Великий диктатор. Книга вторая

Глава 8

Осенью 1903 года стало прибывать оборудование из Германской империи, обещанное Луисом Шмайссером. Вместе со станками приехало несколько рабочих и мастеров, и два младших сына Шмайссера, Отто и Ханс. Правда, семнадцатилетний Отто Шмайссер надолго у нас не задержался, а сдав деду Кауко на руки груз станков и младшего брата Ханса, укатил обратно в Германию.

В свою очередь, дедуля спихнул заботу о четырнадцатилетнем немце на меня и бабушку Тейю.

— Пусть у вас поживёт пока его папаша не приедет. Матти, займи его чем нибудь, — заявил дед и ускакал по своим делам.

«Займи» — легко сказать. Я немецкий начал учить всего месяц назад, когда у нас в лицее отменили шведский и предложили на выбор: латынь, французский или немецкий. Как я знал из нашей прессы, финляндскому департаменту образования вменялось ввести в средних школах обучение греческому языку. Но у нас греческий никто не знал, и преподавать его было некому, и в качестве альтернативы, предложили ввести изучение латыни или, в крайнем случае, немецкий или французский.

Понимая, что мне всё равно придётся общаться со Шмайссером, я выбрал для изучения немецкий. Но нам в лицее преподавали нижнепрусский немецкий, а Ханс, родившись и проживая до последнего времени в Гаггенау, владел верхнешвабским диалектом немецкого. И первое время нам приходилось общаться исключительно жестами.

У меня в мастерской уже стоял железный каркас будущего автомобиля. Не так давно из Гельсингфорса прибыли заказанные мной колёса. Стекла, фары и резиновую фурнитуру прислали ещё раньше. Теперь оставалось собрать хотя бы багги-версию автомобиля, так как шпон на обшивку был ещё не готов, да и подходящего качества парусной перкали на тент тоже не было.

А до этого мы занимались моторостроением, собирая уже третий двигатель. Бросать полусобранный двигатель не хотелось, и я решил сначала его закончить прежде чем переходить к автомобилестроению. И тут навыки Ханса в обработке металла, полученные им на оружейном заводе Бергманна, очень нам пригодились. А попутно, общаясь с нами, со мной, Миккой и Мауно, наш иностранный гость изучал финский язык.

В начале ноября наша мотоколяска наконец поехала. Мы успели сделать несколько кругов по ближайшим, более или менее расчищенным от снега улицам, когда прибежал районный констебль, как здесь называли участковых, и запретил нам дальнейшие испытания. Конечно, не нам лично, а бабушке Тейе. А та загнала нас с Миккой и Хансом домой.

— Руова Сала, люди жалуются на шум, да и передвижение паровой машинерии должно, согласно правилам города, сопровождаться людьми с красными флагами, чтобы обыватели могли вовремя загнать свою живность по дворам. Я со всем уважением к вам и к херра Хухта, — учитывая, что полицейский даже не покосился в мою сторону, хотя прекрасно знал, что я тоже Хухта, то имел ввиду моего деда Кауко. — Но правила есть правила. Донесите это до ваших внуков. Иначе я буду вынужден оштрафовать вас, руова.

— Господин констебль, это не паровая машина, а… — попытался я оспорить запрет на поездки, но был прерван на полуслове.

— Молодой человек, мне все равно как и почему ездит ваша машинерия. У вас всё равно нет разрешения от градоначальника на подобные поездки. Получите, принесёте мне, тогда и катайтесь в своё удовольствие. Руова Сала, объясните это вашим внукам.

— Матти, убирайте эту вашу тарахтелку! Не доводите до греха, поколочу же. Тащите свою трещотку на хутор и делайте там с ней, что хотите! — заорала бабушка на нас под одобрительный взгляд констебля.

Мы-то, конечно, загнали багги в бывший каретный сарай, но желание покататься никуда не делось. Особенно у моих помощников. Я-то успел насладиться, а они катались в качестве пассажиров и грубой силы для выталкивания авто из сугробов, куда я несколько раз загонял аппарат из-за непривычно тугого управления. Ведь никаких гидроприводов и гидроусилителей я не придумал, всё через шестерню и зубчатую рейку.

Но пришлось отложить покатушки до рождественских вакаций. И всё из-за приближающегося рождественского бала в лицее. Руководство решило провести не просто стандартные танцульки, а тематический карнавал, на тему «костюмы будущего». Какой будет мода через сто лет. И лицей превратился в сумасшедший дом.

Большинство одноклассников считало, что изменения затронут, в основном, только обувь и головные уборы. Поэтому на бал-маскарад многие явились в самых фантастической высоты, склеенных из бумаги котелках и цилиндрах. А на простых форменных ботинках вместо шнурков использовали белые банты. Девчонки тоже изощрялись как могли. От многослойных шляпок — до непомерной ширины юбок. Многие фраппировали окружающих костюмами для верховой езды, навязав на штаны громадное количество ленточек.

Я не стал изощряться, портя имеющуюся одежду, а просто заказал в нашей мастерской на себя и на Микки парочку костюмов по моим эскизам: ярко-красные худи с капюшоном и со сквозным накладным карманом, белые брюки со множеством накладных карманов вроде моих пионерских штанов, и платки в чёрно-белую полоску — в качестве бандан. С обувью мудрить тоже не стал, а выкрасил купленные в дамском магазине белые шнурки в ядовито-зелёный цвет при помощи зелёнки и вдел их в форменные ботинки.

— Я тоже хотеть. Идти на танссии… тансисиси… э, с вами, — узрев наши приготовления, Ханс Шмайссер загорелся присоединиться к нам, но так и не смог выговорить слово бал (tanssiaiset) на финском.

Пришлось просить за него у классного наставника. А тот, в свою очередь, испрашивал разрешение уже у директора лицея, который дал добро на посещение бала Хансу, но под ответственность нашего наставника.

С костюмом для Ханса, мудрить не стали. В тех вещах, которые он привез, был школьный мундир его старшего брата Отто. Плюс, плащ типа пончо или, как его назвал Ханс — «котцен», высокие сапоги и картуз с красно-жёлтым околышем. Получился, вполне оригинальный костюм.

— Вот это да! — восхитился мой кузен, разглядывая себя в зеркале. — Мы — как два пирата из будущего! — погладил он себя по повязанной на голове бандане. — Перстней не хватает на пальцах.

— Ага, — поддержал я мелкого. — И золотого кольца в носу. С колокольчиком.

— Ха-ха-ха, — жизнерадостно рассмеялся двоюродный братец. — Тогда уже и в ушах.

Ха! Это ты ещё не знаешь, что такое пирсинг. Кстати, надо будет это исправить и описать как моду будущего в какой-нибудь своей книге.

— О! А вот и наш полицейский для сопровождения двух космических пиратов, — подмигнул я Микке, заметив в зеркале отражение зашедшего в зал Ханса Шмайссера. Он в своём мундире, начищенных ваксой до блеска сапогах, плаще и картузе, и вправду, напоминал мне полицейского из моего будущего. То ли американского, то ли ещё какого-то.

— Да! Точно! Мы будем космографическими пиратами! — воскликнул мелкий, ошибшийся в наименовании.

Исправлять я его не стал, так как заказанные мной сани уже ждали нас. И мы, накинув сверху зимнюю одежду, и под напутствия бабушки Тейи устремились наружу.

Бал прошёл просто замечательно. К нашему удивлению, жюри, состоящее из преподавателей лицея, выбрало победителями меня и Карин Зигель, девушку из второго седьмого класса женского отделения лицея. Причём, я с ней станцевал всего один танец, а всё остальное время за ней ухаживал Ханс Шмайссер.

— Ты меня с кем-нибудь знакомить. С девушка, — попросил меня Ханс как только мы оказались в бальном зале.

И я после первого танца и познакомил его с Карин Зигель. С единственной мне лично хорошо знакомой девчонкой, обучающейся у нас. Познакомились мы с ней года два назад, когда Ян Магнус Нюберг, отец жены моего старшего брата Кауко, пригласил на свой день рождения всю семью Зигель. Были они переселенцами из Германии и владели бизнесом по заготовке и продаже льда.

Костюм у Карин, и вправду, был оригинальный — белое бальное платье, полностью усыпанное пришитыми разнокалиберными и цветными звездами, а на голове — шляпка с настоящей моделью парусного корабля. Я ещё очень удивлялся и гадал во время совместной мазурки, как эта конструкция у неё на голове держится.

— Я не могу его обогнать! Он специально посередине дороги едет! — проорал я перекрикивая двигатель и, свернув к обочине, остановил наш багги. — Давай Мауно, садись за руль. Попробуешь управлять на малой скорости. Я знаю чья это фура. Это дед Туппо с Корвенкюля. Он специально так ездит и никого не пропускает. А тебе всё равно там выходить, чтобы на поезд успеть.

На следующий день после рождественского бала, мы всей толпой рванули на хутор. Но не как обычно, на поезде, а решили рискнуть проделать почти весь путь на нашем багги. Я нанял сани с парой лошадей, с помощью которых мы и отбуксировали автомобиль за черту города.

По-хорошему, мне надо было договориться о сопровождении. А то мало ли, поломались бы или ещё что. Но мои братья не могли мне помочь. Старший, Кауко, с семьёй уехал на Рождество в столицу, а Эса болел. Просить о помощи отца или деда я посчитал слишком рискованным, с них станется и запретить этот автопробег.

Вот и поехали вчетвером. Но по пути должны были высадить Мауно Уотила. Ведь он должен будет привезти своих пионеров на зимние пионерские игры.

От Корвенкюля, после высадки Мауно, порулить нашим агрегатом успели и Ханс, и Микка, но в родное Яали я въезжал самолично. И прямо на въезде мы наткнулись на группу пионеров-лыжников из младшей группы под руководством Тойво Сайпанена, сына кузнеца. Они тренировались в беге, а тут мы. После недолгих уговоров, пришлось их взять на буксир и притащить хвостиком к нам на хутор, где наше появление на шумном экипаже вызвало настоящий переполох.

Посмотреть на чудо-агрегат сбежались почти все родственники. Пришлось объяснять, показывать и катать до тех пор пока не кончился бензин. Да и в последующие дни я по несколько часов развлекал катанием своих пионеров. Более всего моему автомобилю радовался дед Кауко. Как он сказал:

— Я-то думал, что ты фигнёй страдаешь, а тут — самый настоящий мобиль, как я в Гельсингфорсе видел. Нет, не зря мы того американца вызвали! Есть что нам показать! Давай, внучок, заводи его и отвези меня на кирпичный завод.

В итоге, докатались до того, что лопнула и развалилась рулевая шестерёнка, которую могли отлить только в городе. Дед пообещал отвезти мой агрегат в город по железной дороге.

В этом году для приема в пионеры Пер Свинхувуд привез всего две группы. Зато для участия в зимних играх приехало шесть отрядов. И наш кемпинг опять наполнился жизнью. За всеми этими заботами зимние вакации пролетели как бумажный самолётик, неосмотрительно сложенный мной на сообщение Ээро Эркко о том, что двое американцев построили аппарат, который смог взлететь.

— Ха. Так я тоже могу, — и взяв плотный лист бумаги, сложил его в самолётик. — Вот, — продемонстрировал я журналисту и всем остальным, кто слушал его сообщение о полёте первого аэроплана. — А сейчас — в полёт! — и я легонько запустил самолёт по комнате.

Сделанный мной планер плавно облетел по кругу всю комнату и ткнулся острым носом прямо в лоб Ялмара Стрёмберга. Пацан, не ожидавший ничего подобного, ойкнул и, резко отступив назад, споткнулся о Микку, и они вдвоём полетели на пол.

— Вот! А ещё он боевой. Сразу двоих завалил.

Моя моделька пошла по рукам, ребята принялись учиться её запускать, а Ээро Эркко насел на меня с расспросами, как я это сделал. Пришлось показывать, а затем и зарисовывать схему как правильно сложить самолётик.

Через два дня, когда в рупоре аграрной партии, газете «Финская правда» вышла статья о моей придумке, всю страну захлестнула волна самолётостроения. Продажи бумаги взлетели вверх, все кому не лень строили и запускали эти модельки. На улицах люди спонтанно устраивали состязания в дальности и красоте полётов самолётиков. А газеты — сначала княжества, а затем и империи, перепечатывая статью Эркко, только порождали всё новые волны увлечения.

Меня опять засыпали письмами с восторженными отзывами об этой игрушке и прочими благоглупостями. Под этот шум вокруг моего самолёта Стокманны тиснули дополнительный тираж моих сказок, который разошёлся почти мгновенно.

Но долго эта эйфория не продлилась. Её сменила другая тема. Война…

— Прошли створный знак мыса Ляотешань, — доложил штурман Петтери Хаапосало и повесил свой бинокль на шею. — Следующие на границах залива Белый Волк. А там уже и Тигровый хвост, и Люйшунькоу. Можно сказать, дошли, господин капитан.

— Полрумба правее, — скомандовал рулевому капитан судна Паси Ниеми и повернувшись к штурману, усмехнулся. — Давай всё-таки сначала дойдём хоть до маяка на Тигровом, а затем и будем утверждать. А то у нас и так непростой рейс вышел.

Неприятности начались буквально черед два дня после выхода из Або. Где-то на траверзе Висбю вдруг выяснилось, что на судне отсутствует командир сводной роты стрелков, отправленной в Китай для пополнения и ротации. После опроса оставшегося единственного офицера, унтер-офицеров и нижних чинов выяснилось, что второй капитан покинул судно ещё в княжестве и на борт не вернулся.

У Паси Ниеми надежды на то, что молоденький младший лейтенант справится с удержанием в узде на протяжении нескольких месяцев плавания ста двадцати подчиненных, не было никакой. Поэтому капитан взял инициативу на себя и договорился со старшим унтер-офицером Рейно Лахти о соблюдении дисциплины и о помощи их молодому офицеру в поддержании порядка в подразделении.

В этой же беседе внезапно выяснилось, что это не простая сводная рота из учебных частей, а настоящая арестантская рота. Которую укомплектовали из пойманных контрабандистов и заменили им уголовный срок, на пять лет службы в Китайской бригаде. Что очень насторожило и взволновало капитана корабля.

Но до Италии добрались довольно быстро и без проблем. «Ику-Турсо» было судном новым, выкупленным «Финской Пароходной Компанией» (Finska Ångfartygs Aktiebolag) в 1901 году после заключения контракта с военным департаментом Финляндского княжества. Правда, изначально, судно назвали при закладке на «Каледонских верфях» в Шотландии — «Калифорнией». Но у Ларса Кроугиса, основателя и хозяина «FÅA» были свои идеи на этот счёт. И никто в компании так до сих пор и не знает, почему хозяин дал новому судну имя финского морского чудовища.

До назначения на «Ику-Турсо» Паси Ниеми был капитаном самого крупного на тот момент корабля компании — «Арктур». Тоже неплохое и довольно новое судно. Но две тысячи тонн грузового водоизмещения и машина в три тысячи лошадиных сил не шли ни в какое сравнение с новым кораблём. Шесть тысяч двести тонн грузового водоизмещения и паровой двигатель тройного расширения мощностью в пятнадцать тысяч лошадиных сил, который позволял держать постоянную крейсерскую скорость в двенадцать узлов. А большие угольные бункеры давали возможность судну проходить до четырёх тысяч миль без пополнения запасов. Мечта, а не корабль.

Второй неприятностью стала встреча с русским военным отрядом под командованием контр-адмирала Вирениуса. «Ику-Турсо» зашёл за углём в итальянский порт Специя, где уже находился на ремонте флагман отряда, броненосец «Ослябя». И контр-адмирал, пользуясь доступом к телеграфу, добился через адмиралтейство приказа от морского департамента княжества о принятия части груза и пассажиров, следовавших на судах отряда в Порт-Артур, на борт финского транспорта.

Трюмы «Ику-Турсо» были не безразмерными и уже и так были забиты основательно. В основном продовольствием и боеприпасами. Но были и вообще странные грузы. Телефонная станция на двадцать номеров, две паровых электростанции и большое количество шанцевого инструмента. Так что принять особо много не получилось. Даже пулемёты пулемётной команды пришлось размещать на палубе, надёжно крепя их почти пушечные лафеты.

Но более всего капитана Ниеми радовала и одновременно тревожила пешая сборная команда жандармов, принятая на борт. С одной стороны, капитана радовало то, что будет кому присмотреть за стрелками-контрабандистами. С другой стороны, он волновался о том, как эти две противоположные силы уживутся на его судне вместе. Долго ломать голову над этой проблемой не пришлось, так как командир жандармов, пожилой ротмистр Евдокимов, заверил его, что эту проблему он возьмёт на себя.

Третье происшествие случилось уже в Красном море, через несколько часов после того как пароход покинул рейд Суэца. В пустующем люкс-апартаменте боцман обнаружил зайцев. Двух мальчишек четырнадцати-пятнадцати лет, которые, оказывается, находились на судне с момента его выхода из Або. И одного из них, Карла Доннера, капитан Паси Ниеми знал очень хорошо. Как-никак тот был сыном директора департамента образования княжества, Отто Доннера, который, в свою очередь, являлся родным дядей супруги капитана. Родственник, однако.

Личность второго мальчишки также установили без труда. Хотя оба безбилетника упорно молчали на этот счёт. Штурман судна опознал его как Эльмо Йохансена, младшего сына одного из пасторов столичного собора Святого Николая.

Как выяснилось, мальчишки решили сбежать из дома и вступить в Китайскую бригаду. Даже особо не задумываясь — примут их там или нет. Подготовились они неплохо, потратив приличную сумму денег на продовольствие. Ну, а вода и санузел были в апартаментах априори. Но, на их беду, бдительный боцман заподозрил неладное, увидев снаружи открытые шторы на окне каюты, и пошёл проверять. И как оказалось, не зря.

Капитан Ниеми принял решение не возвращаться в Суэц, а по приходу в Аден, где планировалась очередная бункировка, дать в княжество телеграммы и оставить мальчишек русскому консулу для отправки на родину с попутным судном. А пока что, он отдал этих двух сорванцов на камбуз, в помощь поварам, которые с трудом справлялись с кормлением увеличившегося количества пассажиров. Пусть картошку почистят в счёт оплаты проезда.

В Адене, в ответной телеграмме, попросили доставить эту парочку в Порт-Артур, а там их уже будут ждать. Так же профессор Доннер просил капитана устроить этим двум наглецам хорошее лечение трудом. С чем Паси Ниеми был полностью согласен и отдал эту парочку на перевоспитание своему боцману.

После Коломбо судно довольно ощутимо потрепало то ли штормом, то ли ураганом в Индийском океане. После этой трёпки, экипаж не досчитался одного пулемёта, закрепленного на носовой части палубы. К счастью, обошлось без других потерь.

И вот теперь они подходили к конечной точке своего маршрута — Порт-Артуру. Капитан решил идти ночью, так как знал этот район уже достаточно хорошо, да и сигнальных знаков с маяками здесь тоже хватало. Штурман, конечно, настаивал на ночевке в Чифу, но у Паси Ниеми было предвзятое отношение к этому китайскому городу — после позапрошлогоднего эксцесса, когда у них прямо на рейде, ночью украли разъездной ялик, привязанный к якорному канату.

— Господин капитан, какие-то странные вспышки по курсу, — оторвавшись от бинокля, доложил вахтенный матрос.

— Похоже на артиллерийские ученья, — вынес вердикт штурман, который несколько лет отслужил на учебном судне императорского флота.

— Ночные? — удивился Паси Ниеми.

— Это же русские. У них всё возможно, — пожал плечами штурман.

— Не нравится мне это, а вдруг — война? — капитан в задумчивости почесал гладковыбритый подбородок и разразился чередой приказов. — Поднять дополнительную вахту. Выставить наблюдателей. Разбудите и пригласите сюда ротмистра Евдокимова на всякий случай.

— Флаг Аргентины спускаем? — ухмыльнулся штурман.

— Точно. Спускайте флаг компании и поднимайте российский торговый. И гоните сюда прожектористов, пусть подсветят флаг в случае чего.

Неизвестно по какой причине, но глава компании выбрал в качестве собственного флага почти точную копию флага Аргентинской республики.

Синие полосы и буквы названия компании очень быстро выгорали на солнце и это приводило к тому, что многие таможенники и другие суда, несмотря на кормовой флаг Российской империи принимали «Ику-Турсо» за аргентинца. Иногда даже попадались настоящие аргентинские суда, которые приветственно сигналили финскому транспорту.

— Что-то случилось, господин капитан? — появившийся на мостике ротмистр выглядел несколько помято, но, после того как капитан ввёл его в курс дела, тоже развил бурную деятельность, приказав по тревоге поднимать свою команду.

— Судно по курсу! — внезапно закричал вахтенный матрос.

— Право руля! Стоп машина! Полный назад! — отдал приказы капитан, когда заметил тёмную приземистую тень по курсу судна, но это не слишком помогло.

Удар! Скрежет металла о металл! Всех находящихся на мостике, швырнуло вперёд. На ногах остался только рулевой, тело которого от падения спас массивный руль.

— Тревога! Всем по местам! Осмотреть корабль и доложить о повреждениях! — начал сыпать приказами капитан, как только утвердился на ногах. — Машина! — Заорал он переговорную трубу. — Стоп машина! Осмотреться и доложить о повреждениях…

Договорить он не успел, как новый удар сотряс корпус транспорта. Раздался противный скрежет металла о металл и почти напротив мостика закачалась верхушка мачты с небольшим флагом на ней.

— Матрос! Бегом к прожектористам, пусть осветят вот тот флаг, — и он указал вахтенному матросу на неопределимый в темноте флаг. — Бегом!

«Какая-то маленькая стальная калоша. Может, миноносец? Только чей? Лишь бы не русский! Вмиг законопатят на каторгу! Тут и не далеко», — метались мысли в голове капитана, пока на судне царила паника вперемешку с работой. Паниковали жандармы и финские стрелки, которые, как тараканы, выскакивали на палубу и метались от борта к борту, мешая работе экипажа, пытавшегося оценить масштаб повреждений, чтобы доложить об этом начальству.

Бах-бум, бах-бум, бах-бум, бах-бум, бах-бум — вплелись артиллерийские выстрелы, вперемешку с взрывами, в какофонию паники на палубе.

— Из пятиствольного гочкиса лупят! В упор! Суки! — эмоционально прокомментировал штурман эти звуки.

В это время прожектористы осветили флаг на врезавшемся в них кораблике, и весь мостик вздохнул с облегчением — японцы.

— Кто-нибудь, бегом к ротмистру, скажите что это японцы, и они нас обстреливают, — ожил и капитан.

Но стрелки и жандармы уже вели ружейный огонь с их палубы вниз, по невидимым с мостика целям. И даже швыряли что-то взрывающееся. Наверное, динамитные шашки. А затем вниз полетели канаты, по которым на неприятельское судно устремились бойцы. Судя по воплям, стрельбе и взрывам, бой шёл ожесточённый. Но непродолжительный. Минут через тридцать, когда Паси Ниеми уже не только успел получить доклады о повреждениях, но и планомерно приступить к их устранению, появился и русский жандарм.

— Вот, господин капитан! — ротмистр Евдокимов, без фуражки, с кровавой полосой на щеке, втолкнул в рубку щуплого японского офицера с подбитым глазом и окровавленным сломанным носом. — Их капитан. Вроде, капитан первого ранга. Сёдзиро Асай, — почти по слогам произнёс он непривычное имя. — Говорит, что война. Что они проводили ночную атаку на эскадру в Порт-Артуре. Немного знает английский. Миноноску их мы захватили, всех выживших повязали и оставили под охраной ваших стрелков.

— Господин капитан первого ранга, зачем вы напали на наш транспорт? — поинтересовался Паси Ниеми у японца на английском.

— Ми, не нападать, — злобно сверкнув уцелевшим глазом и с диким акцентом, почти выплюнул пленник. — Ви сами таранить «Акэбоно», а ми врезаться в вас.

— Как называется ваше судно?

— «Оборо», — обреченно поведал японец и уткнул взгляд в пол рубки.

Больше ничего добиться от японца не удалось, и его заперли в одной из кают нижней палубы. Вместе с остальными выжившими членами его экипажа. А капитан, офицеры и матросы «Ику-Турсо» приступили к ликвидации последствий неожиданного боя. И не смотря на то, что среди матросов и финских стрелков были раненые и убитые, все чувствовали себя героями.

Среди раненых оказались и мальчишки-безбилетники, которые по своей глупости побежали на звуки боя и попали под осколки японских снарядов. Оба, и Карл, и Отто, получили осколочные ранения ног. Судовой врач мог только остановить кровотечение и перевязать пострадавших. А пароход не мог дать ход и доставить раненных в Порт-Артур, так как намертво сцепился с миноносцем «Оборо», и любые попытки движения судна приводили к поступлению воды в трюм. Оставалась надежда, что их бой всё-таки заметили и к ним вышлют помощь.

— Записывайте, — распорядился вахтенному офицеру Оскар Викторович Старк. — Рапорт Начальника эскадры Тихого океана Вице-Адмирала Старк Наместнику Е. И. В. Имею честь доложить, что в полночь 27 января 1904 года, стоящая на внешнем рейде эскадра Тихого океана подверглась минной атаке. Предположительно со стороны Японской империи. Средние повреждения от попадания мины получил крейсер «Паллада» который выбросился на берег в районе шестой батареи. Остальные мины, выпущенные неприятелем, прошли мимо или попали в транспортные суда экспедиции шведского подданного Фритьофа Нансена, которые пришли в порт поздно вечером и были не допущены на внутренний рейд. Опечатать и немедленно доставить в штаб Наместника Алексеева. Ах, да. Отправьте радио Вирену, пусть сходит на своем «Баяне» в район залива «Белый волк» и проверит сообщение о произошедшем сражении. У нас с той стороны ожидался подход транспортов снабжения. Важных транспортов.