Юность моего друга

Глава тридцать седьмая

На другой день студенты пошли в баню. Раздеваясь, Андрей толкнул Леню в бок:

— А ты говоришь — недоедание…

Всегда вежливый Леня вдруг резко отвернулся и пошел в сторону, успев зло шепнуть Андрею:

— Это от голода, чудак…

Андрей еще никогда в жизни не видел людей, распухших от голода. До этого времени слова «пухну с голоду» были для Андрея пустой фразой, вроде слов «есть до смерти хочется». Ему и в голову не приходило, что эти фразы иногда приобретают буквальный смысл. Андрей еще раз невольно оглянулся на стариков, и в его глазах на всю жизнь запечатлелись толстые и рыхлые, как у слонов, ноги.

Он хотел себя успокоить мыслями о том, что эти люди или «летуны», или бежавшие из ссылки кулаки. Но такие мысли не приносили ему покоя. Ночью Андрей долго не мог заснуть.

Размышляя, он пришел к заключению, что многие трудности, которые переживал народ, вовсе не были «трудностями роста», а возникали по вине людей, по вине руководителей на местах, которые с легкомыслием, а иногда и с преступным равнодушием относились к бытовым нуждам рабочих. И в самом деле: в Днепре полно рыбы, на колхозных полях гниют перезревшие овощи, а в столовой — соевый суп на первое, соевая бабка — на второе.

Вскоре Андрею выпал случай высказать свои мысли вслух. Произошло это в воскресный день после лекции «Забота о человеке».

Прослушав лекцию, студенты пошли в столовую.

— Как вам понравилась лекция? — спросил Гриша Рыбченко, садясь за стол.

Все согласились, что лекция была хорошая. Один Андрей сидел молча.

— А тебе что, не понравилось? — обратился Гриша к Андрею.

— Понравилось, — сказал Андрей, — но плохо то, что лектор говорил о человеке вообще, о каком-то отвлеченном человеке, а надо было говорить о Романюке, о Дьяченко, о нас. И тогда факты были бы убедительнее.

Гриша насторожился:

— Какие факты ты имеешь в виду?

Андрей пододвинул к нему солонку и продолжал:

— Ты знаешь, что в Советском Союзе добывается лучшая в мире соль? — Он сделал паузу. — А вот эту соль, что подают нам, наверно, с асфальта смели.

Сашко предупреждающе толкнул Андрея ногой: мол, не стоит об этом говорить.

Но Андрей уже не мог удержаться. Он продолжал:

— Ты знаешь, что вокруг строительства на, полях гниют овощи? — Он пододвинул миску с соевой бабкой. — А тебе вот что вместо картофельного пюре дают.

Гриша встал и заговорил угрожающим тоном:

— Я прощаю тебе этот разговор, Андрей, только потому, что давно знаю как нашего, советского парня. — Он кашлянул и добавил: — Иначе бы я об этом разговоре доложил в райком…

Андрей тоже поднялся. Сдерживая себя, он почти спокойно ответил:

— А зачем ты мне делаешь снисхождение? Ты лучше возьми эту самую соль и эту соевую бабку и покажи там, в райкоме…

Андрей даже немного испугался этих своих слов, но тут заговорили все сразу, поддерживая его сторону.

Гриша сел и долго сидел молча. Затем он сказал:

— Мы должны все пережить. Вы же знаете, что наши сегодняшние трудности — это трудности роста…

— Невыкопанная картошка в поле — тоже трудности роста? — не выдержал Андрей.

— Поля принадлежат колхозу, мы не имеем права заниматься расхищением колхозной собственности.

— Но ведь скоро ударит мороз, и она все равно погибнет.

— Это не наше дело. Об этом думают другие.

— Нет, это наше дело. — Андрей снова поднялся. — Мы обязаны доложить в райком об этом разговоре. Почему они, как руководители, смирились со всем этим? Мы должны кричать об этом в райкоме, в обкоме, стучаться в Москву. А мы вместо всего этого молча жуем соевую бабку и еще думаем, что проявляем героизм, что потомки нас похвалят за этот «соевый героизм».

Гриша вдруг повеселел.

— Вношу предложение, — сказал он, — в следующее воскресенье прослушать лекцию «О соевом героизме», Лектор А. Савельев.

Все рассмеялись. Но Андрей еще долго не мог успокоиться. Перед глазами вставало заостренное с широкими глазами лицо девочки Вали или круглые и рыхлые, как у слонов, распухшие ноги стариков.