Юность моего друга

Глава девятая

После грохота и беспорядка, который на первый взгляд царил на строительстве, механический цех большого завода показался Андрею храмом. Токарные, строгальные, сверлильные станки стояли строгими прямыми рядами. Люди здесь не суетились, не бегали, не кричали друг другу из одного угла цеха в другой. В черных, как на подбор, спецовках они спокойно и уверенно управляли станками. Подле каждого станка стояли обточенные, готовые детали, сияющие, словно хрустальные сосуды. Широкие лучи солнца, как туго натянутые золотые полотна, рассекали синеватый воздух цеха. Цех гудел радостно, как далекие июньские громы.

Вместе с Андреем с биржи труда на завод были направлены два молодых слесаря — Луценко и Бабенко. Андрей слышал, что они учились в ФЗУ, и решил, чтобы не попасть впросак, говорить и делать все, что будут говорить и делать они (они были настоящие слесари!). Из-за этого Андрей нарочито всюду опаздывал и всегда оказывался позади молодых слесарей.

Мастер цеха собрал их всех около верстака, расспросил, кто где работал прежде. Андрея даже похвалил, сказав: «Кустари люди в работе искусные». Потом дал новичкам задание — сделать по бортовому угольнику.

Андрей и виду не показывал, что не только никогда не делал бортового угольника, но и впервые видел этот инструмент. Придя с запиской мастера в инструментальную, Андрей встал в очередь за Луценко. Когда тот отошел от окна, Андрей сказал инструментальщику:

— Мне тоже давайте все, что получил товарищ.

Из полученных инструментов больше всего Андрея удивила пила для резания металла. Чудо-пила резала железо, как дрова, хоть и не с такой быстротой, но все же это было удивительно.

Штангенциркуль он тоже видел впервые в жизни. Этот добела отшлифованный измерительный прибор привел Андрея в благоговение. Но больше всего удивило Андрея доверие, с каким тут, на заводе, люди относились друг к другу. В селе, например, сосед скорее сам тебе срубит кол или слегу, нежели доверит тебе самому свой топор, а на то, чтобы дать топор на денек-другой, ни один настоящий хозяин ни за что не согласится. На заводе же кладовщик лишь записал контрольный номер Андрея и тут же выдал ему целую гору дорогих инструментов, хотя он на заводе даже не без году неделю, а всего-навсего первый день.

С каждой операцией Андрей нарочно возился дольше своих товарищей, но это давало ему возможность понять, что надо делать с железными планками дальше.

Выравнивая напильником концы планок, он почувствовал на своем плече чью-то руку. Обернувшись, увидел высокого, с добродушным усатым лицом рабочего.

— Напильник надо вот так держать, — высокий взял в руки напильник и, работая, продолжал объяснять, — стоять надо прямо у верстака, не двигаясь. Двигаться должны одни только руки, тогда и кромки и середина детали будут, как срезанные ножом.

Глядя на резиновые сапоги Андрея, он заинтересовался юношей и расспросил, откуда приехал Андрей, приходилось ли ему делать угольники раньше.

Голос усатого человека был добродушный, слова бесхитростные, и Андрей сознался, что угольников делать прежде ему не приходилось.

Усатый подробно объяснил, как и где надо сверлить дыры, как закреплять борт для пайки.

— Главное, — подбадривая Андрея, говорил усатый, — не робей. И если чего не знаешь, лучше спроси у меня или у другого слесаря, и дело у тебя, брат, пойдет. Спрашивай запросто.

Сказав это, усатый удалился.

Это был известный всему заводу мастер слесарей по ремонту станков. Звали его за глаза Башня. Известен он был тем, что, добиваясь правды, дошел до Москвы и разговаривал с самим Калининым.

После разговора с Максимом Кузьмичом Марченко — так звали усатого — Андрей вздохнул свободнее. Теперь он видел всю работу от начала до конца.

К вечеру угольники ни у кого не были готовы. Андрей пронес свой угольник под рубашкой домой, чтобы в свободное время его пошабрить.

— Кустари мастерством славятся, — сказал на другой день мастер, принимая угольник Андрея.

Тут же стояли еще несколько старых слесарей, а с ними и Башня.

— Нравится парень? — спросил мастер цеха Башню. — Бери, тебе ведь нужны. Я думаю, на первое время четвертого разряда ему хватит. Не женатый? — спросил он Андрея. — Вполне хватит.

Тут же Андрею вручили записку в кладовую, на получение настоящей рабочей спецовки, которая была мечтой Андрея. Черная, лоснящаяся, как шелк, чертова кожа ласково облегала плечи. На спецовке было очень много карманов, что особенно нравилось Андрею.

Подошва ботинок — в палец толщиной, но зато это ботинки, а не резиновые сапоги!

Придя домой, Андрей сразу же написал письмо матери, своему дружку Петру Бабкину, брату Степану. Сестренке Нине послал записку в отдельном конверте, хотя Нина и жила вместе с отцом и матерью. Писал он о том, что цех, в который его поставили работать, такой огромный, как все Тростное, и что в цехе крыша высокая-высокая, выше самой большой ветлы, и что вся она стеклянная, и что рабочие — люди дружные, и что…

Много разных подробностей сообщал о себе Андрей. Да разве словами можно передать состояние души счастливого человека!..