Юность моего друга

Глава тридцать девятая

Когда продукты стали давать по карточкам, студентов металлургического техникума приравняли к категории рабочих. Но все же студенты оставались студентами, и в магазинах продукты им отпускали в последнюю очередь. Очень часто им вовсе недодавали положенных продуктов. Чтобы как-то облегчить положение студентов, Сашко Романюк предложил продовольственные карточки сдать прямо в столовую (из общего котла можно было питаться лучше) и взять столовую под студенческий контроль.

Студентам это понравилось: питание действительно улучшилось.

Трудные времена всегда несут с собой непредвиденные случаи и происшествия, вокруг которых собираются обыватели и гудят, как осы вокруг арбузной корки.

Все началось из-за того, что в техникуме почти натри месяца задержали выплату стипендии. У большинства студентов не было денег даже на хлеб. К этому времени на рынке хлеб стал баснословно дорогим, и многие студенты часть своего пайка потихоньку продавали. Администрация и общественные организации техникума знали об этом, но делали вид, что ничего не замечают.

Но вот как-то в середине дня Андрея пригласили к директору. В кабинете директора сидел милиционер и с повинной головой стоял студент Чирко…

Когда милиционер ушел, члены бюро комитета комсомола собрались в кабинете директора.

Узнав, в чем дело, Гриша взглянул на все проще.

— Чтоб нас не обвинили в попустительстве, — сказал он, — и в том, что мы не ведем борьбу со спекуляцией, надо одного-двух безнадежно отстающих студентов исключить из комсомола и отчислить из техникума.

Директор, поразмыслив, согласился с этим предложением.

Спустя несколько дней Андрей встретил в коридоре техникума Эльвиру Семеновскую.

Андрею она обрадовалась искренне, но глаза ее были заплаканы, и Андрей по всему видел, что она нуждается в его помощи. Когда они зашли в пустую аудиторию, Эльвира сказала Андрею, что несколько дней назад ее папу забрали в НКВД и что надо помочь Гарику остаться в техникуме. Для этого, по мнению их близких, Гарику надо было публично отречься от отца. Тут же она передала Андрею заявление от Гарика (он якобы был болен) с просьбой не исключать его из комсомола.

В заявлении Гарик написал, что политических взглядов В. Н. Семеновского он никогда не разделял и не считает его своим отцом.

Андрей прочитал заявление и сделался мрачным. Заметив это, Эльвира взмолилась:

— Андрей, дорогой, вы же не захотите сделать его несчастным.

— Когда посадили Владимира Николаевича? — спросил Андрей.

— Вот уже седьмой день…

— Как ты думаешь, за что его забрали?

И тут голос Эльвиры прозвучал искренне и убежденно:

— Я уверена, что папа пострадал совершенно напрасно.

— Так его еще, может быть, освободят?

— Нет, что вы! — запротестовала она. — Надо спасать Гарика.

В это время Андрей вспомнил своего отца, вспомнил его сгорбленную спину. Всю жизнь отец работал только для того, чтоб его дети выросли — вышли в люди. Разве бы Андрею когда-нибудь пришла в голову мысль отречься от отца?! Андрей положил заявление в папку и сказал:

— Хорошо, посмотрим.

Но Эльвира не уходила.

— Андрей, вы его оставите в комсомоле? — сказала она.

— Мне неприятно разговаривать на эту тему, — ответил Андрей. Он понимал, что Гарик вынужден был, помимо своего желания, отречься от отца. Но Андрей никак не мог примириться с одной только мыслью — отречься от родителей! Что же тогда у человека самое святое в жизни?

— Возможно, собрание оставит его в комсомоле. Но я бы…

Эльвира загорячилась:

— Ради бога, Андрей, не портите ему жизнь.

— Я бы лично, — докончил Андрей, — за одно это заявление исключил бы его из комсомола. Человек, с такою легкостью отрекающийся от родителей, вряд ли может принести пользу народу.

— Но теперь такое время, Андрей, — заплакала Эльвира.