Великий диктатор. Книга вторая

Глава 21

В Гельсингфорс мы с дедом приехали на похороны Георга Стокманна. Так-то он помер ещё под Рождество, и его даже чуть не похоронили в городе Кройцнах Германской империи. Но сыновья вовремя приехали туда и сумели предотвратить это. И только 9 февраля 1906 года смогли доставить гроб с телом своего отца в Гельсингфорс. А через пару дней состоялись и похороны на кладбище Хиетаниеми. Погребли старшего Стокманна совсем недалеко от могилы Захара Топелиуса.

Похороны были богатыми и многолюдными. На отпевание в католический собор Святого Генриха Уппсальского даже прибыл наш новый генерал-губернатор Леопольд Мехелин. Было много сенаторов и депутатов нового сейма. От собора до кладбища было примерно три километра по центральным улицам. И треть этого расстояния я прошёл в компании с внуками и внучками Георга Стокманна. Впереди всей процессии, бросая на булыжники мостовой алые розы. Заводская улица сменилась Казарменной, а на Южной Эспланаде нас сменили сыновья усопшего.

А на следующий день деда Кауко вызвали срочной телеграммой в Улеаборг. Что там такое страшное случилось он мне не рассказал и, вручив мне чек на предъявителя на сумму в шесть тысяч марок, умотал домой. Такая громадная сумма нужна была для оплаты полугодичного содержания моей виллы «Летний Берег». Когда мы с дедом узнали от старого управляющего, что на содержание и оклады персонала надо тратить тысячу марок в месяц, то решили хранить эту информацию от всех родственников в секрете. Иначе бы нас точно поколотили и заставили продать столь разорительную недвижимость. А терять очень привлекательный участок с домом мне уже не хотелось.

Почему дед не отдал чек управляющему, а поручил его обналичить мне, я терялся в догадках. Может опять решил меня проверить. «Был же у Матти чек на тысячу франков и спустил он его на пулемёт, а что будет если ему доверить чек на большую сумму?» А может и нет. Я иногда действия этого старика не понимал совершенно, впрочем, он мои тоже частенько не понимал.

После возвращения части Китайской особой бригады в Финляндию, к нам в Улеаборг приехало двое офицеров-медиков. Полковник Фердинанд фон Вальберг и капитан Пол Ярвинен. Которые поставили меня и деда Кауко в известность, что взяли на себя смелость оформить патент на «Финскую зелень» и внести в него мою фамилию, как соавтора. Они, также привезли английские журналы «Ланцет» и «Природа» с опубликованными статьями о применении «Финской зелени» в качестве обеззараживания в военной хирургии во время Русско-Японской войны. И проинформировали:

— Матти, мы собираемся организовать фабрику по выпуску этого средства. Правда, мы не знаем, какие и когда получим с этого доходы, но, как только они появятся, твою долю мы будем перечислять тебе регулярно.

Я взглянул на деда Кауко, который мне усиленно подмигивал, и вместо согласия предложил нечто другое.

— Господа, я бы хотел, чтобы получаемые вами средства с моей доли были направленны на организацию лаборатории по созданию новых лекарств. Хотя бы для проверки других анилиновых красителей, а вдруг и они тоже имеют схожие свойства.

Естественно, что доктора согласились, а после их ухода дедуля устроил мне форменный разнос.

— Ты дурак, Матти! Это же твоя придумка! Ты сам мог получать с неё деньги! Нет! Я точно подам на них в суд!

— Если ты это сделаешь, я найму адвоката и через суд добьюсь перевода ВСЕХ, — я специально, голосом, выделил это слово. — ВСЕХ заработанных мной денег на отдельный счёт. Пусть там лежат и ждут моего совершеннолетия!

— Пфф! Мальчишка! Это же приведёт к развалу всей нашей корпорации! И автомобильный, и оружейный заводы твои любимые придётся закрыть. И строительство электростанции прекратить.

— Пусть! Зато мои деньги будут при мне! Мне проще продать свои патенты, чем доверить их тебе!

— Но почему? Что я такого тебе сделал, что ты так собираешься поступить с семейным делом?

— Почему? Тебе напомнить? Помнишь как бутыли с тем красителем появились в моей комнате? Как ты обещал мне отдать содержимое одной бутылки на эксперименты, а затем передумал и оставил всего пять фунтов? А помнишь как мы с Миккой рассказывали тебе про «Зелень» которая заживляет раны у нас и у моих пионеров? Что ты тогда нам сказал? А? «Если ранку обосцать — то она тоже заживёт», — передразнил я деда. — А тут он решил судится с военными которые испытали и признали годной мою придумку. И не забыли обо мне. Да тебя всё общество проклянёт, если ты подашь в суд на людей, которые спасали жизни наших солдат на войне!

— Хм. Так-то оно так. Вот перкеле! Об этом я и не подумал! Ну ты и бесёнок! Всегда сумеешь всё выставить так, что это я виноват! Но зачем ты отказался от своей прибыли сейчас? Хоть какие-то но деньги.

— Деда, ну сколько они смогут вложить в ту фабрику? Создадут мастерскую и будут продавать на пару сотен марок в месяц. Хочешь получить прибыль? Войди с ними в пай, а там и патент сможешь выкупить, или предложи оформить международные патенты. Я зуб тебе даю, — пощёлкал я ногтем указательного пальца по своему клыку. — Что о патентовании в других странах они и не подумали даже. Кто тебе мешает производить зелень в Швеции или в Америке?

— Хм. Ну да. Доктора они такие. Не от мира сего. Надо будет с ними встретиться и обговорить всё пока они не уехали.

— Да и лаборатория всё равно нужна. И нам, в первую очередь. Вдруг и вправду другие красители могут лечить что-то ещё. Вдруг они смогут излечить чахотку или сифилис! Ты представляешь, какие это доходы?

— Ну, ты! — аж задохнулся старик от открывшихся ему перспектив. — Если найти лекарства от этих болезней, то нам и заводы никакие не нужны будут. Мы станем богатеями. Тьфу! Истинный бесёнок! И меня заразил своими мечтами! Теперь придётся ещё и в лабораторию эту вложиться.

В моей вилле «Летний берег» я облюбовал себе две комнаты находящиеся в башне. Спальню на третьем этаже и кабинет на четвёртом.

Из окошек кабинета открывался чудесный вид на бухту «Сеурасааренселькя» (бухта Общественного острова) и на’Пограничный остров'. Правда, за обладание столь чудесного кабинета пришлось повоевать с братом Кауко. Который с сентября 1905 года теперь живет вместе со своей семьёй в моей вилле.

Когда летом представители аграрной партии предложили ему поучаствовать в выборах в новый сейм, он, не раздумывая, согласился. И победил. Победил, наверное, благодаря нашей общей фамилии и той информации, которая печаталась в предвыборных листовках, что я, знаменитый финский литератор — его младший брат.

Утром того дня, когда я собирался после завтрака отправиться обналичивать чек, брат праздновал назначение на должность товарища председателя комитета сейма по делам почт и телеграфов. С утра пораньше раскупорил шампанское «Брют Натюр» за десять марок бутылка и даже заставил меня выпить бокал этой шипучей заразы.

Пока добирался на трамвае до центра города алкогольные пузырьки почти выветрились из головы. Но зато во рту появился неприятный привкус, и я, дав себе слово никогда больше не пить шампанское этой марки, зашёл в первую попавшуюся кафешку и, взяв себе кофе, принялся рассматривать прогуливающихся по центральной улице людей.

Когда уже собрался выходить на улицу, обратил внимание на сидевших на лавочке через дорогу мужчину и женщину. Если бы я встретил этих людей раздельно, то никогда не обратил бы на них внимание. А сейчас у меня в голове появилась навязчивая идея, что это Владимир Ленин и Надежда Крупская.

В это время было очень много похожих на Ленина типажей. Да что Ленин, тут хватало и похожих на Маркса и Энгельса. Тот же наш технический директор Эдвин Леонард Бергрот был очень похож на Карла Маркса. Но чтобы вот так, вместе, мужчина похожий на будущего вождя пролетариата и женщина, похожая на молодую Крупскую с тех фотографий, которые я когда-то видел в интернете, мне показалось очень подозрительно.

И я решил подойти и выяснить, ошибаюсь я или нет. Если ошибся, извинюсь и уйду. Видимо не все алкогольные пузырьки выветрились у меня из головы. И приняв решение, я выскочил из кафе и решительным шагом направился к сидящей парочке.

— Владимир Ильич, Надежда Константиновна, добрый день, — подойдя к сидящей парочке, поздоровался я на русском и, в знак приветствия, коснулся пальцами своей утеплённой кепи.

И мужчина, и женщина после моих слов вскочили на ноги и растерянными, даже испуганными глазами уставились на меня. И я понял, что не ошибся. Что передо мной и взаправду Ленин и Крупская.

— Молодой человек, вы ошиблись. Я Вебер, доктор Вебер, а это моя супруга, — услышав голос представившегося почти по «Бондовски» человека, я ещё сильнее утвердился в мнении, что это Ульянов.

Нет, он не картавил, выговаривал «р» почти правильно, да и голос я его никогда не слышал, если не считать голоса актёров, которые играли вождя в различных фильмах моего первого детства. Мне хватило его представления. Я прекрасно помнил что среди многочисленных подпольных кличек Ленина, была и — доктор Вебер. Я тогда даже посмеялся, когда прочитал. Надо же, Ленин был антивирусом.

— Простите, а вы кто? — после неловкой паузы поинтересовался Ильич.

— Хухта, Матти Хухта, — представился я тоже как Джеймс Бонд и, решив, что надо уходить, а то сейчас начнут задавать ещё какие-нибудь вопросы, ляпнул, не подумав. — Простите господин Вебер, госпожа Вебер, вы просто очень похожи на господина Ульянова и госпожу Крупскую.

После моих слов, парочка от меня шарахнулась в сторону и, постоянно оглядываясь, быстрым шагом, похожим скорее на бег, направилась в сторону Шведского театра, пока не скрылась из виду.

— Перкеле, — ругнулся я вполголоса. — Вот я помпо. Людей напугал. Может они тут нелегально, скрываются от царской охранки, а тут незнакомый подросток называет их реальные фамилии. Что они должны были подумать? — чуть слышно пробормотал я и плюхнулся на ту же лавочку, на которой совсем недавно сидела знаменитая парочка.

Очередь двигалась медленно. Я уже несколько раз пожалел, что зашёл в отделение русского государственного банка на Северной Эспланаде. Мог бы пересечь Рыночную площадь и зайти в отделение финского коммерческого банка на Южной набережной. Хотя, судя по количеству народа здесь, не факт, что там бы было быстрее получить деньги. Понемногу очередь продвигалась и передо мной остались только трое. Дородный мужчина в цилиндре и две дамы.

Я же в ожидании своей очереди сидел на неудобной дубовой скамейке и рассматривал картину на стене. На ней был изображён бурный, грязно-жёлтый поток воды среди заснеженных лесистых берегов. «Пороги Иматра зимой» — одна из картин Акселя Галлена на тему водопада и каньона на реке Вуокса. У нас на хуторе висит похожая. Одна из трёх картин, которые этот художник подарил нам во время своих визитов на партийные конференции.

Вот где нужно строить гидроэлектростанцию. Может, когда-нибудь и построят. Как и мою. На этот раз дед Кауко не обманул и станцию на подаренных Стокманнами островах на реке Кийминки начали строить прошлым летом. А вернувшись с выставки в Льеже, он привез и оплаченный договор на поставку турбин и генераторов от компании «Сименс».

Участие в выставке принесло нашей корпорации неплохие прибыли. Были заключены выгодные контракты. В основном, на поставку бронестекла, детских конструкторов, настольных игр и различных автомобильных аксессуаров. Только одна компания «De Dion-Bouton» заказала тысячу поплавковых карбюраторов и полторы тысячи автомобильных зеркал. И примерно столько же — их главный конкурент, компания «Пежо». А «Сименс» заключил контракт на поставку просто громадного количества нашего бронестекла.

Йорген Расмуссен, оказывается, кроме Льежской выставки успел смотаться на моём автомобиле в Женеву, на местный автосалон. И «Sisu» вполне успешно выдержала забег на полторы тысячи километров в оба конца. Были проблемы с цельнолитыми колёсами. Но ушлый датчанин взял с собой полный комплект запасных колёс и вовремя их менял. Наши колёса, кстати, тоже нашли покупателей и заказов у резинотехнической фабрики Нокии прибавилось.

И Александр Бьярнов вернулся не с пустыми руками, а с полутора десятками нанятых им рабочих-станочников и представителем «Датского оружейного синдиката», который приобрёл на десять лет патент на производство «подавача» в обмен на линию по производству оружейных стволов. Что было очень кстати, так как пистолет «Шмайссер М1905», как назвали в этом мире пистолет «Дрейзе», заказал сначала полицейский департамент, а затем и приехавший к нам на завод генерал Рамзай. А также он заказал и пару десятков пулемётов.

Но, к разочарованию Луиса Шмайссера, барон Георгий Рамзай выбрал не его пулемёт, а наш общий — лёгкий, но с боковым магазинным заряжанием, как на моей первой модели. Интересовала военного начальника и возможность производства винтовок. И Шмайссер с Бьярновым обещали подумать по этому поводу.

— Именем революционного исполнительного комитета объявляю всех арестованными! Руки вверх! Иначе все будете перебиты! — громкий крик на русском и хлесткий звук выстрела вырвали меня из размышлений и воспоминаний.

В холле банка стояло четверо вооружённых людей. У троих револьверы были опущены вниз, а револьвер четвертого смотрел стволом вверх.

«Вот же гадский Ленин!», — пришла мне в голову мысль. — «Видимо его охраняли, а потом он послал свою охрану разобраться с мальчишкой, опознавшим его».

«Но вот хрен ему, а не мёртвый Матти!» — решил я и соскользнув с лавочки на пол, выхватил из собственноручно пошитой наплечной кобуры именной «Браунинг М1900».

Этот пистолет с надписью «Матте Хухта от благодарных воинов Китайской особой бригады» и оформленным разрешением на ношение мне, как несовершеннолетнему, подарил в сентябре 1905 года генерал-лейтенант барон Николай Каульбарс, когда я приезжал в Гельсингфорс встречать первых вернувшихся из Китая финских стрелков. Тогда же я впервые увидел и свой памятник, который городские власти пока не знают куда установить.

После случившейся в княжестве «гражданской войны» я носил с собой подаренный пистолет почти постоянно. Ну, а наплечную кобуру, я пошил, вспоминая устройство подобных девайсов в клубе реконструкторов. Правда, удачная модель получилась только с третьей попытки.

Передёрнув затвор, я, больше ни о чём не задумываясь, открыл огонь по вооружённой четвёрке и, отстрелявшись, закатился под дубовую лавочку, где и перезарядил пистолет единственной запасной обоймой. Из холла захлопали выстрелы, народ в зале начал кричать, и я рискнул высунутся из-под своего укрытия.

Несколько человек с пистолетами стояли ко мне спиной и стреляли в человека с саблей в руке. Пока бандиты расстреливали непонятного типа с холодным оружием, я хладнокровно расстрелял их в спину. И только двое успели выскочить из холла на улицу. Где почти сразу раздалось ещё несколько выстрелов и засвистели полицейские свистки.

Через десять минут в банке было не протолкнуться от полицейских и русских жандармов, а я, разоружённый и связанный, сидел на той же лавочке, под которой недавно прятался, и отвечал на град вопросов. К моему счастью, довольно быстро появилось полицейское и жандармское начальство, и я был опознан сначала директором полиции Кнутом Густавом Боргенстремом, а затем и Ааро Корханеном, который на этот раз оказался уже подполковником. И каждому, каждый раз, мне снова и снова приходилось рассказывать про произошедшие и о том, почему я начал стрелять в тех людей. Слава богу, что я вовремя догадался промолчать про встреченных ранее Ленина и Крупскую, а то бы не знал что отвечать на вопрос — откуда они мне знакомы.

Некоторую ясность внёс жандармский начальник Ааро Корханен. Его люди опознали в пристреленном мною главаре нападавших некоего латыша «Бобиса», который совсем недавно бежал из-под стражи в Риге, убив нескольких полицейских. Были и выжившие среди нападавших, но что конкретно они поведали на допросе мне осталось неизвестным. Зато их рассказ полностью снял с меня все подозрения. И меня попытались сдать на руки приехавшему брату.

— Херра Боргенстрем, разрешите обратится! — вырвавшись из цепких братских объятий, я, подпрыгивая, заорал на весь зал, чтобы докричаться до уходящего директора полиции.

— Что вам, молодой человек? — услышав мои вопли, подошёл тот ко мне.

— Господин директор, а когда мне вернут мой пистолет, деньги и банковский чек?

— Пистолет у вас с разрешением от генерал-губернатора, так что я думаю, что дней через несколько. А что случилось с вашими деньгами и чеком? Что за чек, кстати?

— Двадцать две марки купюрами и чек на предъявителя на шесть тысяч марок, у меня изъял вот тот усатый старший констебль, — я ткнул пальцем в рябого полицейского, который меня разоружал, а заодно избавил моё портмоне от денег и чека.

— Если это правда, то сейчас разберёмся. Но если вы наговариваете на моего подчиненного, то отправитесь в тюрьму, молодой человек, — холодно бросил мне Кнут Боргенстрем и приказал своему помощнику проверить старшего констебля.

Полицейского обыскали и нашли чек на озвученную мной сумму, а вот наличности уже не нашли. И директор полиции, вернув мне чек, пообещал вернуть и деньги вместе с пистолетом после внутреннего разбирательства.

На утро следующего дня я опять проснулся знаменитым. Про мой героический поступок написали все столичные газеты. А «Финская правда» аграриев и «Викинг» либералов написали даже про случай моего ограбления полицейским констеблем. И откуда только узнали? Я вроде никому ничего не рассказывал. Разве что мой старший братец успел проболтаться.

Из напечатанных статей я наконец понял, кто был тот человек с саблей наголо, бросившийся на бандитов. Это был охранник банка Иван Баландин. Почему у него не было огнестрельного оружия, а только казачья шашка, ответов статьях тоже не было. Может не положено было, а может руководство банка посчитало, что и холодного оружия хватит. Тем не менее охранник героически погиб, успев ранить парочку нападавших, а самое главное, он развернул их ко мне спинами, чем я тут же воспользовался.

Но слава моя была недолгой. Спустя пару дней после попытки ограбления банка, в Гельсингфорсе произошло событие, которое положило начало массовой финской аэронавтике. Через два года после моего выступления в столичной гимназии и ответа на вопрос о возможности полёта человека, Вильхо Вяйсяля — ученик, который и задал тогда свой вопрос, совершил полёт на самодельном планере с Северной набережной в сторону «Высокого острова» (Korkeasaari), где располагался зоопарк.

На глазах многочисленной публики, собрав при помощи двух своих младших братьев планер и разбежавшись, он спрыгнул с пятиметрового деревянного пандуса, построенного для забивания свай. И если бы не довольно сильный ветер с моря, то его полёт тут же бы и закончился. Но, пятнадцатилетний аэронавт умудрился перелететь замёрзшую Северную гавань и врезался в сосны «Высокого острова», где благополучно и застрял. Его полёт увидели сотни людей, а два уличных фотографа даже успели сфотографировать.

Юный пилот отделался сломанной рукой, а всё княжество захлестнула волна полётов на самодельных планерах. Все тут же вспомнили и про мои бумажные самолётики, и продажа бумаги опять взлетела вверх. До лета 1906 года было совершенно более ста удачных полётов и несколько сотен неудачных. Некоторые неудачники даже погибли, но это не остановило энтузиастов. По всей Финляндии создавались клубы аэронавтики. Сначала власти хотели бороться с подобными увлечениями, но быстро отказались от этой идеи, запретив только полёты в городской черте.

Не забыли и про меня, ведь это я своим рисунком подтолкнул юного аэронавта к созданию планера. На эту тему у меня взял интервью Ээро Эркко. И мне пришлось анонсировать работу над книгой, посвящённой именно покорению воздушного океана. Теперь осталось её только написать в кратчайшие сроки чтобы обогнать Герберта Уэлса.

— Прошу вас, проходите, присаживайтесь, — усталой улыбкой встретил Леопольд Мехелин главу военно-пограничного департамента. — У вас возникли какие-то проблемы, Георгий Эдуардович?

— Именно так, Леопольд Генрихович.

— Проблемы с вооружением или обмундированием? Вы уже выбрали форму для своих подчиненных?

— Это тоже проблемы, но решаемые. Стрелкового оружия пока достаточно того, что было на балансе учебных рот, плюс, мы купили партию пистолетов и пулемётов у «Арсенала Хухты». Форму мы тоже скомплектовали. За основу взяли форму Великобритании образца 1902 года, заменив ботинки с обмотками на сапоги и оставив наше ушастое кепи.

— А зимняя форма?

— Лёгкая овечья шуба и шапка-ушанка производства столичной мануфактуры «Хухта групп». И очень понравились их трехпалые рукавицы. Есть разногласия по типоразмерам, но это, как я и сказал, решаемая проблема.

— Надо будет заехать к вам, посмотреть новую форму на стрелках. А главная проблема какова?

— Главная проблема оказалась самой неожиданной. Мы не можем штатно укомплектовать личным составом формируемую пограничную бригаду. На данный момент в бригаду набрано только тысяча человек.

— Хм. И с чем это связанно? Из состава «Особой китайской бригады» в княжество вернулось более шести тысяч военнослужащих. Разве этого мало?

— Я тоже первоначально думал, что нам придётся принимать какие-то особые меры чтобы снизить поток желающих. Но, произошло всё наоборот. Не хотят ветераны идти на военную службу. Говорят — «навоевались». Да и офицеры массово переводятся в императорскую армию. Надо опять вводить воинский призыв внутри княжества или увеличивать оклады стрелкам, чтобы привлечь народ.

— Да, задали вы мне задачку, Георгий Эдуардович. Давайте через неделю соберём расширенное совещание в вашем департаменте и пригласим Константина Карловича Линдера. Вот тогда и решим, что делать. А сейчас у меня просто нет на это времени. Я получил срочный вызов в Петербург. И всё из-за отказа нашего полицейского департамента выдать преступников, пытавшихся ограбить отделение государственного банка.

— Это те, которых не успел перестрелять малыш Хухта? — улыбнулся генерал Рамзай.

— Лучше бы он их всех перестрелял. А то сейчас такое начнётся! Мы по нашему законодательству не можем выдавать преступников, совершивших преступление на территории княжества, а из Петербурга настаивают, что эти люди — политические преступники, и дело должен вести отдельный корпус жандармов.

— Политические? Почему? Не просветите?

— Ну, из того что мне сообщили, я могу рассказать только то, что эта группа совершила несколько нападений на ломбарды и почтовые отделения в империи. И якобы она — одна из нескольких таковых, организованных российскими социалистами. С меня даже требовали привезти на допрос в Петербург юного Матти Хухту. Я когда про это услышал, то сообщил нашему министру-статс-секретарю, а генерал Лангоф дошёл до самой императрицы. И только её вмешательство позволило отменить допрос Матти.

— Могли бы и отблагодарить парня за его подвиг, — возмутился вместе с генерал-губернатором и Георгий Рамзай.

— Вы правы. Я этот вопрос обязательно подниму в столице, — пообещал своему другу Леопольд Мехелин.