Великий диктатор. Книга вторая

Глава 31

Ээро Эркко стоял на корме датского пассажирского парохода «Густав», совершавшего свой первый в этом году рейс из Гельсингфорса в Лондон, и смотрел, как постепенно отдаляется город, мимо проплывают сооружения Свеаборгской крепости и серые, облезлые после зимовки, туши броненосцев и крейсеров. На душе разливалась спокойствие и удовлетворение после долгого года сборов, подготовки и организации финской олимпийской сборной. Девяносто пять атлетов прошли отбор в команду, да ещё более дюжины официальных представителей от княжества и он, как глава всей сборной.

Он так задумался, что даже вздрогнул, когда подошедшая к нему супруга Маисси взяла его под руку и прислонилась к его плечу.

— Всё переживаешь из-за ссоры с этой стервой Хултин?

— А? Нет. Что ты. Я уже и забыл про наш очередной парламентский кризис. Из которого опять торчат уши одного очень умного и предприимчивого юноши, — вздохнул мужчина. — А ведь он ещё и в Англию приедет летом. И если барон де Кубертен его предложение о проведении зимних игр в Финляндии примет, то у нас тут вообще все передерутся в парламенте за свой кусочек бюджета.

— А разве последний кризис не твоих рук дело? Зачем наговаривать на Матти? Он всего лишь высказал предположение в вашей переписке. Из которой ты и взял идеи для своих выступлений и совместных газетных статей.

— Да это я так. Ворчу. И ты права, зря я на Матти наезжаю.

— Наезжаешь? Как это?

— Это одно из его словечек. Которыми теперь разговариваю я и наш Юхо. А может уже и половина княжества…

Эркко, проводив взглядом маяк на «Александровском» острове, левой, свободной рукой поднял воротник пальто, и его мысли вернулись к недавним событиям. В одном из ответных писем Матти Хухта прислал набросок статьи о его видении выборов в государственную Думу третьего созыва депутатов от Финляндского княжества. В которой он предлагал выбрать парламентариев для Думы из представителей местного парламента. Чтобы не случилось разделение парламентской власти, так как по статусу имперские депутаты выше, чем местные.

С некоторыми правками и собственными комментариями эта статья была опубликована в ближайшем выпуске «Финской правды». Поначалу никакой особой реакции она не вызвала. Но, по прошествии недели, «Финский женский клуб», который смог получить на парламентских выборах тринадцать мест, поднял этот вопрос и предложил выбрать депутатов в думу третьего созыв исключительно из числа женщин-парламентариев. Ещё девять женщин, избранных в парламент в списках других партий, активно их в этом поддержали.

И всё бы ничего, но Хухта прислал новую статью, которую Эркко проигнорировать не мог никак. Так как в ней этот молодой человек высказывал предположения о том, что в случае выбора женщин-депутатов в российскую государственную Думу может случиться запрет со стороны имперских властей на право финских женщин избираться в Эдускунту. Так сказать — уравняют местные законы с имперскими. И будет хорошо если только этим обойдутся.

Кроме этого своего предположения, юный Хухта намекал, что неплохо бы организовать комитет в парламенте для проверки выполнения предвыборных обещаний депутатов. А то Ида Алле-Тельо, женщина-депутат от Улеаборгской губернии, пообещала обновить книжный фонд местной публичной библиотеки, но так и не выполнила своих обязательств. Были у него вопросы и к другой женщине-парламентёру от финской партии — Александре Грипенберг. Как она могла попасть в финскую партию, если владеет только шведским языком? Причем, учить финский и русский отказывается публично.

Опубликованная статья неожиданно нашла поддержку среди народных избранников. И в парламенте воцарился сумасшедший дом. Текла Хултин, председатель «Финского женского клуба», почему-то восприняла всё слишком близко к сердцу и развернула настоящую борьбу. С трибуны парламента и через многочисленные Гельсингфорские женские газеты и журналы клеймила позором мужчин-депутатов и непосредственно самого Ээро Эркко, в газете которого и были опубликованы статьи Хухты.

Добавил сумятицы и неожиданный раскол среди женщин-депутатов. После чего в парламенте сформировалась группа финского отделения «Международного альянса женщин» (Naisasialiitto Unioni). И именно они добились и организации комитета по проверке предвыборных обещаний, и даже изгнания из парламента Александры Грипенберг. После чего, слава всем богам, внимание Хултин, переключилось на своих бывших товарок и они, оставив в покое мужчин, начали грызню между собой. Пока женщины выясняли отношения, остальной парламент успел выбрать четырёх представителей в российскую Думу — из своих рядов, как и предлагал в своей статье Матти Хухта. А Ээро Эркко сбежал на Олимпиаду.

Зима с 1907 на 1908 год выдалась хлопотной и суетной. Я уже и не раз пожалел, что принял участие в конкурсе сказки для внеклассного чтения. Хорошо, что пара поездок по губерниям княжества совпало с организацией, анонсированных мной летом, источников доходов для региональных пионерских отрядов.

В соседнюю с нами Вазаскую губернию я попал ещё в начале декабря, когда с дедом ездил на наш стекольный завод. Пионеры из Николайштадта, столицы Вазаской губернии, устроили мне торжественный приём, а заодно я с ними совершил несколько ознакомительных прогулок по городу и окрестностям. Что и легло в основу нового рассказа про путешествие кота Эркки.

На рождественских же каникулах мне удалось съездить в Тавастгусскую губернию. Дядя Бьорк ехал на вагоностроительный завод в Таммерфорс для заказа железнодорожных цистерн по нашему общему с ним проекту. Вернее, под этот проект цистерн он взял старый двухосный вагон с установкой на него пятнадцатитонной стальной ёмкости и предложенную мной систему автосцепления.

И всё для того, чтобы обойти патенты компании «БраНобель». При попытке заказать нобелевские тысячапудовые цистерны на Коломенском и Рижском заводах, нам ответили, что на 1908 год заказы уже не принимают. Поэтому и пришлось мудрить что-то своё. Пока дядя Бьорк мучился над чертежами новых вагонов, я за неделю успел при помощи механиков с автомобильного завода создать и установить на несколько платформ автосцепку, известную в моём времени как «СА-3». Не забыл я и о патенте, на эту сцепку.

С этой автосцепкой я был очень хорошо знаком благодаря тому, что в прошлой жизни пришлось лично, в компании с другими работниками нашего предприятия, убирать с территории старые вагоны. Почти все железнодорожные пути на внутренней территории завода оказались забиты никому не нужными, старыми и ржавыми платформами. Железнодорожники от них отказались, и нам пришлось своими силами расцеплять и вручную подгонять ближе к цехам, где их и резали газосваркой.

После демонстрации этой автосцепки дядя Бьорк пришёл в полный восторг и вознамерился заменить все старые, цепные сцепки, на новые. Ну, и меня с собой взял в поездку, прикрыв таким образом перед предками, так как мне нужно было в столицу Тавастгусской губернии, город Тавастегус, а не в сам Таммерфорс.

Посетив две губернии и отправив в департамент образования ещё два рассказа про кота Эркки, я наконец оказался предоставлен сам себе и попытался с головой погрузиться в подготовку к выпускным экзаменам в торгово-коммерческом училище. Но не тут-то было. Постоянно возникали отвлекающие меня от учебного процесса проблемы.

Да я и сам время от времени создавал подобные проблемы на ровном месте. Написал две статьи в «Финскую правду» — про проблемы выборов как в имперскую Думу, так и про предвыборные обещания некоторых депутатов нашего сейма. Из-за чего в Гельсингфорсе случилась небольшая парламентская заварушка, в организации которой все почему-то обвинили меня и Ээро Эркко.

Не знаю как Эркко отбивался от выпадов на него, а мне пришлось вступить в конфронтацию с матушкой после раскола финского женского клуба и статьи Теклы Хултин в «Гельсингфорских новостях». В которой она в открытую обвинила меня в боязни и лебизании перед имперскими властями.

— Матти! Как это понимать? — орала на меня мама, размахивая у меня перед носом позавчерашним выпуском столичной газеты. — Совсем совесть потерял? Да я тебя!

И, попыталась по старой привычке, ухватить меня за волосы. Но, я перехватил сначала одну её руку, а затем и вторую. И плотно, со всей силы прижал их к её телу. Мама, пару минут пыталась вырываться, кричала на меня, ругала разными нехорошими словами, пока от бессилия не разрыдалась, уткнув голову мне в плечо. Порыдала, порыдала, да и успокоилась. А вечером нажаловалась на меня отцу.

— И зачем ты мать до слёз довёл? — спросил у меня мрачный и уставший отец.

Пришлось пояснять. Рассказать про мои статьи и статьи Хултин. Как и объясниться за свои действия.

— Ага. Ясно. Опять Эмма в политику полезла. Ну и поделом ей, — неожиданно выдал он свой вердикт и, подхватив меня под руку, потащил в сторону библиотеки. — Пойдём, Матти, поговорим, дело есть. Помощь твоя нужна.

— Что? Опять деньги нужны? — в лоб спросил я у родителя.

— Не в этот раз. Теперь, наоборот, надо ещё во что-нибудь вложиться. Город же доходные дома достроил и мы, неожиданно получили прибыль, которую в бюджете не учли из-за махинаций казначея. А значит, придётся повышенный процент платить по губернскому налогу. Если во что-нибудь не вложимся, — выдал батя и посмотрел на меня. — Правда есть один вариант, который можно реализовать, но мне нужна твоя помощь.

Во папахен даёт! Заматерел. Раньше, он слово «реализовать» по слогам произносил. Да и в раж вошёл. Нравится ему городом руководить. Вернее, строить. Правда, доходные дома построили не по моему проекту, а по совету Кевина Райта, нашего англичанина-управляющего на кирпичном заводе. Вместо домов, которыми активно сейчас застраивались наши рабочие посёлки, и которые я слизал с советских проектов многоквартирных домов серии 1–201.

Ну, родился я и вырос в подобном двухэтажном доме в Таганроге, а многие мои друзья и одноклассники проживали в трехэтажках этой серии. Так что вычертить планировку, размеры и метраж не составило особого труда. Впрочем, как и нарисовать внешний вид домов.

А в Яали две новые улицы застроили английскими двухэтажными террасными домами по проекту столичного архитектора Армаса Линдгрена. «Танхаусы» — как назывались подобные строения в моём предыдущем мире. Сделали централизованное паровое отопление, канализацию, водопровод и провели электричество. Правильно проведённая рекламная компания обеспечила приток жильцов. В основном, недорогое и комфортабельное жильё снимали различные чиновники из Улеаборга, которые добирались до службы и обратно на наших пригородных поездах.

— Ну, так и строй дома. В чем проблема? — не понял я стенаний отца.

— Дома и так будем строить. Но на них траты уже заложены в бюджете. Я же тебе говорил про казначея! — возбудился отец. — Чем ты слушал?

— Говорить-то ты говорил, но без конкретики. И что я должен был понять?

— Пфф. Риисто, наш бывший казначей, планировал часть дохода положить себе в карман. Но, я вовремя заподозрил неладное и, по моей просьбе, твой дедуля покопался в наших бумагах и нашёл несоответствие. Мы казначея выгнали. А деньги надо потратить. Мне предлагают построить птицеферму. Но для самой современной нужен инубар. Тьфу, икуратор. Нет, как его…

— Инкубатор?

— Во-во. Он самый. Английский и американский очень дорогие. Вот я и подумал, может, ты мне поможешь и придумаешь этот инкубатор. В принципе, можно и без него обойтись. Но хотелось бы как в европах. Вот.

— Хм. Слушай. Пап. А давай, я сделаю этот инкубатор. Но он не будет относиться к городской птицеферме, а станет пионерским. Ну, чтобы мои пионеры себя сами обеспечивали, выращивая цыплят и продавая тебе.

— И какой мне тогда с этого прок?

— Ну, пионеры же наши. С Яали. Предприятие их будет тебе налоги платить. Дети будут к заняты, а не будут по городу носиться искать себе приключения на одно место. А это дети твоих горожан и избирателей.

— Вот. Всё ты же с ног на голову вывернешь. А для своих пионеров что-то да придумаешь.

— Так в тебя весь. Ты тоже, вон, много чего для села, а теперь и для города делаешь. Ну так что? Позволишь создать пионерский инкубатор?

— Ай. Делай что хочешь. Но у тебя два месяца. Не будет цыплят — придётся покупать шведский инкубатор. Справишься?

— Куда же я денусь? Конечно, справлюсь.

И мне пришлось кроме учёбы, подготовки к экзаменам, работы на оружейном заводе, на который неожиданно свалилось сразу несколько заказов, ещё и инкубатор сочинять. Хорошо хоть с мамой помирился быстро. Сразу после того как отдал ей хвалебное письмо от двух женщин-депутатов парламента, которые возглавляли в нашем княжестве лигу движения за трезвость. Причем, Мария Паасо-Лайне и Хильда Кякикоски хвалили не меня, а именно мою матушку, за то, что она правильно воспитала сына.

При создании инкубатора я не стал сильно мудрить, а просто взял за основу самодельный аппарат моего соседа по даче из прошлой жизни. Пересекались мы с ним часто, особенно летом. И я успел и вдосталь насмотреться на это чудо техники, и неоднократно выслушать инструкцию как, чего и куда. Просто увеличил размеры короба и добавил несколько лотков. И получился инкубатор на три сотни яиц с ручным приводом для вентиляции и поворачивания яиц.

Обогрев создавался с помощью нескольких электроламп. Правда, для постоянной подачи напряжения пришлось оборудовать построенное здание ещё и дополнительным генератором с нефтяным двигателем. А то мало ли, снег провода порвёт и останемся мы без цыплят. Для измерения температуры и влажности внутри, использовался гигрометр Соссюра, который изначально был совмещён термометром Цельция.

Создаваемый пионерский инкубатор я решил поручить Элле Кауре, той самой девчонке с Кирпичного посёлка, которая давным-давно пыталась при помощи шантажа попасть в пионеры. Теперь она — командир отряда девочек-пионеров. Входит в пионерский совет и крутит шуры-муры с моим старшим пионером Ялмаром Стрёмбергом.

Поручил — и не прогадал. К своему заданию Каура отнеслась очень ответственно. И через три недели после первой закладки яиц на свет появилось двести шестьдесят восемь цыплят. К тому моменту было построено ещё два подобных инкубатора — и, ещё два через месяц.

Так что к моему отъезду в Англию пионерский инкубатор выдавал тысячу цыплят за инкубационный период. Больше пока не получалось. Не хватало свежих яиц для закладки. Половину из выращенного покупала городская птицеферма, а вторую половину, по цене в одну марку за четырёх цыплят, разбирали предприимчивые горожане для перепродажи.

На пасхальных каникулах мне пришлось отвлечься от всех дел и поучаствовать во внеклассном мероприятии в нашей школе. Собралось под сотню учеников и учениц с первого по четвёртый класс.

— Здравствуйте, дети! — поздоровался я с ними.

— Здравствуйте, господин Хухта! — вполне себе слаженно и чётко проорала в ответ эта толпа и замерла, уставившись на меня.

— Молодцы! Прям оглушили! — я для виду прочистил правое ухо мизинцем. — Садитесь, дамы и господа. — Разрешил я мелким, и классная комната сразу наполнилась жизнью.

Застучали откидные крышки парт, послышались первые и робкие перешёптывания, а кое-где и откровенные переругивания. Ведь в один кабинет набилось сразу четыре класса и многим пришлось сидеть по четыре, а то и по шесть человек за одной партой. Но стоило только классному наставнику постучать длинной указкой по своему столу — как всё замерло и детишки опять уставились на меня, как кролики на удава.

«Бедный, бедный удав», — подумалось мне. Если он слопает всех, то заработает заворот кишок и помрёт. Но деваться мне-удаву было уже некуда, раз сам дал своё согласие на это выступление в начальной школе.

— Сегодня, я бы хотел вас познакомить со своей новой сказкой в стихах. Она только недавно мной придумана и её ещё никто не слышал. Вы будете первыми, — обрадовал я школьников.

Ну, как новая? В этом мире — новая. А в моём, когда-то, по началу, даже запрещённая сказка Николая Корнейчукова про «Муху-Цокотуху». Уж прости меня, Николай Эммануилович. Надеюсь, ты придумаешь что-то ещё.

Было забавно наблюдать за тем, как дети реагируют на этот текст. Удивление, радость, тревога, ужас, облегчение и опять радость, когда комар спасает муху.

Кто бы знал, чего мне стоило перевести эту сказку на финский и не потерять поэтическую форму. Намучился по самую маковку. Не так конечно как с стихотворением «Чистописание», но где-то близко. Сейчас цитаты из «Чистописания» висят по всем начальным школам княжества. И наша не исключение. Так, смотришь, и «Муха» со временем в рекомендованные для чтения стихи попадёт.

1 мая 1908 года в Швеции было официально объявлено днём «Белой ромашки», как день помощи больным с туберкулёзом. А я прошёл ещё одну вакцинацию от оспы перед поездкой в Англию. И совершенно неожиданно вспомнил о прививке БЦЖ, которую делали всем детям в моём прошлом мире. А ведь, если я ничего не путаю, то это и есть прививка от туберкулёза. Тут же, не откладывая это дело в долгий ящик я написал письмо врачам из нашей столичной медицинской лаборатории — с вопросом, а нельзя ли прививать от туберкулёза как от оспы. Пусть займутся, глядишь, ещё и Нобелевскую премию получат.

В начале же мая наша олимпийская сборная завоевала и первые свои медали. Серебро по игре в «жё-де-пом» и одно золото по игре в «рэкетс». Как я понял из прочитанного в газетах, это были разновидности тенниса. Очень странные разновидности как по мне. Но, тем не менее, теннисисты из Гельсингфорского теннисного клуба показали себя только с лучшей стороны. В отличие от олимпийской команды российской империи. Которая опоздала к открытию на двенадцать дней из-за разницы в календарях и не успела зарегистрировать своих участников для соревнований в «рэкетс».

У меня же начались выпускные экзамены в училище, и я полностью забил на всю остальную деятельность, сосредоточившись на зубрёжке учебного материала. А то чего доброго не сдам — и прощай тогда летняя олимпиада. А мне очень уж хотелось поучаствовать не только в соревнованиях, но и в торжествах открытия олимпиады, которые, как будто специально ради меня, перенесли на середину июля, не смотря на то, что соревнования начались в апреле.

А отвлечься очень хотелось. И даже поводы для этого были. И всё из-за неугомонных Рунебергов. Видимо, Том Рунеберг в своей переписке с отцом стал очень сильно хвастаться успехами в построении летающей лодки, чего Якоб Роберт Рунеберг не выдержал и приехал к сыну. И теперь они на пару строили самолёт на мои деньги, с почти моим двигателем и, по моим идеям.

Хоть я и просил своих инженеров быть благоразумными и никому не рассказывать об авиационных технологиях, но решил подстраховаться. И, с помощью наших юристов зарегистрировал все свои новинки. От греха подальше, как говориться. Но пока никаких эксцессов не было. Сын и отец Рунеберги упорно трудились над воплощением своей давней мечты в реальность.

Первоначально это был ужас ужасный. Первый созданный Томом винт улетел, как и несколько последующих. Пока мы вместе не нашли правильное решение по креплению винта к валу двигателя. Следующей проблемой стали тяги рулей управления и организация удобства их использования пилотом. Ибо десяток рычагов в кабине не только мешали но и очень быстро запутывали оператора. Вот сейчас, пока я готовился и зубрил материалы к экзаменам, Рунеберги и решали эти вопросы.

Куда проще было с трактором Хубера. Первая модель поехала уже в конце зимы. А к маю месяцу было построено более десятка экземпляров, которые осуществляли перевозки между заводами, а заодно обкатывались, открывая то одну, то другую техническую проблему. Тракторы были изготовлены в городском варианте, без шипов и с обрезиненными колёсами.

Деду Кауко трактор очень понравился, и он собирался организовать отдельное производство. Но пока всё упиралось в нехватку средств, и говорить о постройке нового завода можно было только со следующего года. Пока что дедуля в качестве премии оплатил Фрицу Хуберу двухмесячные инженерные курсы при Гильсенгфорской технической школе со сдачей экзамена на инженера.

На моё шестнадцатилетие я получил рыбный пирог от матушки, словесные поздравления от отца и телеграмму от брата Кауко из Гельсингфорса. Все прочие, как обычно, надарили всякой разной мелочи, как полезной, так и бесполезной. По моему мнению, самой полезной вещью среди подарков был очередной бронзовый свисток от кузена Микки и красиво вышитая перочистка от девчонок-пионеров моего отряда.

А ещё через неделю, после сдачи всех экзаменов в училище, я, в компании с Эдвином Бергротом и Кевином Райтом, отправился в Англию.

Конец второй книги.