Я останавливаю время

ЦЕНОЮ ЖИЗНИ

Когда в 1932 году я уезжал во Владивосток, мой друг оператор Коля Теплухин завидовал мне — завидовал тому, что я еду к морю, тому, что я буду снимать диковинный край, суровую жизнь рыбаков и столь желанную, сколько и туманную для нас в ту пору романтику моря. Мы договорились, что я приеду, устроюсь, осмотрюсь и вызову его к себе. Он ждал моего вызова так же нетерпеливо, как я — его приезда. Но когда, наконец, такая возможность представилась и я забросал Коку телеграммами, он не приехал. Я до сих пор не знаю, что тогда помешало ему. То ли он был в длительной командировке и не получил моих посланий, то ли был болен, то ли что еще… Только он не приехал. Я был не на шутку расстроен, но события закрутили меня, да и Коку, наверное. Он был выдумщик — неугомонный, веселый, деятельный.

Прошло несколько лет. Страна готовила павильон на Всемирной выставке в Нью-Йорке. Для павильона было заказано фотооформление — «Советский Союз в фотографиях».

Работу эту организовал Госкиноиздат, при котором были ПТМ — производственно-творческие мастерские.

Находились эти мастерские на Кузнецком мосту, над теперешним магазином «Консервы», что на углу Неглинной. Работали там фоторепортеры «Известий», «Смены», «Интуриста» — Яша Халип, Григорий Зельма, Семен Фридлянд. Снимал для выставки и я. Мне было поручено снимать Магнитку.

Как-то рано утром пришел Халип в мастерскую мрачный. Работал молча. Потом его прорвало:

— Сейчас встретил Марка Трояновского… У вас там на кинохронике парень из самолета выпал. Хороший парень. Да ты, наверное, знаешь…

Почему-то я подумал: уж не Кока ли?

— А фамилия?..

— Фамилии я не знаю, а вот звали его…

— Кока? — вырвалось у меня.

— Кока. Откуда ты знаешь?

Я не знал. Просто я больше всех боялся за него, за своего друга, потому что только от него можно было ожидать, что он окажется на Луне, на дне морском или вот вывалится из самолета.

Скверно это было. И верить не хотелось. Долгое время я так и не знал, что же случилось с моим другом в этом проклятом самолете. И только спустя много лет мне рассказал об этом главный участник этой авиасъемки и непосредственный очевидец катастрофы оператор Соломон Коган.

Как-то, уже после войны, меня попросили зайти в редакцию киножурнала «Советский спорт».

— Тер-Ованесяна знаешь? — спросил меня редактор Геннадий Блинов.

— Знаю, конечно. Снимал не раз, но лично не знаком.

— Хочешь познакомиться? Поезжай во Львов и сними для нашего журнала сюжет о нем.

Меня не надо было уговаривать — спорт всегда увлекал и захватывал меня не только на съемке, но и на ринге, на воде, на стадионе.

На другой день, оставив заснеженную Москву, мы выехали поездом во Львов.

Тер-Ованесян встретил нашу маленькую группу очень приветливо. Повел из института домой, познакомил со своим отцом — бывшим чемпионом по метанию диска. Просто и деловито рассказал о себе, об учебе, о тренировках.

Погода помогала. Было тепло, и съемки тренировок прошли быстро и успешно. Уезжать не хотелось, но командировка кончилась, и пора было возвращаться в Москву.

Поезд уходил поздно вечером, и у нас еще была возможность пообедать.

В ресторане было пусто. Яркие полосы света распластались на рыжем паркете, на скатертях и гардинах.

— Через три дня Новый год, а теплынь такая, что трудно поверить…

— У вас всегда так? — обратился мой ассистент к хлопотавшему у стола пожилому официанту.

— У нас намного теплее, чем в Москве, но такой теплыни в декабре я что-то не припомню с давних пор, — охотно и приветливо ответил официант.

— Скажите, а до войны вы здесь работали? — спросил я.

— С тридцать девятого служу на этом месте, с перерывом на войну. А что?

— Друг у меня здесь погиб в октябре сорокового.

— Тут, в ресторане?

— Нет, вон там! — Я показал за окно. — На площади. Упал из самолета при киносъемке.

— Ах, так вы про этот случай… Так он был вашим другом? Ну как же, я все помню, будто это было вчера…

Он поставил на стол стопку тарелок, помолчал.

— Над городом тогда целый день гудели самолеты. Рассчитавшись с клиентом, я стоял вот тут, у стойки буфета, и пересчитывал выручку. Вдруг на улице послышался свист, и там, за тем окном, промелькнула черная тень. Я так испугался, что закрыл лицо руками и присел. Что-то задело за балкон и ударилось о тротуар. Я подбежал к окну, но ничего не успел разглядеть — набежала толпа и все от меня закрыла.

Весь город хоронил этого парня. Его везли на вокзал на орудийном лафете, и чужие незнакомые люди плакали и несли ему цветы. Красивый, говорят, был и молодой… Что там с ним случилось, я так и не знаю. Может, вы знаете? — и наш знакомый присел на край стула в надежде услышать разгадку этой трагической истории.

Я рассказал им то, что не раз слышал от Когана.

— По заданию студии оператор Коган должен был срочно выехать во Львов для авиасъемок. Коля был в отпуске и случайно узнал об этом. С большим трудом добился того, чтобы его отозвали из отпуска и послали вместе с Коганом. Он до самозабвения любил небо и самолеты, и мы мечтали с ним о том, что когда-нибудь прыгнем с камерой на парашюте и снимем все до самого приземления. Кока, так называли его друзья, был общим любимцем на студии, и дирекция баловала его, выполняя почти все его желания. Так случилось и на этот раз. На студии заканчивался фильм «Ударом на удар» — о маневрах Красной Армии. Коган с Теплухиным должны были снимать с воздуха нападение на Львов условного врага и пикирование бомбардировщиков на военные объекты.

Командование предоставило для съемок двухместный самолет с опытным летчиком, мастером военного пилотажа.

14 ноября с аэродрома вблизи города Коган поднялся в воздух. Коля был вынужден остаться на взлетном поле. Самолет больше одного пассажира поднять в небо не мог. Кока с завистью наблюдал с земли, как самолет, на котором снимал его товарищ, проделывал сложные виражи.

Наконец Коган кончил намеченную программу и приземлился.

На этом можно было бы и закончить съемку, но Коля сумел убедить всех — и Когана, и пилота — в том, что необходимо подняться еще раз в воздух и кое-что доснять.

Кока забрался в кабину. Коган передал ему «Аймо» и черный перезарядный мешок. Летчик заботливо проверил, как устроился Коля, застегнул на нем привязные ремни и только тогда занял свое место.

— Контакт! От винта!.. Контакт! От винта!

И они взмыли в небо.

Коган остался на месте Николая и стал наблюдать за полетом. Прошло несколько коротких минут. Самолет сделал небольшое пике на город. В этот момент из него вылетело что-то черное и стремительно стало падать.

«Наверное, у Коки ветром выдуло из кабины перезарядный мешок с пленкой — забыл его предупредить»- подумал Коган.

Самолет пошел еще на один заход для съемки над городом. Вдруг круто развернувшись, он спикировал прямо на летное поле и через несколько секунд приземлился.

Коган видел, как из самолета выскочил летчик и полез во вторую кабину. Тут же он спрыгнул за землю, сорвал с себя шлем вместе с очками и бросил его с силой об землю.

Коган ничего не понял, но в предчувствии чего-то страшного кинулся к самолету.

«Что случилось с Кокой? Почему он не выходит из самолета?» Коган бежал к самолету и видел, что пилот снова полез в кабину Коки, но на этот раз он достал оттуда черный перезарядный мешок с пленкой. Только тут Соломону все стало ясно — нет больше Коки. Он выпал их самолета над городом.

— Ума не приложу. Никогда со мной такого не бывало, чтобы пассажир без парашюта выскакивал за борт. Черт знает, что это такое! При каждом заходе я видел его лицо в зеркале. Он улыбался мне. И вдруг оно исчезло. Вначале я думал — оператор перезаряжается, но время шло, а он не появился. «Может, с ним плохо», — подумал я и развернулся на посадку. Мне и в голову не могло прийти, что он уже за бортом…

— Что же делать? Надо ехать в город…

— Да, но восемьсот метров высоты жизнь не сохранят парню. Ах, парень, парень!… Черт понес меня лететь вторично… Как он нас уговаривал…

Пилот шел рядом с Коганом и, чуть не плача, пытался понять, что же произошло.

Уже в машине Коган вспомнил, что при съемке ему пришлось ослабить привязные ремни — иначе снимать было невозможно. Колька, увлекающийся и темпераментный, наверное, расстегнул ремни совсем и, увлекшись съемкой, забыл все на свете. Когда самолет ринулся в пике над городом, Коля остался с камерой в воздухе, а машина ушла из-под него…

Я кончил рассказ. Светлые пятна на полу подвинулись к нашему столу. Наступило тягостное молчание.

— Да… — проговорил официант.

— Что же это ему нужно было? И чего беспокоился? Сняли? Сняли. Склеили бы, и все вышло. Зачем было рисковать? — расстроено пожал плечами мой ассистент.

Я хотел ответить. Сказать о том, как удивительно ощущение полета, о том, как в двадцать лет хочется видеть, чувствовать, узнавать, о том, что о риске и случайностях не думаешь в такие моменты, о том, что мои друзья-операторы не жалели жизни ради одного удачного кадра. Но так много мыслей захлестнуло меня в ответ на одну рассудительную фразу, что я никак не мог их организовать во что-то лаконичное и веское.