Майкл, задыхаясь, подъехал к своему дому.
Он совсем выбился из сил. На душе было тоскливо. Мальчик вошел внутрь. Мать сидела за кухонным столом, положив голову на руки. Перед ней стоял бокал с дешевым вином.
— Что-то ты припозднился. — Мама подняла на него усталый взгляд. У нее всегда был изможденный вид. — Ты говорил, что репетиция закончится в восемь.
— Пришлось задержаться. — Майкл держал под мышкой футляр с флейтой. Мать не разрешала оставлять инструмент в школе. Спорить было бесполезно. — На следующей неделе рождественский концерт. Ты помнишь?
— О! — Мать посмотрела на стопку конвертов и перебрала те, что лежали сверху. Затем дрожащей рукой взяла бокал и отхлебнула от него. — Я и забыла. — Она исподлобья посмотрела на сына: — Ты подумал о том, что я сказала?
— Про барабаны? — Майкл посмотрел на ногу: пятка теннисной туфли протерлась до дыр, похоже, он натер мозоль.
— Да, — терпеливо ответила она. — Твой отец играл на барабанах. Он обрадуется, когда увидит, что ты тоже научился. — Ее голос немного потеплел.
— У него новая семья. — Майкл прошел на кухню и налил себе стакан воды. Он не любил, когда мама заговаривала о барабанах или об отце. Это невыносимо. — К тому же, — он одним глотком опорожнил полстакана, — я не люблю ударные. Предпочитаю играть на флейте.
— Но ты мог бы хотя бы раз... — Она нерешительно замолчала, потом вздохнула и взглянула на конверты. — Впрочем, не важно. Флейта — тоже здорово. Играй на чем хочешь.
— Хорошо. — Майкл допил воду и поставил стакан. Он долго смотрел на мать. Раньше, когда они жили с отцом, ее считали красавицей. Казалось, у них была дружная семья. Но три года назад отец признался, что изменял матери. В другой части города у него подрастали двое детей. Теперь он переехал к ним и изредка звонил Майклу, чтобы узнать, как они поживают.
Мальчик вспомнил, как впервые увидел барабанную установку. Тогда он ходил в подготовительный класс. Отец посадил его на стульчик и дал в руки барабанные палочки:
— Когда вырастешь, тоже будешь играть на ударных, как я.
Улыбка отца до сих пор стояла у него перед глазами. Он и сейчас слышал его голос, в котором звучала надежда.
Уходя, отец почти ничего с собой не взял. Только самое ценное: ударную установку и мамину красоту. Все, что у нее было. Майкл жалел ее, а она переживала из-за того, что у них мало денег, чтобы заплатить по счетам, и не могла ничего изменить. Бедная мама. Она пожертвовала собой ради него. Если бы не он, Майкл, мама могла бы начать все сначала: новый брак, новая семья. Она могла бы поступить так же, как отец.
Мальчик подошел к матери, положил руку ей на плечо и поцеловал в щеку:
— Тебе помочь?
Она вздрогнула от удивления, услышав его вопрос, и подняла усталое лицо:
— Я справлюсь. — Она улыбнулась, но глаза оставались грустными. Мама не успела снять больничную униформу. Она работала санитаркой: меняла постельное белье, выполняла мелкие поручения. — Завтра двойная смена. Так что меня не жди, буду поздно.
— Понятно. — Он немного помолчал. — Ты слишком много работаешь.
— Такова жизнь. — Она слабо улыбнулась и, прищурившись, взглянула на сына: — А у тебя все хорошо? Ты как-то странно себя ведешь.
— Все отлично! — Он широко, но фальшиво улыбнулся. Майкл не любил и не умел лгать. — Мама, — он нежно дотронулся до ее плеча, — я тебя люблю.
— Я тебя тоже. — Она отвернулась от конвертов со счетами. Жить на ее зарплату и платить по счетам — нелегкая задача, почти высшая математика. Особенно в последнее время. Отца уволили, и он больше не мог посылать им деньги.
Майкл прошел по коридору, с отвращением глядя на вытертый ковер и обшарпанные стены. Они переехали сюда с матерью после развода. С тех пор владелец квартиры ни разу не делал ремонт. Мальчик вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Может, попрыгать со скакалкой? Он часто так делал, когда на душе кошки скребли. Порой он так злился, что ему хотелось разбить окно или ударить кулаком в стену. Тогда он брал скакалку и прыгал, полчаса или больше — пока боль не утихала.
Скакалка висела на дверце шкафа, словно поджидал его. Что ж, это его немного успокоит.
А может, поиграть на флейте? Футляр был холодным после долгой поездки. Он положил его на край кровати и открыл.
Майкл долго разглядывал инструмент.
«Учись играть на барабанах», — услышал он слова матери. Нет, ни за что. Он вынул флейту и коснулся губами холодного металла. Майкл решил сыграть любимую песню из программы рождественского концерта — «Святая ночь». Он достал листок с нотами, раскрыл его и пробежал глазами, впитывая значение слов. Майкл никогда не испытывал ничего подобного. Удивительное чувство. Святая ночь. Он играл негромко, но красивая мелодия наполнила всю комнату, Мама наверняка ее слышит. Может, ей понравится, и она придет в его комнату и побудет с ним немного? Захочет послушать, как он играет? Она целый год не слышала его — с прошлого рождественского концерта. Он занимался в школе и дома, пока она была на работе.
Он не хотел думать о том, что она сидит в другой комнате и мечтает, чтобы он играл на барабанах.
Майкл играл на флейте, а в голове звучали прекрасные слова: «Тихая ночь, святая ночь... Ныне родился Христос, мир и спасение всем Он принес... Свыше нас Свет посетил». Музыка увлекла его за собой и избавила от боли, которая еще минуту назад впивалась в него и раздирала когтями на части, словно огромный медведь-гризли. Эта боль чуть не сожрала его. «Бог нам Спасителя дал...»
Где же Спаситель? Неужели некогда и впрямь родилось Дитя, Которому предстояло спасти мир? Отец и мать никогда не рассказывали о Нем. Они не ходили в церковь и не учили Майкла молиться. Но эта песня почему-то наполнила его душу надеждой. Святая ночь... Неужели это произошло на самом деле, пусть давным-давно?
Майкл опустил флейту на колени. Похоже, люди думают, что на флейте играют только геи, а его считают трусливым эмо. Разве он похож на девчонку? Майкл положил флейту на кровать и выглянул в окно. Он прекрасно знал, что оно выходит на северо-запад, и посмотрел туда, где в трех милях от их дома с новой семьей жил его отец.
«Папа, я никогда не буду играть на ударных...»Темнота завораживала его. Он уставился в пустоту. Зачем он туда смотрит? Отцу нет до него дела. Все решено. Кончено. У него новая жена, дети. А мать? Если бы не он, великовозрастный сынуля, которого нужно кормить и одевать, она могла бы сходить на свидание. Из-за него она выбивается из сил.
Он вспомнил о том, что в понедельник придется возвращаться в школу, и привычная боль вернулась. Наверное, все слышали, как Джейк Коллинз орал на него сегодня, обзывал геем. Все из-за того, что Майкл играет в школьном оркестре. И опять одноклассники будут презрительно посмеиваться над ним и перешептываться. Его считают мямлей, потому что он играет на флейте.
Майкл сочувствовал ребятам вроде Холдена Харриса. Джейк и его шайка никогда не отстанут от Холдена, тем более что он подружился с Эллой. Но есть одно отличие... Холден ничего не понимает. Он живет в своем маленьком мире и не чувствует душевной боли.
А Майкл Шварц? Худой Майкл Шварц в дешевых шмотках? Где ему спрятаться? Он оглядел комнату. Узкая кровать, пробковая доска для заметок. К ней прикреплена прошлогодняя контрольная по математике и билеты на бейсбольный матч — они с мамой ходили на него два года назад. И еще старое приглашение на пятикилометровый забег. Когда-то ему казалось, что упражнения со скакалкой помогут ему стать отличным бегуном. Мрачная пустота за окном... флейта на кровати...
Кто ему поможет? Майкл закрыл глаза. В голове до сих пор звучали громкие злобные крики: «Ты же гей, так? Говори, давно пора признаться! На флейте играют только геи... На флейте играют только геи...»
Как он объяснит ребятам из Фултонской школы, что Джейк Коллинз врет? Флейта помогала укротить боль — правда, ненадолго.
Надо успокоиться. Майкл не хотел играть на барабанах. Он уже не маленький мальчик, который сидит рядом с отцом и мечтает, что когда-нибудь будет играть вместе с ним. Все, хватит! Ему нравится играть на флейте, но он не гомосексуалист. Пусть Джейк болтает что хочет. Майкл крепко зажмурил глаза. Боль усиливалась. Если он не найдет выхода, она разорвет его на кусочки! Это может случиться в любую минуту. А потом... единственное убежище в мрачном лесу... Майкл открыл глаза. Вот оно!
Скакалка!
Взгляд метнулся к прибитой у двери перекладине. Он редко на ней подтягивался, но знал, что она выдержит его вес. Страшная мысль захватила его сердце, разум и душу, словно лесной пожар или сильнейший наркотик. Кому он нужен? Одноклассники даже не заметят, что он перестал ходить в школу. Отец перестанет мучиться от чувства вины (если, конечно, он вообще мучился), ему больше не придется посылать им деньги. У него новая семья и дети, которые будут играть на барабанах, когда подрастут.
Мама не будет работать две смены подряд.
Майкл видел только один выход. Надо торопиться, пока он не передумал. Мальчик встал, схватил веревку и обвязал вокруг шеи. Грубые волокна царапали кожу. Он закашлялся. Быстрее, пока он не испугался и не струсил! Это принесет облегчение и спасет от боли. Последнее слово останется за ним. В понедельник никто не станет его дразнить.
Он недолго пробыл бойскаутом (если у тебя нет отца, это не так уж весело), но научился завязывать узлы. Ему понадобилось меньше минуты. Он сделал петлю и затянул узел потуже, чтобы тот не скользил. Осталось лишь повиснуть на веревке. И все закончится! Больше не будет ни Джейка Коллинза, ни отца, который живет в трех милях на северо-востоке. Больше никто не подумает, что он гей — из-за того, что он любит играть на флейте.
Флейта.
На минуту он о ней забыл. Что ж, это тоже выход. Сегодня вечером учитель сказал, что Майкл — один из лучших флейтистов, которых он когда-либо слышал. «Когда-нибудь ты будешь играть в симфоническом оркестре, Майкл... Тебя ждет светлое будущее».
Светлое будущее... светлое будущее... светлое будущее...
Может, не стоит? Майкл попытался расширить петлю, развязать узел и коснуться ногами пола. У него тряслись руки. Долго он не выдержит. Возникла паника. Зачем он это делает? Из-за отца и барабанов? Из-за Джейка Коллинза? Он бежит от них? Майкл смотрел на флейту и пытался ослабить веревку.
Но, несмотря на все усилия, руки соскользнули с веревки, и он рухнул вниз. Веревка тесно сжала шею. Он не мог дышать, не мог кашлянуть.
— Мама! — просипел он едва слышно, будто шепотом. — Помоги мне! Помоги!
Страх душил его сильнее, чем веревка, которая впилась в горло, забирая у него воздух и саму жизнь. Этот страх был сильнее, чем боль, похожая на медведя-гризли...
— На помощь!
Шея горела, как в огне. Бежали секунды. Когда воздух полностью вышел из груди, ему стало легче. Перед глазами затанцевали черные пятна. Последнее, что он увидел — флейта. Он мог бы играть на ней всю жизнь... для людей во всем мире.
Флейта.
Однажды отец придет его послушать и скажет: «Молодец, Майкл. Очень хорошо, сынок». Джейки Коллинзы буду мести полы, а Майклы Шварцы играть в симфонических оркестрах. Справедливость восторжествует! Он страстно захотел жить. Жизнь — куда лучше, чем... чем... чем...
Вдруг в сердце раздался рождественский гимн, и он с абсолютной ясностью понял, что Спаситель существует на самом деле! В святую ночь Он спустился на землю и жил, как обычный человек. Он и сейчас жив. «Господи, пожалуйста! Спаси меня! Зря я так сделал... Я не хочу умирать. Прошу Тебя, Господи! Спаситель, приди!»
Он снова дернулся на веревке, но петля была слишком тесной, а узел крепко завязан. Майкл задыхался. Он схватился за веревку, которая впивалась в шею. «Освободи меня, Господи! Пожалуйста! Я верю в Тебя!»
Ему никто не ответил, но странный, печальный покой заглушил рев в ушах. Он больше никогда не услышит обидных прозвищ и не увидит косых взглядов... мама не скажет, что ему следует научиться играть на барабанах... он не будет с тоской смотреть в окно, которое выходит на северо-восток... Никогда... все кончено. В последний раз он услышал рождественскую песню и забылся, слушая слова.
Оннас учил все покрывать любовью... Его Закон — любовь, и Слово нам покой несет. Иисус учил спасать несчастных и обездоленных. Мученья прекратятся, лишь только Он велит.
Мученья... мученья... мученья...
Прекратятся.
Прекратятся навсегда.