Я останавливаю время

СТРАНИЧКИ ИЗ ДНЕВНИКА

Наконец 20 марта пурга прекратилась. Начали опробовать самолеты. Одному из первых, с летчиком Шурыгиным, удалось полетать тому самому коряку, который ушел на аэродром сразу же после митинга — не дожидаясь нас. До момента полетов он оставался на берегу, жил рядом с самолетами. Он даже оказался членом Осавиахима, чем страшно гордился. Когда после полета он вылез из кабины самолета, восхищенный и взволнованный, он долго прыгал на месте, а затем быстро убежал в свой поселок. Конечно, он стал самым большим человеком у себя в округе. И потом, когда уже самолеты улетели, и ребята из нашего экипажа поехали в поселок, вернувшись, они рассказывали, как наш воздухоплаватель то и дело повторял, к месту и не к месту вставляя в разговор: «Есть контакт! От винта!».

21 марта — солнечный, ясный, тихий день. В 9 часов 20 минут пять наших самолетов под командованием летчика Каманина, тяжело оторвавшись от снежного поля, поднялись над берегом и взяли курс на север… К концу дня ждали от них радиограмму, но весточка пришла только 23-го — мы узнали, что три самолета долетели до Анадыря, один потерялся в тумане и один не смог вылететь из Майна Пыльгина.

21-го попытались вылететь и два самолета-амфибии Ша-2 с парохода «Сталинград», но, покружив над нами и так и не набрав высоты, оба свалились у самого берега моря. Одна машина разбилась вдребезги — чудом уцелел экипаж, другая при падении подломилась. Амфибии решили погрузить на «Смоленск» — одну для починки, другую на запчасти.

В ночь на 24 марта «Сталинград» ушел в Петропавловск. Только 29-го началась погрузка амфибий — до этого море не давало такой возможности.

1 апреля на спасение челюскинцев отправляются все новые и новые силы.

Из Америки вылетели Леваневский и Ушаков, но, не долетев до Ванкарема 30 километров, попали в пургу, самолет обледенел и с высоты 2 тысячи метров перешел в штопор… Машина разбилась, а пилотов доставили в Ванкарем на собаках.

Из Владивостока идет пароход «Совет» с летчиком Красинским и его дирижаблем на борту.

В Каменке на Охотском сидят летчики группы Водопьянова.

Из Ленинграда вышел ледокол «Красин».

Летчик Бабушкин прилетел из лагеря Шмидта в Ванкарем. 3 апреля на самолете У-2 с летчиком Гореловым — вместо его бортмеха — я поднялся в воздух на пробный полет и съемку антуража. 4 апреля уже была готова к полету вторая группа самолетов. На следующий день поступило известие, что самолет Демерова найден в 30 километрах от Анадыря. Когда местными усилиями самолет завели для доставки его на Анадырский аэродром — Демеров поднялся, улетел и не вернулся обратно.

В тот же день 7 марта получили из Москвы приказ Куйбышева брать самолеты У-2 на борт и идти в бухту Провидения.

8 апреля начали грузить самолеты, но поднялась пурга.

Сегодня получили известие о том, что Каманин и Молоков вывезли пять человек из лагеря Шмидта, а летчик Слепнев в лагере подломал машину и остался на месте. Ура! Наши со «Смоленска» первыми вывезли пять человек — не считая Ляпидевского.

9 апреля «Смоленск» снялся с якоря и покинул уже порядком надоевшую Олюторку. Снова начались поиски прохода среди ледяных полей…

В 12 часов дня 14 апреля пересекли 180-й меридиан и вошли в Западное полушарие. Кромка льда вывела нас к американскому острову Матвея, но льды перегородили нам путь, и мы вынуждены были повернуть назад.

Не дойдя 100 миль до острова Лаврентия, вновь начали искать возможности пробиться изо льдов. Иногда за весь день только и делали, что разворачивались на месте — чтобы корабль не вмерз во льды.

15 апреля 1934 года я отправил очередную радиограмму в газету:

Уже с Ванкарема в Уэлен вывезли всех челюскинцев, а мы все «тыкались» в непроходимые льды. Теперь до полного спасения недостает только нашего «Смоленска». Нас самих впору спасать. Нам обещают дрейф до июня, а на носу майские праздники. Выбрали комиссию для подготовки к Первомаю… Если даже через месяц мы сумеем выбраться отсюда и прийти в бухту Провидения, чтобы забрать челюскинцев, то и тогда только через месяц можно надеяться попасть в Москву, к маме… К радистам ходили по нескольку раз в день — нет ли весточки?..

«Смоленск» начал обмерзать. Начались разговоры, что делать на случай, если льды раздавят «Смоленск»? — Летчики могут улететь, каюр на собаках. Экипаж на лед под шлюпки. А все остальные пешком на американский остров Лаврентия — он ближе всего.

Со «Сталинграда» получили сообщение: борт парохода получил вмятину, полопались несколько шпангоутов. Где-то далеко у Панамского канала «топает» нам на помощь ледокол «Красин». Но это так далеко, что когда он подойдет, мы можем уже либо высвободиться из ледового плена, либо последовать за «Челюскиным»…

Все время думаем, как лучше провести 1 Мая. Музыкальных инструментов у нас всего-навсего балалайка, гитара и мандолина. Есть сломанный патефон с до хрипа заезженными пластинками.

Радист Лисицын со своей службой обещал к Первомаю дать грандиозный концерт… В ожидании праздника заметно, как у всех поднялось настроение. Собирались в каютах, шутили, пели песни — почему-то все грустные — украинские и русские народные. С особым чувством пели:

23 апреля. «Красин» прошел Панамский канал и полным ходом шел к нам — до нас ему «каких-нибудь» 25 дней. Мы уже не двигались, лишь рвали вокруг себя аммоналом лед — когда особенно начинало «стискивать».

И вдруг 27 апреля лед стал расходиться, и «Смоленск» очутился на чистой воде, посередине небольшой прогалины, затем вышли в большую прогалину и полным ходом на норд. 29-го вновь «заклинило». Но на «носу» был праздник, и команда начала «чистить перышки»: мылись, стриглись, гладились. Началась уборка на корабле. Радисты обещали транслировать парад с Красной площади, но у нас он будет в три часа ночи.

Накануне праздника весь день обкалывали лед вокруг корабля. До чистой воды рукой подать, из Америки получили радиосводку о том, что от бухты Провидения до самого Лаврентия — чистая вода.

Начали развешивать по кораблю праздничные флаги. Праздничное утро началось для меня скверно — дикой головной болью, видимо, вчера перестарался, отогреваясь спиртом. В одиннадцать снял короткий митинг, после чего все отправились в кают-компанию на торжественный обед, а я полез на мачту и почти с самого клотика снял сквозь флаги праздничный «Смоленск». Во время обеда произносились торжественные речи и тосты и, конечно, — «За вождя и учителя, родного Сталина». Потом пели, потом был обещанный концерт, потом, разгоряченные, отправились на спардек танцевать. Танцевала даже мишка Машка, которую пригласил суровый представитель особого отдела Лукьянов.

Так и прошел праздник, который закончился трансляцией с Красной площади.

6 мая идем полным ходом, курс норд, по абсолютно чистой воде…

7 мая в туманной дали появились суровые контуры Чукотки. Свинцовые тучи ровной линией срезали верхушки снеговых сопок. Все хотели видеть долгожданную землю, к которой с таким трудом пробивали путь в течение двух месяцев.

На мостике — наш бессменный капитан Вага. Его обветренное лицо, похудевшее от бессонных вахт, посветлело, на губах впервые за много дней появилась улыбка. Я снимаю его на фоне Чукотки.

— Тихий ход! — говорит он в переговорную трубку и со звоном переключает рубку телеграфа.

— Сейчас будем входить в бухту Провидения. Снимите непременно — красота исключительная. Жаль только, пасмурно.

Вдруг налетел порывистый ветер с туманным мокрым снегом. Все исчезло, растаяли сопки, и мощный гудок потряс сырой воздух, покатилось, долго не замирая, многоголосое эхо… Новый порыв ветра снял снежную завесу, и перед нами открылась большая, покрытая льдом бухта с крутыми черными ребрами белых сопок.

«Смоленск» тихо вошел — словно в лунный кратер — и отшвартовался у ледяного припая.

Справа у крутой сопки я заметил маленький деревянный домик. Это было единственное жилье в «лунной долине».

Первым сюда из челюскинского лагеря прилетел Анатолий Ляпидевский. Его самолет был переполнен женщинами и больными. Моя камера заработала, и пленка метр за метром запечатлела событие, получившее впоследствии название «челюскинской эпопеи».

Вскоре прилетели Водопьянов, Галышев, Доронин, а с ним знаменитые летчики Слепнев и Леваневский. Каманин и Молоков еще продолжали переброску челюскинцев со льдины в Ванкарем.

Вместе с появлением первых спасенных в бухту Провидения пришли и отшвартовались еще два корабля: один из Владивостока — «Сталинград», другой из Ленинграда — «Красин». Бухта оживилась и превратилась в шумный порт.

Солнышко стало пригревать, и Берингов пролив очистился ото льдов.

Капитан Вага получил приказ выйти в бухту Лаврентия и взять на борт группу челюскинцев, которая двинулась на собачьих упряжках из Ванкарема.

Погода стояла отличная. По Берингову проливу плыли большие белоснежные льдины. А вдали на горизонте в голубой дымке легким силуэтом прорисовывалась Аляска.

Бухта Лаврентия оказалась забитой тяжелыми торосистыми льдами, и мы снова вынуждены были швартоваться у мощного ледяного припая.

Ждать долго не пришлось. Вскоре между торосов появились юркие собачьи упряжки с бегущими рядом каюрами-чукчами. Лай и крики огласили окрестности.

Челюскинцы заполнили «Смоленск», и на палубе сразу стало ужасно шумно, тесно и радостно. Правда, трудно пришлось мишке Машке: каждый норовил ее приласкать, и от этих ласк медведица уже начала приходить в ярость. А челюскинцы все прибывали.

Стоя на мостике, капитан Вага торопил. Надо спешить. Берингов пролив весной капризен. Погода и ледовая обстановка меняются здесь невероятно быстро. Нужно скорее уходить отсюда.

13 мая. Наконец поступила команда отдать концы. Не успел «Смоленск» развернуться, как повалил густой и мокрый снег, все исчезло, провалилось в белой пропасти. Опасения капитана оказались более чем пророческими.

Быстро налетела пурга и так же быстро пролетела дальше. Снова появилось солнце. Мы успели вовремя развернуться на обратный курс. Нам вслед двигались тяжелые льды из Северного Ледовитого океана. Сильный ветер загонял их в Берингов пролив. Они громоздились и шли за нами сплошной стеной. Запоздай мы на несколько минут — затерло бы нас, раздавило.

Прощай, Арктика! Обходя белые поля, мы обогнули с востока американские острова — Св. Лаврентия и Св. Матвея. Вдоль Америки спустились южнее и взяли курс на Петропавловск-Камчатский.

24 мая получил строгую радиограмму:

…Только позднее, когда я вернулся в Москву, мне под большим секретом сказал корреспондент «Правды» Лева Хват (тоже бывший на «Смоленске»), что Куйбышев посылал в экспедицию спасения радиограммы совсем другого рода. Смысл их сводился примерно к следующему: «Гоните в шею этих корреспондентов, пусть не мешают нашей работе…»

Я готовил огромное количество материалов — записывал рассказы челюскинцев, систематизировал свои дневники, снимал «лейкой» фото для газет, кинокамерой — кадры для будущих фильмов. Вместе с товарищами кинохроникерами посылал телеграмму и в Москву:

…Эпопея окончена. На экраны страны вышел документальный фильм. Его снимал оператор Марк Трояновский. Когда «Челюскин» зазимовал и предстояла длинная полярная зима, никаких интересных съемок не предвиделось. Трояновский с небольшой группой членов экспедиции вернулся в Москву, оставив вместо себя своего ассистента Аркадия Шафрана. Шафрану выпала самая большая честь и самая трудная миссия — снимать гибель «Челюскина» и жизнь на льдине. Он совершил подвиг, и я был счастлив, что мой скромный труд — съемка спасения — вошел интересным эпизодом в этот фильм.

19 июня в газете «Вечерняя Москва» вышла первая рецензия на первый фильм «Челюскин», который стал вступлением к киноэпопее о спасении челюскинцев.

В той же газете Максим Горький в своей статье писал:

Мы безоговорочно верили любимому писателю. Да и как мы могли не верить — мы, сами прошедшие через суровую ледовую одиссею? Мы даже не заметили «литературных перлов» в статье живого классика. Только сейчас, перечитывая эту малограмотную галиматью, я усомнился: неужели это Горький?