Глава LVIII ОТРАВЛЕННЫЙ ПОЦЕЛУЙ

В течение десяти минут длился этот дикий концерт. Кобыла визжала, как недорезанный поросенок, а собака вторила отрывистым заунывным лаем. Звуки были слышны на расстоянии мили. А поскольку Зеб Стумп вряд ли зашел дальше, они, конечно, достигли его слуха.

У Мориса оказался еще один защитник, рьяно охранявший вход в хижину. Это была Тара. Она тоже почувствовала недоверие к незваной гостье. Движения мексиканки показались собаке враждебными, и Тара вызывающе загородила вход в хижину, став прямо перед Фелимом.

Исидора не хотела идти напролом.

Она стояла, словно прикованная к месту, и выжидала. Несомненно, что после такой бурной прелюдии должен был последовать соответствующий финал. Сильно заинтригованная, она терпеливо ждала конца этого спектакля. С выражением беспомощного недоумения стояла она до тех пор, пока наконец между деревьями не показался огромный человек в выцветшем кафтане и с длинным ружьем за плечами.

Заметив Исидору, он что-то процедил сквозь зубы, но что именно, расслышать среди все еще продолжавшегося шума было невозможно. Стумп быстро направился к лошади, поднял хвост и освободил ее от мучительной пытки. Восстановилась тишина. Исидора все еще ничего не понимала.

Самодовольство Фелима исчезло, как только Стумп с грозным видом круто повернулся к хижине. Даже присутствие красавицы не могло остановить поток его ругательств.

— Ах ты дурак! Идиот ирландский! Для чего, спрашивается, ты меня вызвал сюда? Я только что прицелился в огромного индюка, фунтов в тридцать, не меньше. Проклятый вой кобылы спугнул его, прежде чем я успел спустить курок. Теперь пропал наш завтрак.

— Но, мистер Стумп, вы же сами сказали, что если кто-нибудь подойдет к хижине…

— Ну и дурень же ты! Неужели же это касалось женщины? Глупая ты голова!

— Но откуда я мог знать, что это женщина? Вы бы посмотрели, как она сидит на лошади! Совсем как мужчина.

— Ну и что же? Все мексиканки так ездят. А эту я видел несколько раз, да и слыхал о ней. Не знаю, что заставило ее сюда приехать. И вряд ли она в состоянии это объяснить — она говорит только на своем мексиканском наречии. Я же ни черта в нем не смыслю и не желаю его понимать.

— Вы ошибаетесь, мистер Стумп. Она говорит и по-английски… Не правда ли, сударыня?

— Немного, — ответила мексиканка, которая до сих пор слушала молча.

— О-ах! — воскликнул Зеб, слегка смущенный. — Извините меня, сеньорита. Вы немножко болтаете по-английски? Тем лучше. В таком случае, вы можете мне сказать, зачем вы сюда приехали. Надеюсь, что вы не заблудились?

— Нет, сеньор… — ответила она несколько нерешительно.

— Тогда что же вам здесь нужно?

— Мне, сеньор… мне… Это дом дона Морисио Джеральда?

— Да, это так. Хотя эту хижину трудно назвать домом, но тем не менее это так. Я предполагаю, вы хотите видеть хозяина хакале?

— О сеньор, да! Я для этого и приехала сюда.

— Ну что же, мне кажется, возражений не может быть. Надеюсь, что в ваших намерениях нет ничего злостного? Не так ли? Но только стоит ли с ним разговаривать? Он же не отличит вас от своей подметки.

— Он болен? С ним случилось несчастье? Этот воин сказал мне об этом.

— Да, я ей сказал об этом! — гордо вмешался Фелим, которому очень понравилось, что его назвали воином.

— Правильно, — ответил Зеб. — Он ранен. И как раз сейчас у него небольшой бред. Я думаю, что серьезного ничего нет. Надо надеяться, что он скоро придет в себя.

— О сэр, я могу быть сестрой милосердия. Бедняжка! Разрешите мне войти, и я стану ухаживать за ним. Я его преданный друг.

— Что же, я в этом не вижу ничего дурного. Говорят, что это женское дело — ухаживать за больными. Я же в последнее время не имел возможности проверить это на себе с тех пор, как похоронил свою старушку на берегах Миссисипи. Если вы хотите посидеть у постели больного, пожалуйста, поскольку вы называете себя его другом. Вы можете побыть с ним, пока мы вернемся. Только смотрите, чтобы он не выскочил из кровати, и не давайте ему срывать повязки, которыми я его обмотал.

— Доверьтесь мне, сэр. Я буду оберегать его, как только могу. Но скажите: как все это произошло? Индейцы? Но ведь их нет поблизости. Поссорился он с кем-нибудь?

— Об этом, сеньорита, вы знаете столько же, сколько и я. У него, по-видимому, была схватка с койотами. Но что произошло с его коленом, это никому не известно. Койоты тут ни при чем. Я нашел его вчера в дальних зарослях. Он стоял по пояс в ручье, а с берега на него уже собрался прыгнуть пятнистый зверь, которого вы, мексиканцы, называете тигром. Что же, я выручил Мориса из этой маленькой опасности. Но что было раньше, это для меня глубокая тайна. Парень потерял рассудок, и сейчас от него ничего не узнаешь. Поэтому нам ничего не остается, как ждать.

— Но вы уверены, сэр, что у него нет ничего серьезного? Его раны не опасны?

— Нет. Его немного лихорадит. Что же касается ран, то это просто царапины. Надеюсь, через неделю он будет совсем здоров.

— О, я буду нежно ухаживать за ним!

— Вы очень добры, но… но…

Зеб начал колебаться. Внезапная мысль осенила его. За ней явились другие. Вот что он подумал: «Это, по-видимому, та самая особа, которая посылала ему гостинцы в таверну. В том, что она в него влюблена, не может быть сомнения. Это ясно. Влюблена по уши. Другая также. Не менее ясно и то, что мечтает он не об этой, а о другой. Хорошо, если бы мне удалось уговорить эту черноокую красавицу не ходить к нему, чтобы она не слыхала его любовного бреда».

— Но, мисс, — обратился наконец Стумп к мексиканке, которая сгорала от нетерпения, — не думаете ли вы, что вам лучше будет отправиться домой? Приезжайте сюда, когда он поправится. Ведь он даже не узнает вас. А оставаться, чтобы ухаживать за ним, не стоит: он не так серьезно болен и умирать не собирается.

— Ничего, что он меня не узнает. Я все равно должна его видеть. Может быть, ему что-нибудь надо? Я все достану.

— Значит, вы решили остаться, — сказал Зеб в раздумье. — Ну что ж, дело ваше! Но только не обижайтесь на его разговоры. Он будет говорить об убийстве и тому подобном. Это естественно, когда человек бредит, особенно когда он изранен. Кроме того, вы услышите и другое: он, наверно, будет много говорить об одной женщине — он все ее вспоминает.

— О женщине?

— Да, о женщине. Вы услышите ее имя.

— Ее имя? Сеньор, как ее зовут?

— По-видимому, это имя его сестры. Я даже уверен в том, что это именно сестру он вспоминает.

— Мистер Стумп, вы это про мистера Мориса рассказываете? — спросил Фелим.

— Замолчи, дурень! Не вмешивайся, пожалуйста. Это не твоего ума дело. Пойдем со мной. Я хочу, чтобы ты немного со мной прошелся. Я убил гремучку, когда поднимался вверх по берегу, и оставил ее там. Ты захвати ее домой, если только какой-нибудь паразит уже не утащил ее.

— Гремучка? Вы хотите сказать — гремучая змея?

— Ну да!

— Но вы же не станете есть ее, мистер Стумп? Ведь этак можно отравиться.

— Много ты понимаешь! Там яда уже не осталось. Я отрубил ей голову, а вместе с ней и весь яд.

— Фу! Я все равно не взял бы и кусочка этой гадости в рот, хотя бы умирал с голоду.

— Ну и помирай себе на здоровье! Кто заставляет тебя ее есть? Я только хочу, чтобы ты отнес змею домой. Ну, иди же и делай, что тебе говорят. А то смотри, как бы я не заставил тебя проглотить гадюку с головой и со всеми ее потрохами!

— Честное слово, мистер Стумп, я вовсе не хотел ослушаться вас. Уверяю вас, Фелим О'Нил исполнит все, что вы скажете. Я готов даже проглотить змею! Святой Патрик, прости меня, грешника!

— К чорту твоего святого Патрика! А ну, пойдем!

Фелим больше не рассуждал и покорно отправился по пятам охотника в лес.

* * *

Исидора вошла в хижину и подошла к постели больного. Страстными поцелуями покрыла она его горячий лоб и запекшиеся губы. И вдруг отшатнулась, точно ужаленная скорпионом. То, что заставило ее отскочить, было хуже, чем яд скорпиона. Это было всего лишь одно слово — одно коротенькое слово.

Загрузка...