С проклятиями на устах повернул Кольхаун коня, чтобы оставить меловую прерию, где затерялись следы всадника без головы.
«Нет смысла ехать дальше! Никому не известно, куда он ускакал. Если я отправлюсь к речке, может быть встречу его опять. Но жеребец мустангера не хочет меня подпускать, как будто бы эта бестия знает, что мне нужно. Один удачный выстрел — и его странствия прекратились бы. Где мне достать быстрого коня, который мог бы догнать мустанга, — пусть это стоит двести, пусть триста долларов?!»
После этих размышлений Кольхаун покинул меловую прерию. Он ехал быстро, не щадя своего измученного коня.
Не прошло и часа, как Кольхаун уже въезжал в рощу акаций, прилегающую к плантациям Каса-дель-Корво.
Вдруг послышался топот копыт. Кольхаун увидел всадницу — Исидору Коварубио де Лос-Ланос.
Исидора знала: Кольхаун влюблен в женщину, которую она ненавидела. Кольхаун знал, что Исидора влюблена в человека, которого он не только ненавидел, но решил погубить. Оба они, вероятно, были бы не прочь избежать этой встречи. Исидора ограничилась бы кивком головы, проезжая мимо, — меньше внимания трудно было бы проявить. И он, вероятно, сделал бы то же. Однако внезапно Кольхауна осенила мысль, совершенно изменившая его намерения. Он натянул поводья своей лошади, загородил путь молодой мексиканке, снял фуражку и, вежливо поклонившись, вступил с ней в разговор.
Делать было нечего — Исидоре пришлось покориться.
— Простите меня, сеньорита, — сказал Кольхаун. — Я знаю, что очень бестактно останавливать вас таким способом и особенно мне, к сожалению совершенно чужому для вас человеку.
— Пожалуйста, без извинений, сеньор. Если я не ошибаюсь, мы ведь с вами уже встречались — в прерии около Нуэсес.
— Да, да, вы правы, — сказал Кольхаун запинаясь: он вовсе не желал, чтобы об этом вспоминали. — Мне с вами хотелось поговорить не об этом, а о том, что было после того, как вы галопировали по краю обрыва. Мы все были поражены вашим внезапным исчезновением.
— Чему же было удивляться, кавальеро? Пуля, пущенная кем-то из вас, освободила меня от преследователей. Я увидела, что они повернули обратно, и решила продолжать свой путь.
— Я не говорю, сеньорита, что был одним из тех, кто удивился вашему внезапному исчезновению. Я предполагал, что у вас, вероятно, были свои соображения, вследствие которых вы не спустились к нам. Нас всех поразило ваше изумительное искусство ездить верхом. И какая у вас лошадь! Казалось, что она просто скользила, а не галопировала. Если я не ошибаюсь, вы и сейчас на ней? Простите меня, что спрашиваю вас о таких пустяках.
— Дайте вспомнить… я езжу на многих. Да, мне кажется, что именно на этой я была в тот день. Да, да, совершенно правильно. Я вспоминаю, как она предала меня.
— Предала вас? Каким образом?
— Она сделала это дважды. В первый раз, когда приближался ваш отряд. Во второй раз, когда индейцы — боже мой, не индейцы, как потом мне сказали! — подкрадывались через заросли.
— Но чем же она вас предала?
— Она заржала. Хорошо тренированная лошадь никогда этого не сделает. Ну, ничего. Как только я вернусь на Рио-Гранде, я ее там брошу. Пусть возвращается на пастбище.
— Что вы, сеньорита! Может быть, мне не следовало бы вам этого говорить, только, по-моему, это очень несправедливо.
— Что несправедливо?
— Из-за пустяка отказаться от такого прекрасного коня. Я бы дал многое, чтобы обладать им.
— Вы шутите, кавальеро! Он ничего особенного собой не представляет. Может быть, только немного красивее и быстрее заурядной лошади. У моего отца пять тысяч подобных ему, и многие из них красивее и, без сомнения, быстрее его. Он, правда, вынослив и хорош для больших переездов, поэтому я и еду на нем сейчас. Я на пути в Рио-Гранде. Если бы не это, с удовольствием отдала бы его вам или любому, кто проявил бы такое же горячее желание владеть моим конем.
— Простите меня, сеньорита, — сказал Кольхаун, принимая деловой вид, но с некоторой нерешительностью в голосе. — Если вы так расцениваете вашего серого мустанга, то я рад обменяться с вами. Моя лошадь не столь красива, как ваша, но я могу вам смело обещать, что она благополучно доставит вас до дому и хорошо будет вам служить и дальше.
— Что вы, сеньор! — воскликнула Исидора, не скрывая своего изумления. — Обменять вашего прекрасного американского коня на мексиканского мустанга? Это слишком великодушное предложение и звучит просто шуткой. Знаете ли вы, что на Рио-Гранде за одну вашу лошадь дадут три, а то и шесть мустангов?.
Кольхаун знал это очень хорошо. Но в то же время он не сомневался, что быстроногий мустанг ему нужнее нескольких десятков таких битюгов, как его. И не только своего неповоротливого коня — любую сумму денег впридачу готов был отдать капитан за этого питомца прерий.
— Если это не шутка, сеньор, — все еще сомневалась Исидора, — то пожалуйста, я не возражаю против мены.
— Я говорю совершенно серьезно, сеньорита.
— Тогда берите его, — сказала она, соскакивая с седла и начиная расстегивать подпругу. — Седлами нельзя нам обменяться: ваше будет слишком велико для меня.
Кольхаун был так счастлив, что не находил слов для благодарности. Он поспешил помочь девушке снять седло. После этого он снял и свое.
Не прошло и пяти минут, как мена лошадьми была закончена. Сёдла и уздечки остались за старыми хозяевами.
Исидоре все это показалось очень забавным. Она с трудом удерживалась от смеха.
У Кольхауна же к этому делу было совсем другое отношение. Перед ним была серьезнейшая цель. Без особых разговоров, сказав лишь обычное «прощайте», они расстались друг с другом. Исидора поехала на американской лошади, а капитан продолжал свой путь к гасиенде Каса-дель-Корво на сером мустанге.