Я останавливаю время

ЭЛЛИС-АЙЛЕНД

Из-за серого горизонта вырастал Нью-Йорк. Впереди надвигалась, шла навстречу огромная, позеленевшая от времени «Либерти» с факелом в поднятой руке. Я не пытался разобраться в калейдоскопе охвативших меня чувств. Радость, облегчение, изумление и волнение наполняли меня, не давая возможности реально оценить происходящее.

Впереди, как на огромном киноэкране, открывался Новый Свет. Как странно и причудливо иногда сбываются мечты детства. И как хорошо, что они все-таки сбываются…

Мои мысли прервал подошедший Джордж:

— Смотрите, слева по борту — там, за монументом «Либерти» — знаменитый остров Слез — Эллис-Айленд!

— Странное соседство — монумент Свободы и остров Слез!

Возвышаясь и довлея над всем, гиганты-небоскребы медленно заполняли край неба. Мы втроем — Коля, я и мистер Флит — молча наблюдали необыкновенную панораму Нью-Йорка с моря.

— Эмпайр Стейт Билдинг! Семьдесят первый раз прихожу я в этот страшный город! — прервал молчание мистер Флит. — Я люблю Лондон, не могу сравнить его с этим холодным нагромождением камня и железа! — мистер Флит замолчал, худое лицо с сетью тонких морщинок стало суровым. Он глубоко надвинул шляпу на глаза, и больше не проронил ни слова.

Мы прибыли рано. Было серое холодное утро. Ветер налетал порывами и забирался под кожу. В городе в глубоких провалах улиц ярко-пестрыми красками плескалась реклама. По набережной Риверсайд-драйв неслись нескончаемым потоком разноцветные, как монпансье, автомобили.

Наш «Пасифик Гроуд» отшвартовался у сорок второго причала. Недалеко от нас, рядом с таким же причалом, лежала на боку огромная «Нормандия», подожженная и потопленная фашистскими диверсантами. Ее рыжий от ржавчины киль был облеплен рабочими. Издалека, пока мы не подошли ближе, казалось, что на гигантское чудовище напали муравьи и вгрызаются ему в тело. «Пасифик» рядом с этим китом был похож на кильку.

Наш путь завершен, толстые канаты подтвердили это, привязав накрепко «Тихую рощу» к Новому Свету. Первыми вошли на теплоход полицейские, а мы отправились в кают-компанию.

— Кого-то встречают! — сказал мне Коля.

К нам подошел капитан и представил нас полиции.

— Ваши паспорта, господа!

Мы, ничего не подозревая, протянули свои мореходки. Их передали, видимо, старшему. Он вышел с ними из кают-компании.

— Странно, почему полиция проверяет, а не таможенники?

— Смотри, проверяют только нас, а другие идут без проверки…

Все пассажиры покинули корабль, а нас просили, правда, очень вежливо, немного задержаться. Только мистер Флит не уходил, а стоял в сторонке и наблюдал. Процедура изучения наших мореходок затянулась. Наконец нам сообщили, что наши документы не в порядке и что мы арестованы.

— У вас нет визы на въезд в Соединенные Штаты! — сказал, улыбаясь, толстый благодушный полисмен.

Нам, конечно, было не до улыбок, мы в первые минуты растерялись, не зная, как поступить в такой непредвиденной ситуации.

— Знаешь, Коля, никуда с корабля не пойдем — это пока не Америка, а Англия, пусть вызовут сюда нашего консула, тогда и решим, как быть. Просто не верится, может, это шутка?

Но все же пришлось поверить, когда нам предложили следовать на берег. Мы наотрез отказались без ведома нашего консула уходить.

— Ваш консул — это не наше дело. Мы обязаны отправить вас на Эллис-Айленд.

Стоявший в стороне мистер Флит, мы видели, несколько раз пытался подойти к нам, но толстый полисмен преграждал ему всякий раз дорогу. Наконец, он крикнул нам:

— Я буду звонить вашему консулу, а вы не уходите с корабля и ждите его здесь — это Англия, а не Америка, и тут вы в безопасности! Не забывайте… — мистер Флит хотел, очевидно, по привычке добавить, что Нью-Йорк — это страшный город, но на этот раз промолчал.

Когда толстый полисмен еще раз церемонно потребовал следовать за ним, за нас энергично вступился капитан:

— «Пасифик Гроуд» — Англия! Америка и ее законы там — за трапом, господа, — сказал он, обращаясь к полицейским. — А вы, дорогие друзья, можете на моем корабле находиться сколько вам захочется!

После такой поддержки мы с Колей почувствовали себя веселей и отказались покидать корабль до приезда консула. Полицейские заняли удобную позицию в кожаных креслах и задремали.

За короткие пятьдесят минут, которые показались бесконечными, мы много передумали. Мне припомнилось ночное посещение НКВД дома в Москве, и как это было тогда страшно. Арестуют, уведут. А здесь, будучи арестованным, я не испытывал никакого страха, только любопытство переполняло меня.

Но вот в кают-компанию вошел представитель советского консульства, и сразу отлегла тяжесть неизвестности.

— Ай да мистер Флит! Оперативно сработал! — обрадованно шепнул мне Коля.

От радости мы чуть не бросились в объятья нашему представителю. Но он не был сентиментальным, и раньше, чем не убедился, кто мы и зачем прибыли, был, как айсберг, монументален и так же холоден.

Поговорив с толстым, наш представитель снова подошел к нам и еще раз постарался все досконально выяснить; главное: почему консул в Лондоне не уведомил о нашем прибытии?

— А вы не знаете, что сейчас война, и Лондон горит, и, может быть, консульство тоже пострадало и не до нас им теперь!

— Возможно! Возможно! Но порядок есть порядок, и он должен быть в Лондоне и в Нью-Йорке, — сухо отрезал консул.

Все стало понятно — нас здесь не ждали. Еще раз коротко, но с большим достоинством, вел переговоры с полицией наш представитель, но результаты оказались прежние.

— Итак, товарищи, придется с ними ехать вам на «Остров слез». Другого выхода нет, у вас действительно нет виз для въезда в страну. Не могу понять, как в Лондоне могли поступить так безрассудно. Наверное, вы правы — бомбежка подействовала. Мореходка служит паспортом только на своем корабле. А вы на чужом — на английском! Понимаете?

«Хоть он и был английским, но не был чужим, на нем мы были как дома!» — подумал я.

Мы все, конечно, поняли, но нам от этого не стало легче.

— А вы что, хорошо знаете того англичанина, который нам позвонил в консульство? Этого не полагается делать!

— Да! Теперь знаем очень хорошо! — Мне стало не по себе.

— С ними надо быть осторожнее, а то знаете, еще неизвестно, чем все это кончится…

А мы-то думали — придет консул и нас выручит, или, на худой конец, хоть успокоит и вселит уверенность. А тут «еще неизвестно, чем все это кончится»… Нам стало так тоскливо и неуютно, и так не хотелось покидать гостеприимный корабль…

— Закон есть закон! — сказал нам на прощание наш «дорогой» представитель. — Нарушать его не положено. Поезжайте с ними и багаж прихватите, особенно не волнуйтесь, все должно рано или поздно уладиться.

— Ничего себе успокоил! — сказал сквозь зубы Коля.

— А сколько времени нам придется ждать? — не удержался я от вопроса.

— Трудно сказать! Пока не разберутся, в чем дело, кто виноват в произошедшей ошибке…

Несмотря на то что мы хотели задать много вопросов не в меру спокойному представителю, он торопливо распрощался, обещая нас «там» навестить.

— Счастливого пути! — и он скрылся за дверью.

— Вот тебе и на! Вместо Америки в тюрьму попали! — я взглянул на Колю.

Он был зол, лицо его покрылось пятнами, мое настроение не отличалось от его — обида была непередаваемая.

— Вот тебе и союзнички, ничего не нашли лучшего, как упрятать фронтовиков в тюрьму.

— Да не просто в тюрьму, а в самую-самую, на остров Слез.

Помня наставления мистера Флита, мы не притронулись к своим вещам, а просто пошли вперед по трапу, предварительно тепло попрощавшись с капитаном. Нас сердечно провожала команда, грустно помахивая фуражками. Из радиорубки выбежал Джордж. Мы обнялись:

— Прощайте, дорогие друзья! Я никогда не забуду нашей встречи в тяжелые дни испытаний!..

— Прощай друг! Прощай, дорогой Джордж! Приезжай к нам в Москву после войны!

— Ну вот и все, пойдем, Коля, в Америку!

Мы шли по зыбкому трапу, впереди проглядывали небоскребы, а на пирсе нас ждала полицейская карета. Оглянувшись последний раз, мы увидели на мостике капитана. Он снял фуражку и помахал нам. Позади трое солидных полисменов, сгибаясь под тяжестью, тащили наши вещи, аппаратуру, пленку. Трап кончился. Первое, что мы увидели, вступив на землю Нового Света, была полицейская карета. Коля тяжело вздохнул перед тем, как забраться в нее.

— Владик, а ты знаешь, мы в Америке! Любуйся! Знакомься! — пошутил Коля, глядя через решетку на улицы Нью-Йорка.

Завыла сирена, замелькали рекламы — пестрые, яркие. Мы мчались, обгоняя бесконечные вереницы автомобилей.

В детстве я часто мечтал побывать в этом заморском городе. Мечтал забраться на верхушку самого высокого небоскреба и взглянуть на чужой, неизвестный мир. Вот и взглянул…

— Ну как, нравится тебе Нью-Йорк? — прервал мои мысли Коля.

Резко тормознув, карета остановилась. Очнулись от дремоты наши конвойные. Задняя дверка открылась, и нас повели на пристань. У пирса стоял маленький странный пароходик-трамвайчик, причаленный не то кормой, не то носом. Вспотевшие два толстяка-полисмена притащили, кряхтя от натуги, наши кофры.

— Чем они набиты — камнями? — спросил, отдуваясь, один из полисменов, опуская на палубу наши вещи.

— Мэй би! — меланхолично ответил Коля.

Наши камеры и пленка теперь ничем от камней не отличались.

Кроме нас на пароходике было еще несколько пассажиров, но без конвоя. Через пару минут «Фери» — так назывался пароходик — отчалил.

— Чудно — стояли к пирсу носом, а вперед пошли кормой?!

Да, Коля не ошибся — «Фери» ходил от берега к берегу не поворачиваясь, как челнок. Неуклюже, с волны на волну, вприпрыжку, поскакали мы к статуе Свободы. Теперь мы смотрели на монумент совсем другими глазами. Чем ближе мы к нему приближались, тем грознее заносила над нами Свобода свой позеленевший от времени меч-факел.

Наконец, после утомительного кувыркания на волнах Гудзона наш маленький смешной кораблик причалил к каменному пирсу острова Слез.

Нас ввели в огромный вокзального типа холл. Он был заполнен, как нам с первого взгляда показалось, развешанным для сушки бельем.

— Вот ваше место! — поставив вещи, сказал самый толстый полисмен и, протянув руку, добавил: — Мы неплохо потрудились, надеюсь, вы отблагодарите нас?

— Какая наглость! Мало того, арестовали — еще плати за поднос багажа! — зло, сквозь зубы проворчал Коля.

Одного доллара оказалось мало.

— Нас пять джентльменов! — показав на остальных, сказал толстый.

— Черт с вами! Держи! Ты, толстопузый, на всех! Понял? — Коля крепко выругался.

Взяв пятерку, полисмены приложили руки к фуражкам:

— Теньк-ю, сэр! Гуд бай! — ответил толстяк.

И мы остались одни под высокой крышей мрачного незнакомого помещения.

— А мы здесь совсем не одни! — оглядевшись, сказал я Коле.

Оказалось, что развешанное белье — вовсе не белье, а перегородки-ширмы из простыней и одеял между разными людьми и целыми семьями, вынужденными жить здесь, очевидно, долгое время.

— Посидим для начала! — мрачно предложил Коля.

Мы присели на свои кофры. Другой мебели здесь не было.

— Цыганский табор!

— И не один. Боже, сколько их тут! Дети, старики, женщины…

Мир в огне. Европа оккупирована. Много народу со всего света стремится попасть в свободный мир, обрести работу. Кусок хлеба. Дом. Едут сотни, тысячи обездоленных с семьями и в одиночку, но попасть удается не многим. И вот здесь, на «Острове слез», сели на мель все, кто решился приехать в Америку без визы. На обратный путь денег не хватает. Да и некуда ехать. Несчастные по нескольку лет сидят на острове и ждут визы или случая уехать. Куда? Всех кормят, с голоду не умрешь, но тюрьма остается тюрьмой. Ожидание, тоска и безнадежность — вот теперь и наш удел. Странно, никакого страха за свою судьбу я почему-то не испытывал, как там, дома, при обыске. Только мучило любопытство — и что же дальше?

Коля мрачно курил сигарету за сигаретой. Над нами загустело облако дыма. А мы в поисках выхода из дурацкого положения не продвинулись ни на шаг.

Кончились сигареты, растаяло облако дыма. Захотелось поесть, но никто не приходил. Мы устали сидеть в неудобных позах на жестких кофрах.

— Ты сиди, а я пойду позвоню! — вдруг сказал Коля.

— Куда? Кому? — наивно спросил я, поддавшись на шутку.

— Рузвельту! — зло произнес Николай, выругался и нервно зашагал взад и вперед…

Время, казалось, остановилось и не хотело двигаться. На нас напало безразличное оцепенение…

Мы сидели у самой двери, которая звонко захлопнулась за нами, и заняли небольшое, никем не занятое до нас место на полу.

— Ты все время поглядываешь на дверь — там, за ней, никого ведь нет, кто бы мог прийти на помощь, — сказал Коля и снова зашагал взад и вперед.

Вдруг громко лязгнул замок, и в дверях показался маленький седой старичок, розовощекий с чеховской бородкой.

— Здравствуйте, господа! Будем знакомы! Если нет возражений — я ваш переводчик и покорный слуга! — сказал он нам приветливо на чистейшем русском языке.

— Мы не господа, а товарищи, господин переводчик! — выпалил Коля.

— Вы, конечно правы — в России так принято, а здесь все по-старому. Да-да! Ну а теперь, так сказать, перейдем к делу! Да-да, к делу! Меня просили передать вам, что через час вас будут судить.

— Судить? Разве мы преступники? — не выдержал я.

— Конечно, на вашем месте я бы задал такой же вопрос, но только вы, ради бога, не волнуйтесь — ничего тут особенно страшного не случится. Да-да!.. Очевидно, первый раз в Америке? Ваше волнение мне очень понятно. Меня тоже судили. Да-да! Но это было до революции еще. Принес сюда меня бог тоже без визы… Да-да!..

Его теплота и приветливость немного успокоили нас.

— Старайтесь, господа… простите привычку так вас величать… быть на суде предельно краткими и правдивыми, и тогда, смею вас заверить, все обойдется хорошо! Здесь многие от страха сами на себя так нафантазируют, так запутают все и всех… Время тянется, а дело — ни с места… — Он замолчал, глубоко вздохнул, и вдруг спросил: — Как там у нас на фронте? Простите, теперь уже у вас… Я ведь русский — живу от одной сводки Совинформбюро до другой. Да-да! А как переживаю!.. Нет, не сумею объяснить… — Он вынул носовой платок.

Глядя на него, становилось не по себе — было в нем что-то жалкое, неустроенное… Мягко поклонившись — так, наверное, кланялись еще при царе, — переводчик удалился. Лязгнул замок, и мы остались одни.

— Дома не был под судом, а тут… — начал было я…

— Скажи спасибо, а то бы и этого не увидел, не испытал! Что бы ни случилось, все равно невероятно интересно!

Час пролетел быстро, кто бы мог предугадать, с чего начнется наше путешествие по Америке? Кошмары Атлантики, полицейская карета, «Остров слез», суд…

Да, правильно говорили на Руси: «от сумы да от тюрьмы не зарекайся»!

Резко щелкнул замок. Снова появился старичок — не один, а в сопровождении полисменов. Поклонившись, он официально сказал:

— Господа! Вам надлежит пройти в зал суда! Пожалуйста!

Мы поднялись с кофров. Шествие замыкал чиновник. Нас ввели в большой светлый зал. Все здесь предусмотрено — тюрьма и суд совсем рядом. За высоким постаментом — трибуной сидел седой средних лет мужчина в военной форме. Его китель был расстегнут. Откинувшись на спинку кресла, он читал книжку в яркой обложке. Наш приход на него не произвел никакого впечатления.

Мы сели вдали, на отведенные для нас места.

— Скамья подсудимых! — пробурчал Коля.

Над седой головой судьи, между скрещенными звездными флагами, висел большой портрет Вашингтона. Было тихо-тихо.

— А все же очень занятно. Везет нам. Не многим удается такое увидеть и испытать! Деньги за это надо платить, а нам бесплатно!

— Об этом узнаем несколько позже — везет или… Тише!

Судья оторвался от книжки, взглянул пристально на нас, нажал на кнопку. Тут же появился наш переводчик.

— Ни черта не слышно — о чем они там?.. — Я взглянул на друга — он держался спокойно, но был бледен.

Каким был я?

Поговорив с переводчиком, судья встал и жестом попросил нас сделать то же самое. Официально, очень громко, чтобы нам было слышно, он произнес что-то вроде монолога.

— Ты понял? — тихо спросил меня Коля.

— Нет! А ты? — Коля покачал головой.

Судья жестом показал на Колю, приглашая его к трибуне. Коля встал, взглянул мне в глаза и, не торопясь, с достоинством зашагал к трибуне.

Я видел, как он стоял перед судьей и, отвечая на вопросы, поднял правую руку. О чем они говорили? Услышать было невозможно…

Коля вернулся, и сразу же пригласили меня. Он успел тихо сказать:

— Не робей! — На лбу у него блестели капельки пота.

Я пошел к высокому постаменту. Судья, строго и пристально глядя на меня, торжественно произнес:

— Поднимите правую руку и поклянитесь именем Господа Бога, что будете говорить чистую правду!

— У нас не принято клясться именем Бога, я и так буду говорить правду! — Я в упор смотрел в серые глаза судьи; из-за его плеча в упор смотрел на меня Вашингтон.

— Вы находитесь в Америке и должны уважать законы нашего государства!

Он был прав, спорить было безрассудно, и, немного помолчав, я на мгновение поднял руку и медленно сказал:

— Обещаю суду говорить только правду!

— Скажите, с какой целью вы прибыли в Америку? Не с целью ли покушения на президента, или свержения существующего строя?

Я коротко объяснил цели нашего путешествия.

Судья задал еще несколько несущественных, на мой взгляд, вопросов и удалился. Перерыв.

— Какой ты был бледный, когда ты пошел туда! — сказал мне Николай.

Я не стал говорить ему, каким был он. Мы сидели совершенно одни в пустом, наполненном солнцем зале. В голове беспокойные предположения: чем же это все кончится? О чем там совещается судья и с кем? Со старичком-переводчиком? Больше никого мы в этом зале не видели. И все же какое-нибудь решение должно быть. Какое?

И вот, наконец…

— Суд идет! — объявил вышедший переводчик.

Мы встали. Нас пригласили подойти к самой трибуне пред очи судьи. Он медленно поднялся и очень строго и важно зачитал решение суда:

— Суд Соединенных Штатов Америки запретил господину Лыткину Николаю Александровичу и господину Микоше Владиславу Владиславовичу въезд в Америку!

Все время, пока старичок-переводчик переводил на русский, судья не сводил глаз с меня и Николая, его лицо было непроницаемо и по нему ничего нельзя было определить. Переводя первую фразу, старичок остановился и взглянул на судью:

— Согласно Конституции, вы имеете право в течение двух с половиной месяцев обжаловать наше решение!

Как только официальная часть была закончена, судья вдруг неожиданно для нас со строгого казенного тона перешел на теплый задушевный — железная маска непроницаемости исчезла бесследно:

— Скажите, господа, сколько вам нужно времени для обжалования решения суда?

Не ожидая такого вопроса, мы растерялись, но быстро пришли в себя. На вопрос судьи я задал ему контрвопрос:

— Скажите, господин судья, сколько понадобится времени, чтобы мы успели из Нью-Йорка доехать до Сан-Франциско, там пересесть на корабль, кстати, купленный у вас, американцев, и отправиться во Владивосток? Вот это время мы и попросим у вас вместо обжалования, как вы предложили нам сделать!

— При желании это можно сделать за пару дней, но это будет дорого стоить…

Он вынул из бокового кармана пачку сигарет «Лаки страйк», протянул нам, щелкнул автоматической зажигалкой, и мы все затянулись. Выпустив дым, он, улыбнувшись, спросил:

— Два с половиной месяца достаточно вам?

Мы с Николаем пожали плечами, не зная, как реагировать на его вопрос, — то ли он шутит, то ли на самом деле… Мы не успели ничего сказать, как он выпалил:

— Вы свободны, господа! Можете идти! Добро пожаловать в Америку! — Он посмотрел на нас с нескрываемым интересом.

Мы не верили своим глазам, стояли, переминаясь с ноги на ногу.

— Скажите, господин судья, может быть, нам нужен документ, подтверждающий ваши слова?

— Америка — свободная страна! К вам больше никто не подойдет и не спросит никаких документов. Гуд бай, бойз! Соо лонг!

Судья, крепко пожав нам руки, энергично зашагал к двери. Старичок-переводчик, поклонившись, заговорил:

— Как видите, господа, все кончилось, как я вам предсказывал, — прекрасно! Теперь разрешите проводить вас на «Фери».

— Ну и ну! Как в кино! Кто мог ожидать? Такая развязка!..

— Такое даже О. Генри не снилось…

Пока мы дошли до выхода, судья вернулся на свое место на высокой трибуне:

— Кто следующий? — крикнул он…

— Пошли скорее, пока он не передумал!

Оглянувшись, мы увидели судью на его месте в уютной позе и с книжкой в руках.