным налогом вместо военной службы подданных княжества в армии империи — в размере десяти миллионов рублей в год.

— Интересно. Мы получаем деньги и охрану границы за счёт казны финляндского княжества? Я не против. Но распускаем всё. И гвардейский батальон и конный полк. Полностью запрещаем финским пограничникам иметь артиллерию. И да, пусть вооружают бригаду тоже за свой счёт. А нынешнее вооружение, пусть оставят на Дальнем востоке. Там оно нужнее. Как вам, Сергей Юльевич?

— Полностью с вами согласен, ваше величество. Я бы ещё упразднил кадетский корпус в Фридрихсгаме. Зачем им столько офицеров? Тем более, что он финансируется за наш счёт.

— Согласен. Может упразднить таможенную службу княжества и уравнять налоговые и таможенные права княжества с остальной империей?

— Про это тоже можно подумать, но финляндская таможенная служба создана для торговли с западными странами в обход их возможных запретов по отношении к нашей империи. По крайней мере, эта система неплохо себя показала во время «Крымской войны».

— Хорошо, я понял вас. Что ещё?

— Во-вторых, на должность генерал-губернатора назначать кого-нибудь из местных. Чтобы они если и винили власти, то только свои.

— И кого назначим? Авелана или Редигера? — повеселевший император озорно взглянул на двух вздрогнувших генералов.

— Я думаю, ваше величество, что нужен человек, которому финляндцы будут доверять больше, чем нашим генералам. Я бы назначил на эту должность Мехелина.

— Хм, знаю-знаю Леопольда Генриховича. Отличный градоначальник. Хорошо, я согласен. Что дальше, Сергей Юльевич?

— А вот дальше, ваше величество, третья, и самая неоднозначная часть. Я предлагаю вам даровать Финляндии парламент и всеобщее избирательное право. Ту же Думу, которую вы анонсировали для всей страны. Но, так сказать, проверить, как это будет работать вообще. На финляндском княжестве.

— Даровать за восстание? Как бы это не стало поводом для других.

— Мы и забираем у них много. Да и ваш манифест о даровании Думы, рано или поздно придётся осуществлять. А проверив всё на примере Финляндии, мы сможем обойти большинство подводных камней в этом вопросе. И я буду честен, именно даровать, — при этих словах, брови императора от удивления поползли вверх. — Ведь в княжестве восстали только социалисты и националисты. А простой народ, ваши подданные, записывались в отряды ополчения и сражались с ними. Я бы наоборот, развернул в прессе процесс обсуждения этого подвига. И даже наградил ополченцев за преданность своему монарху.

— Хм. С этой точки зрения я как-то не рассматривал события в Финляндии, — растерялся Николай II. — Хорошо, Сергей Юльевич, составляйте подробный план и подавайте мне. А я подумаю…