После второго неожиданного перерыва, менее длительного, чем первый, суд снова возобновил свое заседание под большим дубом. Наступил вечер. Косые лучи заходящего солнца освещают участок, защищенный густой зеленью дерева. Эти лучи уже не золотые, как днем, а зловеще красные — они предвещают грозу.
На скамье подсудимых сидит уже не Морис Джеральд, а Кассий Кольхаун.
Это, пожалуй, единственная перемена в картине суда.
Судья тот же, те же присяжные, та же толпа. Разница лишь в их отношении к обвиняемому. В его виновности уже больше не сомневаются. Она очевидна. Все доказательства налицо.
Недостает только одного звена, если так можно выразиться в данном случае: не выяснено побуждение к убийству. Почему Кассий Кольхаун убил своего двоюродного брата? Почему отрубил ему голову? Никто не может ответить на этот вопрос, кроме самого убийцы.
Судебное разбирательство закончилось быстро. Приговор — «виновен» — вынесен. И судья, сняв панаму, уже собирается надеть черную шапочку, мрачную эмблему смерти, чтобы огласить приговор.
Соблюдая формальности, обвиняемому предлагают сказать последнее слово.
Он вздрагивает. Это предложение, как похоронный звон, звучит в его ушах. Он дико озирается вокруг, смотрит с безнадежностью, не встречая ни у кого ни малейшего участия.
— Можете ли вы что-нибудь сказать в свое оправдание, чтобы отклонить смертный приговор? — спрашивает судья.
— Нет, — отвечает он, — мне нечего сказать. Приговор справедлив. Я заслуживаю смертной казни. Совершенно верно, — продолжает Кольхаун, — я убил Генри Пойндекстера, застрелил его в чаще леса.
Из толпы доносится чей-то невольный крик. Это скорее крик ужаса, чем негодования. Так же непроизвольно вырывается и стон у отца убитого.
— После моего признания странно было бы, если бы я рассчитывал на помилование. Я вполне заслужил суровое наказание. Но все-таки я не хочу уходить из жизни с позорным клеймом злостного убийцы. Вы спрашиваете, почему я убил и что было побуждением к этому преступлению? У меня не было никаких побуждений к этому убийству.
В толпе заметно новое волнение; оно выдает удивление, любопытство и негодование.
Но все молчат и не делают никакой попытки прервать речь.
— Вы удивлены этим? Объяснение очень простое: я убил его по ошибке.
В толпе раздаются возгласы удивления.
Обвиняемый продолжает:
— Да, по ошибке. Трудно передать, что мне пришлось пережить, когда я обнаружил это. Я узнал обо всем много времени спустя.
Осужденный поднимает глаза, словно в надежде, что ему удалось вызвать сочувствие. Но на суровых лицах он не видит снисхождения.
— Я не отрицаю, — говорит Кольхаун, — и не могу отрицать, что был человек, которого я хотел убить. Не скрою также его имени. Вот он, этот негодяй, который стоит здесь передо мной!
С ненавистью смотрит Кольхаун на Мориса Джеральда.
Тот отвечает ему совершенно спокойным, полным безразличия взглядом.
— Да, его я хотел убить. Для этого у меня были свои основания, о них я не буду говорить. Сейчас не стоит. Я думал, что убил его, но по роковой ошибке оказалось, что я убил двоюродного брата. Как мог я предположить, что эта ирландская собака обменялась плащом и шляпой с Генри Пойндекстером?.. Остальное вам известно. Я метил во врага, а попал в друга. Выстрел, по-видимому, был роковым, и всадник упал с лошади. Но чтобы не оставалось сомнений, я вынул нож — проклятое серапэ все еще обманывало меня — и отсек несчастному голову.
Раздаются крики, требующие возмездия.
— А теперь, — закричал Кольхаун, когда волнение немного стихло, — вы знаете обо всем, что произошло, но вам еще неизвестно, чем это кончится! Вы видите, что я стою на краю могилы, но я не спущусь в нее, пока и его не отправлю туда же. Я не могу иначе, клянусь богом!
Тут же раздаются два выстрела, один вслед за другим.
Ничком падают два человека. Они лежат неподвижно, почти касаясь головами друг друга.
Один из них — Морис Джеральд, мустангер, другой — Кассий Кольхаун, капитан кавалерии.
Толпа окружает их кольцом. По-видимому, они оба мертвы.
Среди напряженной тишины раздается душераздирающий крик женщины.