Великий диктатор. Книга вторая

Глава 23

— Деда, мне твоя помощь нужна, — управляя автомобилем обратился я к старику, развалившемуся на пассажирском сидении.

— И много надо? Больше тысячи не дам! Всё сейчас уходит на организацию производства стиральной машины, — устало бросил он мне. — И зачем я только попросил тебя её придумать?

Первая же сделанная стиралка с ножным приводом оказалась у матушки, которая быстро оценила мою поделку. Ну и похвасталась своей сестре, тётке Сусанне. И той тоже такую захотелось заиметь. А затем такие же потребовали и другие родственники. Пока мастерские кирпичного завода справляются с заказами. Но для массового выпуска этих стиральных машин было решено перенести производство на металлический завод в Гельсингфорсе. Вот дед и мотается постоянно туда и обратно.

— Пфф. Да я не про деньги. Хотя и деньги не помешают, — пробурчал я, объезжая очередную кучу конского навоза. — Я про то, что ты мне обещал десять лет назад.

— Началось! Опять! Всё шантажируешь деда своей памятью? И что же я ещё обещал?

— Ты рассказывал про некую Анну с Лесной улицы, с которой ты кувыркался каждую субботу у неё на чердаке. И пообещал мне, что как только я войду в возраст, то ты мне подыщешь хорошую наставницу.

— Матти! Ты! Я! Митя виттуа! Ой я хёльмё! Ты про эту Анну никому не рассказывал, надеюсь?

— Если бы я проболтался, тебя бабушка Ютта уже давно прибила бы. Да нартту! Какого перкеле? Это же дорога! — начал ругаться уже я, останавливая авто. — Ездят тут всякие на дырявых фурах. А потом за ними убирай, — ворчал я, кантуя приличного размера брёвнышко на обочину.

— Я так понимаю, что у тебя уже женилка выросла, и тебе надоело за купающимися девками на озере подсматривать? — дед Кауко наконец вычленил мою основную просьбу из приведенных в качестве примера воспоминаний.

— По себе людей не судят, — огрызнулся я. — Так поможешь? Или мне просить брата, чтобы он меня в публичный дом сводил?

— Даже не вздумай ходить в подобные места! Слышишь, внук? Я тебе запрещаю! Подцепишь сифилис и всё! А бабу я тебе найду. Есть у меня на примере одна вдовица.

— Надеюсь, не твоя погодка? — подколол я деда.

— Ха-ха-ха! Нет! Всего двадцать пять годков. Как договорюсь с ней, так и дам тебе знать. Рули в управу, я там быстро. А потом меня на оружейный отвезёшь, — отдал он мне распоряжение как только впереди замаячил шоссейный мост через реку Оулуйоки.

Ожидая деда перед нашей управой я читал свежую «Финскую Правду» и поражался насколько позавчерашний день, 18 апреля 1906 года, был богат на события. В передовой статье за авторством Ээро Эркко рассказывалось о начале работы в империи Государственной думы первого созыва.

«Конституционно-демократическая партия», будущие «Кадеты», получили сто восемьдесят восемь мест, а объединившись с партиями «Прогрессивистов» и «Октябристов» даже смогли получить большинство в парламенте. «Трудовая группа» — сто мест. Независимые депутаты — семьдесят мест. Обе польские партии, «Польское коло» и «Группа Западных окраин» получили чуть более полусотни мест. А социал-демократы (РСДРП) — всего двадцать мест.

Целый разворот в газете уделялся и программам этих партий. Но это было мне не очень интересно. Потому что, всё равно, насколько я помнил из истории своего мира, шебутной Николай II разгонит этот парламент уже нынешним летом. И второй точно так же разгонит. Вот когда третий изберут, вот тогда и буду их программы изучать.

Вторым значимым событием прошедшей среды стало назначение на пост министра внутренних дел империи Петра Аркадьевича Столыпина. Его тёзка, Пётр Дурново, продержался на этом посту всего полгода. Про будущее Столыпина я помнил немало. Но самое главное заключалась в том, что вскоре после назначения Петра Аркадьевича царь должен отправить в отставку Витте.

Также в газете было сообщение об убийстве генерала Сухомлинова, который занимал пост Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора. Генерала взорвали бомбой прямо на пороге его дома. Причем, террористка Адель Каган погибла при этом же взрыве. Ответственность за этот акт взяла на себя партия «эсеров-максималистов».

Вообще, революция 1905−06 годов очень сильно отличалась от революции в моём предыдущем мире. Во-первых, у нас не было восстания социалистов и националистов в Финляндии. Во-вторых, хоть в самой империи и было массовое стачечное движение, но открытое боестолкновение случилось только в Москве. В Харькове, Екатеринославе и Ростове-на-Дону вооруженного сопротивления вроде бы и вообще не было. Не было здесь и восстания на броненосце «Князь Потёмкин-Таврический». Зато было на крейсере «Память Азова» в Ревеле.

Ну, и ещё одно событие, которое я вычленил из прочих статей — это сообщение о сильном землетрясении в Сан-Франциско. Сообщение было коротким, без особых подробностей, но я помнил, что это одно из сильнейших и разрушительных землетрясений, случавшихся не только в Калифорнии, но и в США.

На моё четырнадцатилетие я, как обычно, подарков от родственников не дождался. Зато все наши пришлые специалисты, с которыми я так или иначе общался и которые знали о моей днюхе, не остались в стороне. От Бьярнова я получил замечательный швейцарский «солдатский нож», который прилагался в качестве дополнительного инструмента к каждой винтовке «Schmidt-Rubin M1889». Нож имел основной клинок, отвёртку, открывалку для консервов и шило.

Шмайссеры, отец и сын, подарили оружейную энциклопедию Павла фон Винклера. Йорген Расмуссен презентовал мне английский велосипедный электрический фонарь «Ever Ready». Ну и прочие датчане, шведы, японцы и англичанин не остались в стороне и надарили кучу всякой полезной мелочи.

А самые важные подарки привёз к нам домой в Яали фельдъегерь из Гельсингфорса. Через неделю после моего дня рождения. Два письма и две бандероли. Одно послание было от императрицы Александры Фёдоровны, а второе от графа Витте, который продолжал оставаться председателем совета министров и министром финансов несмотря на то, что в моём мире он уже должен был быть отправлен в отставку.

— Матти! Тебе посылки прислали! — прибежали за мной в дом пионеров Петер и Лукас. — Офицер привёз. С настоящей саблей. Мама послала нас за тобой. Бежим скорее, — приплясывали от нетерпения эти два непоседливых человечка.

— Бегите. Скажите, что я сейчас приду, — отправил я мелких с ответом, уже примерно догадываясь от кого послания.

Пусть помучаются. Без меня всё равно не вскроют. А я прогуляюсь. В кои-то веки к нам, в Северную Остроботнию, пришло тёплое лето. Настолько тёплое, что можно было уже купаться в озере. Вчера как раз купались, а я учил плавать своих шведских родственников. Ох и визгу было. Чуть не оглох. Но держаться на воде — научил.

— Ну где тебя носит? — накинулась на меня матушка, когда я наконец соизволил появится дома. — Мы тут уже все извелись. А он ходит, гуляет. Важный такой! Ишь ты!

— Гхх-кха-кха, — я хрюкнул и закашлялся, маскирую свой рвущийся наружу смех из-за некстати вспомненного мультфильма про «Масленицу».

— Так! Хватит кашлять. Открывай послания, — не вытерпела уже бабушка Ютта. — Вот я тебе полотенцем! Мы тут сидим, ждём, дела все бросили. Не доводи, Матти!

Ну, с бабулей спорить себе дороже. Первым делом, взял в руки письмо от императрицы, повертел его в руках, ковырнул ногтем сургучные печати и отдал матушке.

— Мам. Ты его сама вскрой. Тебе же присылала благодарности Александра Федоровна. Ты те письма как-то вскрывала без повреждения печатей.

Мама удовлетворенно вздохнула и ножом для бумаг как-то хитро вскрыла конверт. И извлекла лист дешёвой желтоватой бумаги, который тут же протянула мне.

— Гкхм, — прокашлялся я и начал читать:

«Милый мальчик Матвей, поздравляю тебя с именинами. Желаю тебе всего самого лучшего. Пусть Господь пошлет тебе здоровье и душевный мир, который является величайшим даром для нас, смертных. А твой Ангел хранитель дарует тебе сил для написания новых чудесных сказок». И подпись — «Александра».

— И это всё? — неосмотрительно удивился я и повертел в руках лист бумаги.

Мне тут же попытались отвесить затрещины с двух сторон, но рука мамы столкнулась с рукой бабушки и я не пострадал, но на всякий случай переместился на другую сторону нашего круглого стола.

— Ему царица поздравления присылает! А он ещё и не доволен что послание короткое. Эмма, открывай посылку от царицы, — распорядилась бабушка Ютта.

Мама, покосившись на меня, вскрыла бумажную бандероль, в которой под многочисленными бумажными слоями обнаружилась небольшая картина. С тыльной стороны полотна была приклеена записка. Которая извещала, что перед нами копия картины «Преподобный Доктор Мартин Лютер» авторства художника Лукаса Кранаха Младшего.

— Ой! Божечки! Пресвятой Мартин! — Бабуля как только услышала название картины сразу же начала креститься и тут же затянула гимн «Десять заповедей», написанный тем же Мартином Лютером.

Её пение подхватила матушка, сестрица Анью, тетка Сусанна, а затем уже и я. Мелкие, мои новые братья и дети Аньи просто молчали. Так как им по возрасту рано ещё гимны учить. Вот пойдут в школу, там их этому и научат.

Раньше, когда только попал в это тело, я воспринимал все эти молитвы, службы и песнопения как дань времени. И учил, чтобы не засыпаться перед местными. Но затем как-то втянулся. Особенно после того, как отец Харри поставил меня солистом церковного хора, заявив, что я обладаю очень красивым голосом. Постепенно я затянул в этот хор и всех своих мальчишек из моей банды.

— Радость-то какая! — закончив петь, изрекла бабуля. — Как будто помолодела прям! Хороший подарок! Куда нам её повесить? — баба Ютта, держа в руках картину, стала примерять куда в доме можно повесить столь ценный артефакт.

— Нет, ба! — громко и четко сказал я. — Мы отдадим эту картину в новый храм, когда его построят. С условием. Чтобы отец Харри указал под ней, что картина «Преподобный Доктор Мартин Лютер» подарена семье Хухта русской императрицей.

— Ооо! Да! Так и поступим! — сразу поняла всю подоплёку этого, планируемого мною поступка бабуля, а вслед за ней закивали и остальные женщины, жажда, как говорится, ничто, а вот имидж — это наше «всё».

Наш пастор, как только узнал о планах отца попробовать перевести Яали из статуса села в город, тут же стал активно его в этом поддерживать. Старый епископ нашего диоцеза Отто Иммануэль Колляндер, который приезжал проверять мою одарённость, уже умер. Но и новый епископ Юхо Коскимес вполне благосклонно относился к нашему приходу и поддержал идею с городом.

Так что 1 июня 1906 года, после проведения опроса, одобрения религиозных и светских властей губернии, наше село официально признали городом в финляндском сенате. Всё произошло настолько быстро и беспроблемно, что многие до сих пор удивляются. А многие до сих пор не осознали того факта, что из крестьян вдруг, почти в один момент, стали горожанами.

Зато это быстро осознал наш пастор, который стал на каждой службе агитировать за строительство нового храма. Каменного и более вместительного. Даже начал сбор средств на это дело. Пришлось и деду Кауко внести десять тысяч марок и пообещать священнику, что продаст нужное для строительства количество кирпичей по себестоимости. А мне пришлось написать письмо Эмилю Викстрёму, создателю «моего» памятника, с просьбой посоветовать архитектора для постройки церкви.

До выборов в сентябре, временно, городским Головой назначили моего отца. А вот дядя Раймо Коскинен так и не стал главным городским инспектором. На эту должность нам прислали человека из Улеаборга. Впрочем, когда в сентябре пройдут выборы градоначальника и депутатов городского сейма, вот тогда они и будут вольны решать кого назначать на те или иные должности. Или изменить городской герб, который нам придумали в Гельсингфорсе, основываясь на местных особенностях. Три серебристых рыбёшки с тремя коричневыми кирпичами, нанесенные на треугольный зелёный щит герба, одобряли многие жители Яали. Всем импонировало то, что ни один город княжества не имел до этого треугольного щита в гербе.

— Матти, на, читай, — тем временем, пока я предавался воспоминаниям, матушка распечатала письмо от графа Витте и теперь протягивала мне лист для чтения.

Послание от Сергея Юльевича в отличие от письма царицы было более объёмным. И напечатанным на машинке, а не написанным от руки. В нём министр поздравлял меня с днём рождения, витиевато желал всех благ и благодарил за помощь в предотвращении ограбления отделения государственного банка. А в бандероли оказался набор из четырёх серебряных подстаканников с клеймом Карла Фаберже. Которые тут же заняли почётное место в нашем кухонном буфете.

— Чтобы сегодня же написал ответы и поблагодарил, — строго сказала мама. — И принесёшь мне на проверку.

Я лишь обреченно кивнул соглашаясь с этим требованием.

— Это ты сам сделал? — удивился Александр Бьярнов, крутя в своих руках единственный удачный экземпляр моей копии французской винтовки «MAS-36», который я вытачивал, собирал и подгонял в течение полугода.

Поставленная датчанами линия по производству стволов потребовала всего внимания наших конструкторов Шмайссера и Бьярнова. Так что им стало не до меня, и я был волен заниматься чем угодно. Но, помня просьбу генерала Рамзая о выпуске винтовки, я решил попробовать свои силы как оружейника. Выбрав, как мне казалось самую простую оружейную конструкцию с которой я был неплохо знаком по своему предыдущему миру. Так-то Шмайссер склонялся к тому, чтобы купить по дешёвке лицензию на германскую винтовку «Gewehr 88» конструктора Шлегельмильха.

— Да, дядька Александр, — с некоторых пор старый учитель оружейник позволял мне, называть его именно так.

— Хм, посмотрим, — он взвесил винтовку в руке. — Восемь фунтов. Легкий карабин. Так, затвор продольно-скользящий. И я бы сказал — поворотно-цилиндрический. Два упора в задней части стебля. Там же и рукоять взведения. — Старый мастер стал быстро разбирать винтовку, как будто имел дело именно с ней каждый день. — Короткий затвор должен увеличивать скорострельность. Это понятно. Почему не делал воронение? — поднял он глаза на меня.

— Так, это. Отказали. Сказали работы много. А сам я не стал экспериментировать. Мы же с вами не проходили воронение ещё, — начал оправдываться я.

— Ну да, ну да. Это ты правильно поступил. Так, магазин на пять наших восьмимиллиметровых патронов. Целик на тысячу двести метров. Пристрелял?

— Да.

— Хорошо, потом проверим. Так, не понял, а где предохранитель?

— Нету его. Не смог придумать как запереть конструкцию.

— Ладно, подумаем потом вместе. Что дальше? Ага! Заряжание обоймой сверху. Это понятно. Ствол переделка от норвежского «Крага». Ствольная коробка и магазин винтовки штампованные, а не кованные. Какой металл использовал?

— Крупп-Люкс. Из тех листов, что вы мне отдали ещё зимой.

— Ясно. Деревянных частей сколько?

— Трое. Тьфу! Три. Из берёзы резал, — похвастал я.

— Вижу-вижу. Так, а это маленький шомпол такой? Как он у тебя вынимается? А! Защёлка. Ого! Так это штык, а не шомпол. Удивил ты меня, парень. Как есть удивил. Пойдем до герра Шмайссера, покажем ему твою поделку.

Луис Шмайссер, которого мы смогли найти только в пружинной мастерской, сначала молча выслушал объяснения Бьярнова, затем мои и только потом приступил к разборке винтовки.

— Конструкция интересная, перспективная, простая. Но есть и минусы. Для перезарядки надо постоянно её опускать или отодвигать, а то есть вероятность получить в глаз своим же кулаком. Естественно, что это отрицательно будет влиять на скорострельность и точность стрельбы. Надо делать длиннее приклад, — вынес он свой вердикт. — Ну и отсутствие предохранителя, штампованные части. Но это всё решаемо. А всего частей сколько? Матти, описание и чертежи есть?

— Да, герр Шмайссер. Вот, — я передал ему картонную папку с документами, которые предусмотрительно прихватил с собой. — Деталей в карабине ровно пятьдесят.

— Можно же на основе его карабина полноценную винтовку сделать, — влез с предложением Бьярнов.

— Можно, Александр, можно, — согласился с ним немецкий оружейник. — Но сначала надо довести до ума этот карабин. И, сделав пробную партию, отвезти в Гельсингфорс барону Рамзаю. Он как раз карабины и хотел от нас получить. Мы же обсуждали с тобой выпуск карабинов на основе «Gewehr 1888», — напомнил он старому мастеру. — Оружие-то для пограничников нужно. Чем оно короче и легче будет, тем лучше.

— Ну, что же, молодой человек, — Шмайссер развернулся ко мне и, обхватив мои плечи ладонями, произнёс торжественным голосом. — Поздравляю! Вот теперь ты точно настоящий оружейный конструктор. А теперь, господа, пойдёмте, постреляем из карабина Хухты.

Марико Хонда ещё раз перечитала письмо от мужа и счастливо вздохнула. Все, почти три года, она твердила, что её Котаро жив и он скоро вернётся. И делилась своей уверенностью с сыновьями.

Когда ей принесли весть, что её «свет» пропал без вести, она не верила и ждала. Когда, после окончания войны, оказалось, что её муж попал в плен, она верила и ждала. Когда её и сыновей поразили в правах, и они из сословия «Ши» стали отвергнутыми «Бураку», она верила, ждала и терпела. И возносила молитвы Эбису, богу удачи, утренней зари и защитнику детей. В которых благодарила седьмого бога за то, что её муж был удачлив ранее и сумел накопить достаточно средств, на которые они теперь и жили. И молила о том, чтобы удача не оставила её Котаро и сейчас.

И её молитвы были услышаны. Позавчера она получила пакет из русского консульства, в котором находилось письмо от Котаро и документы, дающие право на выезд из страны. Её лучик света, её ненаглядный нашёлся в далёкой и холодной России. Он сумел, находясь в плену, подружиться с русскими солдатами, и те увезли его в Финляндию, одно из княжеств Российской империи.

И удача не оставила его. Он смог устроиться и теперь хотел, чтобы его семья переехала к нему. Марико было, конечно, страшно ехать в чужую страну, но в родной Японии у неё и у её детей больше не было будущего, и она ответила согласием.

С большим трудом удалось продать дом и часть имущества, так как никто не хотел связываться с «Бураку», а те кто захотел, старались получить из этого максимальную прибыль. Так что большую часть вещей и мужнину библиотеку они просто оставили в проданном доме. Токийский университет, в котором работал раньше её муж, отказался бесплатно забрать даже научные труды по электротехнике и металловедению. Из-за того, что они принадлежали отверженному.

И, спустя месяц после получения письма от мужа, она с детьми ступила на борт парохода «Петербург». Который зашёл по делам русского консульства в Токио и, подобрав неожиданных пассажиров, направился в китайский Гуандун за грузом чая — и далее, в далёкую и загадочную Финляндию.