Великий диктатор. Книга вторая

Глава 5

— А он точно, того? А? — спросил у меня Микка, сидя на самом верху сверлильного станка и опасливо косясь в сторону остатков двигателя.

— Гарантирую! — я подошел к груде железа и слегка пнул её ботинком. — Видишь? А ты чего ржёшь? — перевёл я внимание на угорающего от смеха Мауно Уотила.

— Ха-ха-ха, — и не подумал останавливаться мой работник. — Как он взлетел на станок! А? Ха-ха-ха! Ну чистый обезьян! Уха-ха-ха!

— Если бы это железо на тебя поскакало, то ты тоже бы взлетел, — с нотками обиды проворчал мой кузен. — Да помогите мне! Я тут за что-то штанами зацепился и слезть не могу!

— Ха-ха-ха! — зашелся в новом приступе смеха первый пионер Улеаборга, а я, ухватив скамью, поволок её к сверлильному станку чтобы помочь мелкому слезть.

Первый собранный нами двигатель проработал всего две минуты с небольшим. А затем, наверное поймав клина, подскочил на верстаке и, раскидывая кирпичи, которыми был обложен, поскакал в сторону моего кузена. Надо отдать мелкому должное, он не растерялся, а той самой обезьяной, которую упоминал Мауно, взлетел на сверлильный станок.

Сам по себе сверлильный станок был низким, так как был горизонтальным. Но занимал он места много, и мы поставили его «на попа». Вот на эту, получившуюся нашими стараниями трехметровую конструкцию, Микка и взлетел, по-моему, даже не используя рук.

О том, что нам может потребоваться стенд для испытаний и обкатки, я вспомнил слишком поздно, когда мы пытались при помощи ручного привода хоть немного обкатать двигатель. По-хорошему, мне надо было его отволочь на один из наших заводов и там, подключив к приводу паровой машины, обкатать хоть пару дней. Но меня победила лень. И мы с пацанами, обложив движок фирменными зелёными кирпичами с клеймом «TH» (Tiili Huhta), запустили его.

Обидно, конечно, что надо теперь всё начинать с начала. Но главное — это то, что он всё-таки заработал. И это очень хорошо. Начало, как говорится, положено.

При моей помощи Микка спустился и пожаловался:

— Я ногу поцарапал, сильно, — и задрав штанину, продемонстрировал свежую и довольно глубокую царапину.

— Сейчас «зелёнью» (vihreä) смажу, — пообещал я и направился к комоду, в котором у меня была аптечка.

Один грамм сухого анилинового красителя я разбавлял в ста миллилитрах пятидесятиградусного медицинского спирта. Спиртометр я так и не смог найти, поэтому использовал уже готовый спирт из аптеки.

Получившийся у меня путём опытов раствор, я стал испытывать на себе и на Микке. Царапины и раны он заживлял неплохо. А так как в финском языке не было такого слова как «зелёнка», я просто назвал получившийся препарат «зеленью». Но я всё равно был уверен, что где-то ошибся в расчётах, и с нетерпением ждал возможности съездить в Гельсингфорс, чтобы озадачить дальнейшими опытами своего двоюродного брата Томми, мечтающего о карьере химика.

Дед Кауко, как обычно, не сдержал своё слово и увёз оба баллона с красителем в столицу, дав мне отсыпать на опыты не больше четырёх фунтов порошка. Ну, я его особо в этом и не винил. Всё-таки любые анилиновые красители были очень дорогостоящим материалом. Вот только зачем он по-началу обещал отдать мне целый баллон, я так и не понял.

— Только немного. Она жжётся, — расстроился мой кузен и принялся закатывать штанину чтобы освободить доступ к ране.

— Что за «зелень»? — поинтересовался у него Мауно.

— Лекарство для заживления ран. Специально для использования летом в лесу. Зелёная же, — пересказал он нашему приятелю сказку, которую я придумал для мелкого. — Для маскировки, чтобы никто не увидел, и животные кровь не учуяли.

— О как! — поразился первый пионер Улеаборга. — А для зимы будет белая?

— Нет, поверх раны обработанной «зеленью» будет наматываться белый бинт, — пояснил я мальчишке, попутно нанося раствор на царапину Микки. — Так и не видно будет, и теплее.

— О! А летом можно зелёный бинт использовать, — проявил чудеса смекалки Мауно.

— Да. Именно. Молодец, Мауно! Хорошая придумка!

И закончив возится с ногой кузена, запряг всех на уборку, так как из расколовшегося корпуса уже натекла изрядная лужа масла и остатков бензина из крохотного жестяного бака. Слава Богу, что ничего не загорелось и обошлось без пожара.

Кто бы мог представить, что найти бензин в нужных количествах в нашей губернской столице — почти невозможно. В шести аптеках мне удалось разжиться только примерно двумя литрами этой горючей жидкости, продаваемой за неприличные деньги. В основном, в склянках, объёмом в полгоршка (483 грамма) — как антисептическое средство и средство для снятия зуда у младенцев. А ведь в Гельсингфорсе бензин уже продают в больших жестяных банках, как топливо для паяльных ламп и примусов. Надо будет заказать.

Но сначала нам предстоит разобрать этот металлолом и выяснить, что стало причиной аварии. И самое главное, надо организовать нормальный испытательный стенд и растрясти деда Кауко на небольшой паровой двигатель и динамометр. И было бы неплохо поставить в моей мастерской или кран-балку, или простой блочный подъёмник. А то скоро пупок развяжется тягать это железо.

Неожиданную просьбу Леопольда Мехелина о написании продолжения приключений «муммиков» я тоже выполнил. Правда, несколько необычно.

Я долго насиловал свою память, пытаясь выудить хоть что-либо о похождениях Мумми-Папы. И понял, что из тех крох, которые я вспомнил, полноценной книги не получится. И вместо продолжения я написал приквел. О происхождении и приключениях Мумми-Мамы.

За основу этих приключений я взял американскую рифмованную историю «Хроника бутербродной войны» Теодора Гайсела. Сюжет я помнил довольно хорошо, вот его и изложил простой прозой. Описав племена Юкков и Зукков, как враждующих «муммиков», различавшихся только тем, как они едят бутерброды. Юкки — ели бутерброды маслом вверх, а Зукки — маслом вниз. Теодор Гайсел и сам взял за основу своей сказки войну остроконечников и тупоконечников из «Приключений Гуливера» Джонатана Свифта.

Мумми-Мама происходила из племени Юкков и очень боялась начала войны между двумя враждующими племенами, поэтому, построив плот, отправилась на поиски более спокойного места для жизни. Ну, а дальше всё по канону. Поднялся шторм и принёс её прямо к кораблю Мумми-Папы — «Морзкой Аркестр».

Правда, готовый текст отправил не самому Мехелину, а отдал деду. Всё-таки договор на печать книг этой серии был заключён со Стокманнами, и пусть сам решает, отправлять ли его ещё и Ээро Эркко для публикации в «Финской правде». А столичному градоначальнику отчитался в письме, что книга написана и отправлена издателям.

И со спокойной совестью взялся за написание книги по сюжету «Бесконечной истории» Михаэля Энде. Кое-какие наработки мной были уже сделаны заранее. Например, я планировал заменить многие имена в тексте с немецких на финские и шведские. На имена своих родственников. Того же Атрею на Андреаса Викстрёма, а Бастиана Бальтазара Букса на Микки Юниспойка Йокинена. Мелкий давно просил, чтобы я его включил в какою-нибудь книгу. Вот и побудет главным героем.

Дракона Фалькора решил заменить на скандинавского дракона Фафнира, а волка «Ничто» на волка «Фенрира». Всё-таки книгу я собрался писать для финнов и шведов, а им ближе будут их мифологические существа.

Много написать я не успел. Припёрлись родственники и украли у меня всё свободное время на две недели вперёд.

Но началось всё с того, что сначала вернулся дед Кауко из Гельсингфорса и привёз две дюжины эскимо в ящике со льдом. Вернее, не эскимо, а «саамский лёд» (sami jaa), как назвали Стокманны это лакомство. Одна дюжина была выполнена просто в виде брикетов мороженого, покрытого шоколадной коркой, а вторая — с палочкой для держания, как в настоящем эскимо из моего предыдущего мира. Вот ведь, а я даже и не говорил на этот счёт ничего. Видимо, стокманновские кулинары в процессе изготовления или тестирования, сами догадались, что так удобнее.

— Матти, а у тебя случаем нет ли придумок для нашего бондарного завода, — поинтересовался дед, когда мы поужинали, слопали по мороженому и сидели пили чай.

— А что с ним не так? Бочки никому что ли не нужны?

— И бочки, и ящики, и прочее тоже. Что-то не так рассчитали Тапио с Ларсом Нюбергом, и дохода у них практически нет.

— А как же их проект по продаже семян в Германию? Они же для этого завод покупали.

— Пойду-ка я к себе, вы сами тогда со стола уберите, — влезла в наш разговор бабушка Тейя, поняв, что дальше будут только какие-то неинтересные разговоры.

— Иди, Тейя, иди. Конечно, уберём, — согласился дед со сватьей. — Внуки, вон, уберут. — Кивнул он на меня и, не найдя взглядом Микки, поинтересовался. — А куда этот, с шилом в одном месте, подевался?

— У себя в комнате, наверное, — предположил я. — Деда, так чего там у дяди Тапио и дяди Ларса не ладится?

— Да ничего у них не ладится, — тяжело вздохнул старик. — Хорошо ещё, не в убыток работают, но и прибыли почти нет. Только на ваших с Райтом поддонах и выезжают. Это вы с англичанином хорошо придумали.

Ну, допустим, придумал только я. Вернее, вспомнил про эту тару. Но, так как идею погрузки кирпичей в вагон при помощи крана и поддона воплощал в жизнь именно наш управляющий кирпичным заводом, то дед считал основным изобретателем именно его. Хотя Кевин Райт и заявлял всем, что это чисто моя придумка.

— Я даже зарегистрировал этот поддон. Уж очень хорошо его раскупают. От Райта я деньгой откупился, тару эту на отца твоего оформил. Ругаться-то не будешь?

— Ай, — махнул я рукой. — Сделал и сделал. Пусть будет ему на патроны. Не драться же с тобой снова?

— Ха! Здесь нет твоего тонтту. Так что драться тебе со мной точно не стоит.

— А ты уверен? — и я специально покосился мимо него на тёмный дальний угол гостиной.

Дед дёрнулся и резко обернувшись, уставился в темноту.

— Что? И здесь себе уже нечисть завёл? — развернулся он ко мне и мелко перекрестился. — Или придумал, чтобы любимого деда попугать?

— Считай, что придумал, — уклончиво согласился я с ним.

— Точно, придумал? Про хозяина? А то мне кажется, что кто-то в спину смотрит, — дед опять покосился в темноту.

— Да то Луми, наверное, — попытался я успокоить старика. — Ну, кошка наша, белая, — и позвал. — Кис-кис-кис, Луми.

Из темноты, и правда, прибежала наша киса, и с мурчаньем забралась ко мне на коленки. Ишь ты, до сих пор дед Кауко помнит как за ним мой Хиири охотился. Но здесь, в городском доме, я ничего подобного нашему тонтту не чувствовал. Единственное похожее тепло, вроде исходящего от моего домового, я ощущал несколько раз только в лицее. Но так и не смог увидеть источник.

— Вот, я же говорил, что кошка. Так что там надо на бондарный завод? — решил я вернуть разговор в прежнее русло.

— Ну, я подумал, может у тебя есть идеи, что можно выпускать ещё такого, прибыльного. А то ведь у них могут забрать приют, а, значит, и твоих пионеров.

— Почему? У предыдущей хозяйки же не забрали, хотя она полгода банкротом считалась! Или ты так на меня надавить решил? — зло прищурился я.

— Да больно мне надо на тебя давить. Просто предположил, — проворчал дед и налил себе ещё чаю.

После довольно продолжительной паузы, когда я перебирал в голове то, что можно реализовать на деревообрабатывающем предприятии, а дед цедил из кружки чай, зажав зубами кусочек сахара, ответил.

— Есть у меня одна идея. Сейчас за бумагой с карандашом схожу и объясню, что я придумал.

И почти полчаса пытался донести до деда Кауко, что такое конструктор, для чего он нужен и как изготавливать детали. Про сам конструктор из дерева я вспомнил давно, ещё лет в пять, когда играл в кубики. В моём прошлом детстве кто-то мне на день рождения подарил разборный деревянный домик. И я очень долго играл им. Разбирая и собирая эту игрушку, пока не потерял к ней интерес.

— Да понял, понял, — остановил меня старик. — Конструктор, значит? — дед почесал свой затылок. — Это, как ты предложил твой пистолет выпускать? Хм, хорошая идея. Сколько тебе времени надо, чтобы образцы сделать?

С «Пионером-2», как я назвал свою копию «GB-22», теперь, как с писанной торбой, носился Александр Бьярнов, мой учитель-оружейник. Ему очень зашла идея конструктора пистолета. Сложить в коробочку готовые детали, положить инструкцию по сборке и можно спокойно продавать. Правда, он решил мой пистолет несколько переделать, после того как я предположил, что пистолет можно сделать переломным, как охотничье ружьё. И сейчас был полностью занят именно этим. А меня отправил учиться работать на штамповочном прессе, чтобы я ему не мешал.

— Деда! Я с деревом не очень умею работать, — ужаснулся я перспективе вырезать всё детали для домика в одиночку. — Может, ты мне Эсу в помощь пришлёшь?

— Ха! Да я тебе и Эсу, и Тапио зашлю. Завтра же! Нет. Стоп. Не завтра. Послезавтра они к вам приедут — и начинай создавать этот конструктор. С полным описанием.

— Хорошо, — вздохнул я, поняв, что опять теряю свободное время. — Деда, только пусть не забудут инструменты взять и древесину какую-нибудь.

— Я им забуду, — погрозил старик своим кулаком куда-то на запад.

— Там Швеция, наш хутор у тебя за спиной, — съязвил я.

— Тьфу. Без сопливых знаю, где что. Всё! Спать иди! Я сам самовар и чашки уберу, — удивил он меня своим желанием что-то сделать по дому.

Пока мы с дедом вели заумные разговоры, Микка попятил из ящика с мороженым ещё три брикета «саамского льда» и так им надегустировался, что на неделю слёг с простудой. Из-за чего, приехавших к нам дядю Тапио и брата Эсу, заселили в мою комнату, а мне пришлось перебираться к бабушке.

Зато с двумя опытными столярами мы за две недели смогли сделать целых шесть разнообразных комплектов конструктора. Начиная от простого домика, который и был как раз у меня в прошлой жизни. И заканчивая сборной церковью и маяком. Дерева и бумаги извели просто пропасть. Причём, бумажной волокитой — составлением технологической инструкции по сборке и списков с рисунками деталей, занимался исключительно я.

— Мозес, вот объясним мне, зачем тебе понадобилось обстреливать крестьянские поля? — спросил начальник штаба особой китайской бригады Великого княжества Финляндского генерал-лейтенант барон Николай Каульбарс у командира Санкт-Мехельского стрелкового батальона полковника Мозеса Мурмана. — Это ещё хорошо, что вы кроме воронок больше ничего не натворили. А если бы убили какого-нибудь местного пейзанина? А? Мне и так всю плешь из-за этого обстрела проел вице-адмирал Алексеев.

— Барон, мы же никого не убили. Зато, приданные нам артиллерийские батареи, пристреляли свои сектора. На всякий случай. Виноват. Надо было запросить разрешение в штабе. Пошёл, вон, на поводу у нашего прожектёра, — кивнул он в строну своего начальника штаба полковника Александра Туринга.

— Хм, Александр Лаврентьевич, ну, право слово. Могли бы и у меня спросить разрешения, — уже более мягко пожурил он офицера которого знал ещё мальчишкой и который учился с его младшим братом в кадетском училище на одном потоке.

— Увлёкся, Николай Васильевич, — стал оправдываться начальник штаба Санкт-Мехельского стрелкового батальона. — Помните Матти Хухту? Ребёнка-писателя, который написал нам песню и подарил пулемёт?

— Ну да, конечно. А причем здесь этот мальчик? — удивленно изогнул бровь генерал-лейтенант.

— Он состоит в переписке с лейтенантом Аймо Кахмо.

— С поручиком! Вы забыли, что нам приказано перейти на имперские звания?

— Виноват! — рявкнул полковник Тауринг.

— Так что там с этим поручиком и мальчиком?

— У них завязалась переписка, в которой этот ребёнок неожиданно проявил обширные познания в обустройстве полевых позиций. Поручик Кахмо дал мне почитать эти письма, и я был вынужден признать, что многие из предложений Матти, нам могут пригодиться. Кое-что мы уже…

— Стоп-стоп! Полковник! Вы в своём уме? Александр, ты ли это? Как тебя понимать? Что значит — пригодиться?

— Николай Васильевич, давайте пройдёмся до близлежащей позиции и на месте всё осмотрим. А затем, если я по-вашему сделал что-то во вред своему подразделению, то можете меня наказать.

— Даже так? — озадачился барон. — Ну, ладно, полковник, веди.

Через десять минут путешествия по капитальной траншее глубиной два метра, обшитой досками, и с противошрапнельными козырьками, кавалькада из десятка офицеров достигла первого отворота с полноценными дверьми в деревянной стене.

— Прошу вас, — открыв дверь, полковник Тауринг предложил генералу войти первым.

— Что это? — даже не подумав никуда заходить, поинтересовался барон Каульбарс.

— Это проход в дерево-земляную огневую точку, ваше превосходительство! — отрапортовал полковник.

— Ну так и иди первым, а я за тобой.

— Так точно, — козырнул обер-офицер и юркнул в проход.

Недлинный коридор привёл господ офицеров в блиндаж с тремя прямоугольными бойницами. В самом укрытии на треноге стоял пулемёт Хайрема Максима и находились двое младших чинов, которые при появлении высокого начальства вытянулись по стойке смирно.

— Так, ещё одно нарушение, — укоризненно покачал головой генерал. — Я же приказал размещать пулеметные команды во флешах.

— Во флешах пулемёты ничем не защищены от шрапнели неприятеля, — смело возразил генерал-лейтенанту местный начальник штаба. — А так, мы все свои шесть пулемётов спрятали в шести подобных укреплениях. Над нами три наката шестидюймовых брёвен и десять дюймов земли. Спокойно защитят даже от прямого попадания трехдюймовой бомбы.

— Хм, — генерал-лейтенант посмотрел на потолок и заключил. — Ну, да. В этом что-то есть. Но вы всё-равно нарушили мой приказ о постройке флешей.

— Никак нет, ваше превосходительство, — подал голос и командир батальона. — Флеши готовы, и переместить туда пулемёты не займёт много времени. Прикажете переместить?

— Ха. Хитрецы. Нет. В этом, — он обвёл руками огневую точку и позаглядывал в бойницы. — В этом что-то есть. А что у вас там? Что это за столбики с верёвочками? — И он указал пальцем на центральную бойницу.

— Это заграждения из колючей проволоки. Для замедления продвижения солдат противника. Им, для того чтобы преодолеть эту полосу препятствий, придётся подниматься в полный рост, что даст преимущество нашим стрелкам.

— Колючая проволока? Первый раз про такую слышу! Давайте к ней сходим и взглянем, что вы там придумали. Или? — генерал внезапно остановился. — Или это тоже тот ребёнок придумал? Как его? Хухта?

— Так точно! Матти Хухта! И да, это он придумал. Написал в одном из своих писем.

— Александр, — обернулся барон Каульбарс к полковнику Таурингу. — Денька через два навести меня в штабе бригады и письма эти прихвати с собой. Хорошо?

— Так точно, Николай Васильевич, — козырнул в ответ Александр Тауринг.

— Ну, что же, господа, ведите меня к этой вашей колючей проволоке. Посмотрим, насколько она колючая.