Великий диктатор. Книга вторая

Глава 27

— Вот, попробуй! — я водрузил перед дедом две стеклянные банки, каждая объёмом в горшок.

— Что это? Отравить меня вздумал? Сам сначала попробуй. А то принёс невесть что и на старике испытать хочешь?

Я молча пожал плечами и насыпав в тарелку две ложки содержимого первой банки, залил всё это дело кипятком из чайника. Начал размешивать, и по дому поплыл аромат горохового бульона. Добавил в получившуюся смесь маленьких сухариков и с аппетитом принялся есть.

— Пахнет как гороховый суп твоей бабули. Две ложки, говоришь? — Дед Кауко придвинул к себе банку, подозрительно понюхал содержимое и, решившись, повторил мои манипуляции. — А вкусно. Как настоящий суп, только без картофеля. Как это у тебя получилось, и что во второй банке?

Во второй банке был сухой свиной бульонный концентрат. В отличие от горохового, мне его пришлось готовить дважды. Первую порцию, когда я начал тушить мясо с овощами, у меня стянули родственники. Как вспомню, так хоть смейся, хоть плачь.

Затеял я готовить на рождественских каникулах сразу после обеда. Ну, думаю, раз все пообедали, то меня никто не потревожит. Матушка с бабулей что-то на машинке строчили в спальне, Лукас и Петер в дальнем углу кухни пристроились делать школьную домашку, которую им задали на каникулы — выводить прописи. Анью, сестрица моя, стиркой занялась. На улице мороз, вьюга, да и сумеречно уже. А дома тепло, уютно и пахнет вкусно.

Стою у печи, перемешиваю мясо с кусочками тыквы, кабачка, моркови и лука. Сверху, над головой, тепло знакомое разливается, значит тонтту пристроился и наблюдает. Интересно ему, наверное. Он частенько так надо мной зависает.

И тут, началось. Первым был Микка, которому стало скучно дома, и он приперся к нам. Даже снег как следует не отряхнул с одежды, а сразу стал канючить попробовать. Мне не жалко было, отрезал хлеба и соорудил ему бутерброд. Следующими стали Лукас с Петером, которые увидав, что я раздаю что-то вкусное, бросили домашнее задание и рванули к нам. Пришлось и их наделять. А затем подтянулись мама с бабой Юттой и отобрали у меня уже всю сковородку с содержимым.

Мои возражения, что это надо для опытов, привели только к тому, что я получил от бабули полотенцем по шее, а матушка заставила записать рецепт. Зато на высушенные в печи блины из вываренного и растолчённого гороха никто из них внимания не обратил.

— А ты попробуй, — придвинул я деду вторую банку и водрузил чайник на примус.

Подождав пока чайник закипит, старик попробовал и вторую мою смесь, и остался очень доволен.

— Вкусно-то оно, вкусно. Вот только зачем ты мне сейчас это показываешь? Я же тебе человеческим языком сказал, что денег у нас нет, и они, ещё не скоро появятся. Ты же в курсе за сколько сразу дел мы взялись.

И это было правдой. Взялись мы сразу за столько, что можно было и надорваться. Во-первых, вернулись из Германии Бергрот, Расмуссен и Шмайссер. И вернулись не с пустыми руками. В отличие от Шмайссера, который привез с собой только сына Отто, датчанин и швед привезли кучу патентов, договоров и сразу несколько завербованных семей мастеровых.

Кроме патентов на производство печатных машинок, велосипедов и мотоциклов от германской компании «Адлер», Бергрот также договорился о приобретении ограниченной лицензии на выпуск швейной машинки «Pfaff». Дед Кауко даже поругался с ним из-за этого, пока я не влез в их спор с предложением переделать ручную машинку в электрическую.

Вообще, я прекрасно понимал реакцию деда. У нас под боком, в Швеции, компания «Хускварна» производит более тысячи швейных машинок в день. А еще в империи, в Подольске, работает завод «Зингер», тоже выпускающий не менее тысячи подобных аппаратов в день. И куда нам с ними тягаться? А вот у электрических — шанс есть. Устройство древней советской машинки «Тула» с электрическим и ручным приводом, я, хоть и смутно, но помню. Надо будет попробовать создать. Было бы свободное время.

Во-вторых, к нам приехал сам Владимир Григорьевич Шухов, для проектирования и закладки топливоналивных танков на купленном участке земли в угольном порту Гельсингфорса. Пока что планировалось два танка по пятьсот тонн и два танка на сто тонн.

Всё бы ничего, но я проболтался дяде Бьорку, что этот русский инженер самый лучший проектировщик и строитель железнодорожных мостов. И деду Кауко пришлось раскошелиться ещё и на проект однопролётного моста через реку Кийминки. Дядя Бьорк не оставлял надежду дотянуть нашу частную железную дорогу до Пудасьярви. Он из-за этого моста даже переложил разбивку трассы между Йоэнсу и Куопио на недавно нанятого инженера-путейца Уно Гюллинга. А сын этого инженера, Эдвард Гюллинг, устроился к нам в контору юристом.

— Ну, так и отдай эту идею братьям Стокманнам. Всё равно, эти смеси нужно доводить до ума, испытывать на сроки хранения. Придумывать оборудование. Главное запатентовать и начать исследования. Ведь сам подумай! Это же удобно! Заварил такой супчик в поезде или на корабле и вполне себе сыт. Гороха у нас много производят, скотину выращивают, зелень можно и зимой в теплицах выращивать…

— Ой! Не напоминай мне про эти теплицы! Вот зачем ты их своему отцу присоветовал? Он же у меня одного только стекла на пару тысяч выпросил, — сморщился дед Кауко как от зубной боли.

Наш молодой город Яали развивался прям стахановскими темпами. Возводился собор, строилось новое здание больницы, управы и телефонной станции. Устанавливалось электрическое освещение. И на всё это нужны были деньги. Вот мой батя, помня, что это я ему присоветовал преобразовать село в город, обратился ко мне за советом — где взять деньги?

Ну, я ему и присоветовал построить теплицы, отапливаемые теплом от кирпичного завода и круглогодично выращивать овощи и цветы. Идея отцу понравилась, и он, «не откладывая сельдь на заморозку», сразу принялся реализовывать этот проект.

Там, кстати, были ещё и другие проекты. По строительству доходного жилья и возведению круглогодичного, отапливаемого торгового центра. Но, в отличие от теплиц, он их отложил на «потом».

— Ой ли? Деда, ты чего мне тут выдумываешь? Что значит — выпросил? Ты же через это стекло с городом в пай вошёл и теперь тоже будешь получать прибыль.

— Ай, — махнул он на меня рукой. — Всё ты знаешь. Это я так, бурчу по-стариковски. Ведь кучу денег во все проекты вбухали, а доходов пока и не предвидится!

Появление монет с Мумми-Троллями вызвало натуральный раскол в обществе. Бедного вице-председателя Сената Константина Карловича Линдера два раза приглашали в сейм для разъяснений появления новой символики на разменной монете. И оба раза, если верить нашей прессе, он переложил всю ответственность на Леопольда Мехелина. Который, в свою очередь, свалил всё на выбор монарха. Дескать, Николаю II, представляли на выбор несколько вариантов символики, но император выбрал именно домовых из сказок Матти Хухты.

Фенноманы праздновали, свекоманы негодовали, газеты ежедневно печатали разнообразные статьи как против, так и в защиту Мумми-Троллей. Неожиданно, подлили масла в огонь и священники. Совет епископов Финляндской лютеранской деноминации опубликовал заявление, что евангелическо-лютеранская церковь не видит ничего плохого в применении изображений выдуманных существ на денежных знаках.

Через два дня газета свекоманов «Викинг» в ответ на это заявление опубликовала статью главного финского «толстовца» Илмари Каламниуса под заголовком — «Епископы узаконили домовых». В которой критиковались действия священников, а Мумми-Тролли были названы — «коровами».

В ответ на эту статью, на Каламниуса обрушился град критики, в том числе даже от его старых друзей. Его бывший однокашник Эйнар Лённбум, являвшийся признанным реформатором финского литературного языка, написал, что этой статьей Каламниус нанёс оскорбление не столько священнослужителям, сколько всем жителям Финляндии. Ибо простой народ, несмотря на многовековое христианство, продолжает веровать в окружающих их природных духов. И припомнил ему, что финский язык, тот выучил только на двадцатом году своей жизни.

От этой вакханалии с моими Мумми-Троллями на монетах, резко подскочили продажи книги и сувенирной продукции. Мягкие игрушки производства нашей швейной фабрики исчезли с полок Стокманновских магазинов за несколько дней. Та же участь постигла и тарелки с кружками с изображениями сказочных героев.

Нашлись и предприимчивые люди, которые втихую и без разрешения использовали мои рисунки на своих товарах. Но, по мере их выявления, с ними разбиралась юридическая служба нашей корпорации.

Мне тоже досталось славы, и меня опять завалили письмами. Как с благодарностями и просьбами о продолжении приключений любимых героев, так и негативными. Всякие коммерческие предложения я пересылал Ээро Эркко, а письма с угрозами и оскорблениями отправлял матушке, которая пересылала их в столичный департамент полиции. Надо сказать, что из нашей, Улеаборгской губернии не было ни одного подобного письма. Хотя даже у нас в городе нашёлся предприимчивый мужичок, который успел заработать неплохие деньги на перепродаже новых денег, формируя их как наборы со всеми муммиками.

В один из дней, разбирая завалы из пришедших писем, я наткнулся на конверт с отправным штемпелем московского почтамта, от некоего Александра Щукарева. Но вложение конверт было не от этого господина, а от самого Дмитрия Ивановича Менделеева. По крайней мере, именно такая фамилия с инициалами стояла в конце текста. Я перечитал это послание несколько раз, силясь поверить, что оно написано живым человеком. Ведь я прекрасно помнил дату смерти ученого.

Правда я и не видел некрологов в имперской прессе по поводу его смерти. Насколько я помнил, в той, в моей прошлой истории, Менделеев простыл в январе 1907 года и умер от крупозного воспаления легких уже через пару недель.

В этом же мире он выжил. И как я понял, это произошло из-за того, что некий приват-доцент московского университета Александр Щукарев прочёл мою книгу «Между мирами». И загорелся идеей проверить газ гелий, описанный в моей книге как основной наполнитель для дирижаблей. Для получения гелия он воспользовался опытом шотландского химика Уильяма Рамзая, разложив минерал клевеит.

Видимо, что-то у него получилось, и он об этом написал Менделееву, который в компании с химиками Бироном и Байковым отправился в Москву. В письме же Дмитрий Иванович хвалил меня за побуждение к исследованию гелия, который вся это толпа химиков и нашла в конце концов в образцах бакинского попутного газа и в уральском монаците.

— Ну ты и наделал шума своими Мумми-Троллями, — первое что заявил мне Пер Свинхувуд после взаимных приветствий в кабинете у Ээро Эркко.

— Дядя Пека, вы на меня наговариваете. Я не имею никакого отношения к появлению моих героев на монетах княжества. И почему вместо Кнута-музыканта или Сампо-Лопарёнка Захараиуса Топелиуса наш генерал-губернатор выбрал именно Мумми-Троллей — я совершенно не в курсе.

После непродолжительной, но довольной кровавой, гражданской войны Пер Свинхувуд очень сильно изменился. Как внешне — ранения ног привели к постоянной хромоте, так и внутренне. У него очень быстро стало меняться настроение, от благодушного до раздражительного по самым, казалось, незначительным поводам. Вот и сейчас, стоило мне невинно огрызнуться в ответ, как его понесло.

— Не написал бы свою сказку, не было бы сейчас никакого скандала в обществе и в парламенте! — зло ощерившись процедил он сквозь зубы.

— Делать вам там нечего, что ли? У нас в княжестве куча проблем, а вы лясы точите о рисунках на монетах! Взрослые, вроде, люди, а страдаете всякой…

— Так стоп! — прервал меня хозяин кабинета и громко хлопнул ладонью по столу. — Прекращаем собачиться! По крайней мере, у меня в кабинете. Пер, приедешь к нему летом на его пионерские игры и хоть стреляйте там в друг друга! Матти, ты за деньгами приехал? — перевёл взгляд на меня Ээро Эркко.

— Да, дядя Ээро. Но я возьму только тысячу, а остальные, если вас не затруднит, поменяйте на рубли.

Я устал от постоянной нехватки наличных средств. И в прошлом году смог договориться со своим главным литературным агентом, которым и являлся Ээро Эркко, о том, что часть дохода от продажи книг и статей я буду получать наличкой. Всё равно, все средства от моей литературной деятельности шли на тот счёт, с которого я мог получать по двести марок в год. Судя по тому, что дед Кауко не задавал мне никаких вопросов на тему денег, дядя Ээро про наш договор ему не рассказал.

— А зачем тебе рубли? — удивился глава финских аграриев.

— Летом вместе с Эдвином Бергротом поеду в Царицын. Вдруг пригодятся, — пояснил я.

— А! Пока не забыл! Мне ещё передал пятьсот марок Леопольд Мехелин. Это твой гонорар за использование изображения муммиков на монетах. Тоже оставишь?

— Дядя Пека, — обратился я к демонстративно молчавшему Свинхувуду. — Вы можете на эти пятьсот марок приобрести мелкокалиберные винтовки для четырёх новых пионерских отрядов в Нюландской губернии?

— Хорошо, Матти. Я это сделаю, — кивнул он мне. — Но ты всё-таки скажи, что ты имел в виду, говоря, что мы в парламенте хернёй страдаем? Ведь ты именно это слово хотел произнести?

— Да, дядя Пека. Именно это слово. А что я имел ввиду? Ну, например, почему у нас до сих пор нет своего олимпийского комитета. До олимпиады в Лондоне год остался. Или вы думаете, что Стокманны будут постоянно за свой счёт возить финских атлетов на эти соревнования?

— А ведь правда! — воскликнул Ээро Эрко. — Это хорошая тема для моей партии. Обязательно подниму этот вопрос на ближайшем заседании. — И мужчина принялся что-то быстро записывать на листе бумаги.

— Ну вот, спросил я, а тему он забрал, — обиженно проворчал Свинхувуд.

— Ну, так и поддержите дядю Ээро. Ваша же партия профсоюзов в коалиции с аграриями. И можете поднять вопрос о строительстве муниципальных стадионов в каждом городе. Где все могли бы заниматься спортом, и где можно проводить соревнования, отбирая атлетов для олимпийских игр.

— Вот! Ээро дай лист бумаги и карандаш, я запишу, — обратился к своему другу дядя Пека.

— Я сам запишу. Не дёргайся. Это важная и интересная тема. А заодно, уведём всех наших депутатов в сторону от денежного вопроса. Матти, а твой дед не захочет стать меценатом в этом вопросе?

— Он и так им станет, потому что я тоже хочу поучаствовать в Лондонских играх.

— А разве там не с восемнадцати лет можно участвовать? — проявил неожиданные познания Пер Свинхувуд.

— Для участия в индивидуальных стрелковых состязаниях допускаются атлеты с шестнадцати лет. Это мне ответил барон Пьер де Кубертен на моё письмо. Так что, я обязательно поучаствую в этом и возьму на себя обязательства найти средства для поездки группы стрелков в десять — пятнадцать человек.

— Отлично! Матти, ты мне тогда адрес барона дай, я хочу получить более подробную информацию, — обрадовался Ээро Эркко.

— Может ещё какая идея и для меня найдётся? А, Матти? А то я чувствую, что всю олимпиаду аграрии под себя подожмут, — не унимался Свинхувуд.

— Ну, попробуйте изменить государственный герб.

— А что с ним не так? — уставились на меня оба мужчины, а затем перевели взгляд на герб княжества, висевший на стене кабинета.

— Зачем он втыкает себе в голову меч? У нас что, лев-самоубийца?

— Ты неправ, Матти, — холодно произнес дядя Ээро. — У меня просто неправильный герб. На правильном наш лев держит меч остриём вверх, а не за головой как здесь.

— А где тогда у нас правильные гербы? В здании Сената и Сейма висят точно такие же. В школах, гимназиях и лицеях, тоже они. Вы этого просто не замечаете, вам некогда, вы постоянно торопитесь. А ведь этот лев с мечом в голове везде — на вокзалах, почтах и даже на бумажных деньгах. Для вас это ошибка, а для подрастающего поколения это обыденность. Они к этому привыкнут и начнут задавать вопрос, который я сейчас задал вам.

— Хм. Не замечал, — пробормотал Ээро Эркко, рассматривая купюры, которые приготовил для меня. — Да. Это нужно обсуждать! Это неправильно!

— У нас вообще герб неправильный! — возразил я ему. — Почему он с мечами? Да ещё в атакующей позе? Мы собираемся на кого-то нападать и с кем-то воевать?

— И каков же по твоему мнению должен быть правильный герб? — опять начиная злиться, спросил Пер Свинхувуд.

— Ну, у нас в княжестве больше всего крестьян и рабочих. Поэтому лев должен держать в лапах серп и молот. Молот можно в той лапе, в которой сейчас занесённый меч. И тогда уже никто не усомнится, что лев неправильный — молот запихнуть в голову невозможно. К тому же, молоты ведь и боевые бывают…

— Так! Всё! Стоп! Хватит, Матти! Мы тебя услышали! Вот твои деньги, и иди, а мы тут сами подумаем, — Ээро Эркко всунул мне в руку пачку купюр и, даже не попрощавшись, выставил за дверь.

Вот так и давай им советы.

Мой пятнадцатый день рождения отмечали с царским размахом. В прошлом году пирогом обошлись, а в этом году устроили застолье с более чем сотней гостей. Перед этим, правда, пришлось поучаствовать в одном традиционном семейном событии. Но так как я был самым младшим в семье, то наблюдал подобное на пятнадцатилетие у братца Ахти. Поэтому и подготовился с помощью своих дружков.

Традиция, на мой взгляд, была так себе. Нужно было в течение получаса, бродя вдоль берега озера, наловить столько живности сколько удастся. И по количеству улова родители и старики должны определить какой у тебя будет жизнь в дальнейшем. В качестве мерила выступало всё: рыба, раки, головастики, лягушки, жабы и даже улитки.

Понятное дело, что эта традиция распространялась только на родившихся в теплое время года. Зимние же именинники, искали шишки под снегом. Как мне по секрету рассказал брат Эса, он заранее сделал запас шишек, прикопав их в снег в разных местах ельника. Вот и я решил подстраховаться, а заодно приколоться над родственниками.

Вечером, за пару дней до празднования, я, в компании с Ялмаром Стрёмбергом и Тойво Сайпаненом, прошёлся вдоль озерного берега с бреднем и загнал какое-то количество рыбы в заросший «утиным картофелем» залив. Для надежности мы заперли выход из заливчика притопленными плетёными изгородями.

В день же моего рождения, через час после начала торжества, дед Кауко, ехидно улыбаясь, при всех вручил мне корзину и отправил на эту импровизированную рыбалку.

— Не, не, не, — я отдал корзину опешившему старику. — Деда, я же не в парадной одежде в воду полезу. Пойду переоденусь.

Пока переодевался в старые рабочие штаны и рубаху, вокруг деда собралась немаленькая толпа гостей. Которые и пошли вслед за мной, надеясь поразвлечься, глядя как я буду охотиться на лягушек. Но далеко идти нам было не нужно и, дойдя до зарыбленной бухточки, я снова отдал деду корзину со словами:

— Держи! Будешь мой улов собирать.

Конечно, ловить голыми руками скользкую рыбу — ещё то удовольствие, но когда её много, то быстро приноравливаешься. Первой попалась почти четырехфунтовая пятнистая кумжа, которую я и выбросил на берег прямо под ноги деду Кауко. Стоящие на берегу люди сначала опешили, а затем разразились одобрительными криками.

Следующим мне попался ёрш, об которого я исколол правую ладонь, затем, подряд, пять средних лососей, две щучки, ещё одна кумжа. На двадцатой рыбине я сбился со счёта, а ко мне в воду спустился подвыпивший отец, подмигнул мне и стал выискивать и выкидывать на берег загнанную нами рыбу.

А затем он прошёл вперёд и, выдернул одну из наших плетённых изгородей и подняв её вверх, продемонстрировал всем. Мне вдруг стало стыдно, и я, наверное, покраснел. Это заметил и отец. Подошёл и, обняв прямо в воде, обратился к стоящим на берегу гостям.

— У меня четверо сыновей! — но заметив матушку которая грозила ему своим кулачком, быстро поправился. — У меня четверо взрослых сыновей! Умный и воспитанный Кауко, который стал депутатом нового Сейма! Сильный, смелый и трудолюбивый Эса! И честный, добрый и отзывчивый Ахти, который стал секретарём нашего епископа! А это! — Отец встряхнул меня за шиворот рубахи. — Мой четвертый! Который самый-самый…

Договорить батя не успел так водичка была холодная и он, постоянно переступая ногами с места на место, видимо, наступил на рыбу и, поскользнувшись, рухнул в воду, утянув и меня с собой. Когда мы с ним отплевываясь вынырнули, народ на бережку ржал, как стадо шведских меринов.

— Так, ха-ха-ха, вытаскиваем эту пару Матти из их любимого озера, ха-ха-ха, и идём праздновать! — распорядился дед Кауко и первым протянул нам руку.

К моему удивлению, все гости и родственники одобрили мою предприимчивость. Сразу после этой рыбалки мне стали дарить подарки. Надарили всякого разного, от полного хлама в виде набора бронзовых рыболовных крючков до массивного золотого наручного браслета от отца с матерью. А дедуля подарил мне коня. Настоящего, живого, чёрного и громадного английского шайра по имени «Перец» (Pippuri).

И что мне теперь с ним делать? Наездник из меня ещё тот, я больше предпочитаю мобиль, чем гужевой транспорт. Пришлось идти на следующий день к дяде Юнису, отцу Микки, и просить того пристроить англичанина к его тяжеловесам. Вот не было мне печали, подарил дедушка внуку Матти коня…