Звезда на излом

3

Не сговариваясь, отряд в последнем усилии повернул к низине, заросшей совсем молодыми, нежными берёзками и ивами, чуть тронутыми желтизной на макушках. Среди них пряталось маленькое озерцо, журчал в жухлых лопухах ручей.

Люди доходили до воды, пили из последних сил — и опускались на траву.

Макалаурэ сам несколько мгновений думал лишь о том, чтобы стечь на землю. Усмехнулся. Очень медленно спустился к ручью. Нашел взглядом Фаньо и Рингвэ — его верные осматривали рощу, не поддаваясь усталости.

— Что позади? — спросил он без голоса. В горле скрежетнуло.

— Все спокойно, — сказали ему, — и след закрыт.

Тогда Макалаурэ позволил и себе опуститься на траву, зачерпнул из ручья холодной воды. Выпил медленно, запоминая и впитывая ее свежесть, смягчая пересохшее, саднящее горло. Бросил рядом шлем, который все время нес, прижимая локтем. Привалился к белому стволу.

Он чувствовал себя ручьем, который иссяк.

Люди почти все бросились в траву, многие уже уснули, едва коснувшись земли. Держались лишь самые стойкие и молодые.

И один из таких сам шагнул следом за Рингвэ — обойти рощу. На слова сил не стали тратить.

*

Дед Сарно умер с улыбкой, когда его опустили в траву. Просто улыбнулся и перестал дышать.

Тарлан знал, почему. Усталость обрушилась на него самого как водопад, едва не сшибая с ног, когда прервалась песня князя. И то она вышла куда меньше, чем могла быть после двух с лишним дней пути. Не иначе, и правда земля силу ногам давала.

Но он выдержал ее, а старики…

Не все.

Но все дошли до маленьких берёз и густой травы возле них.

И лучше деду Сарно было уйти здесь, со спокойной душой. Такая уж вышла суровая забота у нолдорского князя.

Он укрыл Сарно его же плащом. Встал и увидел вокруг себя… Прощание.

Рядом с дедом уложили ещё одну старую хадорскую женщину. И ещё халадинку. Скуластый парень уложил и заботливо укрыл кафтаном старого вастака. И толстуху с трудом принесли подруги — видно, не выдержало сердце. И ещё раненого принесли и положили рядом двое эльдар. И еще, и еще.

Почти половина стариков. Две женщины. Трое раненых.

— Хоронить-то как будем? — почти беззвучно, как самому себе, выдохнул скуластый.

— Сперва осмотримся и отдохнем, — сказал Тарлан. — Не обрадуются деды и бабки, если мы тут кинемся копать им могилы, и от усталости вместе с ними туда ляжем. Не для того шли.

Он обернулся, ища глазами княжичей и нолдорского князя. Вон дети у воды, с гондолинцами. А вон и князь Маглор у родника по стволу березы сползает на землю. То есть он-то садится, но так ровно и медленно, словно на голове стоит чаша вина, и он ни капли расплескать не хочет. Так движутся в самой крайней усталости, когда только что падать ещё нельзя.

Прочим-то здоровым и молодым легче вышло, похоже. Тарлан даже приободрился немного. И увидел, что князевы верные отдыхать и не думают.

А раз им нельзя, подумал он, то и ему не стоит. И сам, без спроса, двинул вслед за старшим верным Рингвэ — тем длинным белолицым воином, что передовой отряд увел в подземелье. Тот и не спросил ничего, кивнул только, мол, пошли.

Ноги были теперь немного деревянными, и спина тоже. Но усталость чуть отступила. Тарлан подумал, что она ещё вернётся с добавкой, но все ж не прямо сейчас, а это главное.

Рощица вокруг озера была невелика, они ее пересекли быстро, и князев верный полез на склон холма, туда, откуда стекал другой родник и виднелось что-то большое и корявое. Оказалось — старая берёза, толстая, короткая, с толстенными ветвями, свешенными к воде. И ствол местами изрублен, рубцы смолой давней затекли. Какая сволочь дерево била-не срубила?

— С него будет дальше видно, — Тарлан подошёл первый и похлопал дерево по здоровому боку, как лошадь. Жаль было дерево, но выжило же. И самое прочное тут.

— Тебя тоже, — коротко сказал нолдо. — Не надо… Назад!

Тарлан сперва отскочил, как велено, а потом уже схватился за меч. И остолбенел.

Берёза поворачивалась, переступая короткими толстыми ногами, вскидывала руки-ветви, тихо загудела. На стволе, где ветки у макушки шапкой расходились, открылись глаза, зелено-серые, блестящие, яркие…

— Приветствую тебя, пастух берёз, — сказал ему князев верный. Тарлан выдохнул, вспомнив сказки о Междуречном Лесе и почему там никто из эльдар не живёт. Потому что живёт кое-кто ещё.

— Сожалею, что потревожили тебя, — говорил дальше верный лесному чуду — или чудищу? — Мы бежим от орков. Они сожгли город в устье Сириона.

Гудение утихло. Чудище шагнуло вперёд, но верный даже не дернулся. И Тарлан, глядя на него, тоже удержался. Голос у чуда тоже вышел гудящий, будто кто-то говорил в большом дупле.

— Орки? Орки — здесь? Не слышу орков. Людей слышу. Вас слышу. Песню слышал. Орков — не слышу.

И нолдо на мгновение устало улыбнулся.

…После добрых вестей на траву у воды вернулись почти все. Кто смог — засыпали сразу, счастливцы.

Тарлан вот не мог.

Свои эльдар делились с людьми дорожным питьем мирувором, у кого оно было. Кому досталось — тоже засыпали. Надо же, думал Тарлан, чтобы заснуть, тоже силы нужны…

— Называть тебя как, меткий? — это княжий верный вернулся. Посмотрел холодными-светлыми глазами.

Приятно было знать, на чем его, Упрямца, запомнят. А то, что сердце в пятки падало, когда волчара вышел — со стороны не видно.

— Тарлан я. Тебя знаю.

— Силы в дозоре постоять есть, Упрямец? Не спишь ведь.

— Да. Посидеть в дозоре.

— Тогда посиди. Постереги и меня хоть недолго, разбуди, как силы кончатся.

И Рингвэ, не медля, лег прямо тут, где стоял. Кажется, он заснул еще до того, как улегся. Никакой эльфовой грезы, спал как убитый. А Тарлан — сел на землю рядом. Сердце стучало гулко и тяжело. Было ему невесело.

Нолдо-то поспит или погрезит всего свечу-другую времени, и отдохнет лучше, чем человек за тот же срок. И потом уже он будет караулить Тарлана — лучше и дольше. И все равно временами чуется тут несправедливость, что даже этим нолдо, которые своих резали еще давным-давно, до восхода солнца, ничего не сделалось, ни за старые дела, ни за новые. И заживает на них все, как на собаке и даже лучше. И живут долго…

Он с усилием отвел глаза от старых шрамов на открывшейся шее спящего. Да ну в задницу, подумал Тарлан, сам удивляясь накатившей обиде. Вот так располосуют тебя однажды когтями какие варги или кошки, а ты и помереть не сможешь, живи и мучайся. В задницу, повторил он, шевеля губами. Нашел время завидовать чужим заботам. Доживем до безопасности, тогда подумаем.

А стоять или сидеть ему сейчас, неважно — в высокой полусухой травище здешних полей волка все равно не разглядишь, пока не выпрыгнет.

Кроме него, не спали еще с десяток таких упрямцев. Князев оруженосец тоже — вон, уговаривает господина что-то выпить, и по сторонам все смотрит. А сам князь Маглор, кажется, ни на волос не шевельнулся с тех пор, как сел. Прямо статуя.

Юные княжичи лежали у воды, завернувшись в один плащ. А рядом сидела их наставница, рисовальщица карт, и чуть качалась вперед-назад, обхватив себя руками за плечи, как сидят иногда бабушки на лавочках. Губы чуть шевелились, словно она пела колыбельную сама себе.

Тарлан вспомнил, как несколько лет назад ходил к ней, писать учился. И еще многие подростки. И что у нее писать и читать учился его отец. И откуда она родом, тоже вспомнил. И что потерянный дом у нее как бы не четвертый…

«В задницу», пробормотал он еще раз. Сил на другие слова, поумнее, пока тоже не было.

*

На площади Сириомбара они лежали рядом — синдар, гондолиндрим и его верные в темных одеждах со звездой Феанаро. Трое охотников Амбаруссар упали с такими же красноперыми стрелами в груди, как те, что рассыпались из их собственных колчанов. Моррамэ зарубили на крыльце дворца. Синко убили в тронном зале — он заслонял собой каких-то синдэ. Ещё двое полегли перед дверью в Каминный зал.

…Фаньо! Фаньяран… Он закрывал своим изрубленным щитом Эльвинг до последнего, как раньше закрывал своего кано. Их пригвоздили к стене двоих разом — одним копьём.

Большим длиннолезвийным копьём работы мастеров Амон Эреб.

И сорвали ожерелье с шеи еще живой тогда внучки Лутиэн, разодрав кожу до крови.

…Очнувшись, Макалаурэ несколько мгновений жадно дышал, вырываясь из несбывшегося и стряхивая его с себя. Уже опустились сумерки.

Атани почти все спали мертвым сном. Эльдар уже приходили в себя, иные тихо плакали на берегу у воды.

Полтора десятка тел, укрытых плащами, сложили в стороне на траве. И там же над ними стоял энт, обвиснув руками-ветвями.

Он поискал взглядом своих — верные спали вокруг в обнимку с оружием, трое сторожили. Потом детей Эльвинг. Близнецы у воды с наставницей, все в порядке.

Фаньо приподнял каштановую голову с травы, с трудом одолевая сон. Живой. Макалаурэ отмахнулся, пусть спит дальше.

Нагнулся над источником, плеснул в лицо водой, напился снова, медленно, растягивая удовольствие. Тело его словно одеревенело.

Вода вдруг взбурлила, источник переполнился, вода перелилась через край ямки и маленькой волной, шумя, побежала к озерцу.

Близнецы разом обернулись — сперва к воде, затем к Феанариону. Встали, подошли, глядя на него настороженно и внимательно. У них были красные и усталые глаза.

— Что ты хочешь делать дальше, князь Маглор? — тихо спросил один.

— Идти на север в свою крепость Амон Эреб. — Шепотом говорить было не так больно. — Звать с собой всех, кто хочет сражаться с Врагом дальше.

— А если кто-то не хочет?

— То не пойдет.

— А мы?

— Я забираю вас и Ольвен в Амон Эреб. Вы мои самые младшие родичи. Позже поймём, где ваши родные, и что делать.

— А что скажут твои братья, князь Маглор?

Он устало прикрыл глаза.

— Три моих брата погибли в Сириомбаре. Остался лишь один младший. Я решаю.

Упала тишина.

У одного из близнецов медленно, без всхлипов, снова покатились слезы.

— Почему ты не плачешь о них? — прошептал сын Эльвинг.

— Может быть, позже.

— Разве они… не заслужили твоих слёз?

У Макалаурэ вдох застрял в саднящем горле.

— Не все могут плакать, когда хотят, — только и сказал он с трудом.

«А что им ответить? Что братья мне были дороже всего Сириомбара? Что я потому и пошел с ними туда? Что я глупец, до сих пор способный лишь идти за Старшим убивать как врагов, так и сородичей, не в силах сказать ему «нет»?»

Он посмотрел в покрасневшие глаза новых младших родичей из дома Финвэ, вспомнил последний кошмар — и, не удержавшись, сгреб их в охапку, прижал к себе.

Слёзы у одного так и хлынули на черный нагрудник, где пятна грязи и сажи почти скрыли Звезду Феанаро.

— Мы не должны… Мы не маленькие! — второй стиснул зубы, пытаясь не плакать. Но руку не сбросил.

Чьи-то едва слышные всхлипы донеслись от озерца — и второй сын Эльвинг тоже не удержался. От них шло живое открытое горе и живое тепло, словно от огня, а сам Макалаурэ был пуст и гулок, как пересохший колодец, и мог думать лишь об одном.

«Не мы пришли к ним… Всё-таки не мы».

Второй раз видение было таким же осязаемым — и устрашающе близким. В одном шаге от него. В одном повороте дороги. Оно все ещё было где-то совсем рядом, и от того настолько ясным.

И ещё казалось ему, что Карнистир, Амбарусса и Майтимо теперь хотя бы в безопасности от проклятой Клятвы.

А он сам — как-нибудь справится. И Амбарто удержит. За уши и хвост.

Чьи-то злые взгляды скользнули по нему, но плевать на них. Пусть мальчишки плачут, пока могут и умеют.

Успеют ещё разучиться.

Когда-то он сидел так в совсем другом лесу с другими близнецами, ясно вспомнил Макалаурэ, и очень захотел взвыть куда-то на первые звёзды.

Вздохнул — и крепче обнял этих, ещё светлых и ясных даже в горе.

*

Наутро тех, кто здесь остался насовсем, засыпали землёй и обложили насыпь травой и дёрном. Вытерли последние слезы. И наконец, спросили себя, что делать дальше.

Рингвэ говорил перед всеми вместо своего кано, который решил, что ему точно стоит помолчать. Позвал всех в Амон Эреб, обещая защиту и предлагая вместе сражаться, отстаивая Оссирианд и берега Гэлиона. Пока он вел речь, Макалаурэ видел, что многие согласны и явно готовы идти. Но потом подали голос корабелы-фалатрим.

Их всего-то среди беглецов оказалось двое — плечистый воин с топором, непривычным оружием для родни тэлери, и второй, не такой мощный, но в шрамах, полученных, должно быть, при разгроме городов Фаласа. Но говорили они горячо и уверенно.

Что они шагу не сделают к крепости сыновей Феанора. Что готовы построить свой корабль ещё до холодов, если будет помощь, и зовут отправиться на остров Балар к Кирдану, остров, который будет по-настоящему неприступен для любых врагов. И, наконец — что наследники Тингола будут в безопасности только там, и никак иначе.

Наследники Тингола стояли прямо здесь, поэтому от грубых нападок корабелы ещё удержались. Но смотрели так, словно готовы были хватать их и бежать, спасая уже от злобных опасных Феанариони. И синдар заколебались.

Макалаурэ только невесело пожалел, что здесь нету по-настоящему злых и опасных Феанариони. Карнистира хотя бы. А, нет, лучше не надо.

Голос, значит, ещё позже вернётся.

— Ты хочешь сказать, — ближние дориатцы даже вздрогнули, когда он заговорил, так скрежетал у Макалаурэ голос, — оставить наследников Тургона жить в лесу до холодов — лучшая забота об их безопасности, чем отправить их под защиту наших стен? И ты уверен, что построишь корабль до того, как вас отыщут волки и орки? Собой распоряжайтесь, как хотите. Я верю, что фалатрим и верхом на бревне доплывут до Балара, когда захотят. Но я по праву старшего родича не оставлю детей рода Финвэ прятаться в лесу и не позволю им плыть по морю в наспех построенной лодке!

Голос его не срывался только потому, что срывать этот хрип было дальше некуда. Он мысленно попрощался с песнями до глубокой зимы.

— В мастерских Амон Эреб есть любые инструменты, — сказал он тише.

Фалатрим прищурился, и Макалаурэ подумал, не этот ли взгляд он чувствовал в сумерках.

— Ты нашу работу решил очернить? Нам хватит топоров, чтобы построить отличный корабль.

— Скоро зима. И с волками за спиной.

— Лесные пастухи не дадут им разгуляться в Лесу-между-рек.

— Рассчитывать нельзя. Ненадежно.

— Ты что, решил оставить их при себе? Уж не в заложники ли взять решил?

Макалаурэ выдохнул дважды, отбросил два ответа, один словами Морьо, другой в духе беорингов перед дракой.

— И любая беда, что случится с ними, ляжет на меня! — прохрипел он, с трудом сдерживаясь. — Не будет этого!

Верные качнулись к нему, едва заметно.

— Стоять! — рявкнул он.

Потому что ближние иатрим тут же потянулись к оружию, а было их немало.

Макалаурэ только скрестил руки на груди.

— Вы что? С ума посходили? — спросил звонко один из близнецов. Тот, что вчера так старался не заплакать. В ответ несколько иатрим залились краской, а иные, наоборот, побледнели.

Самые растерянные тут были атани. Вот уж кто ни разу не видел раздора среди эльдар, так это атани Сириомбара! Кое-кто и испугаться успел.

— Остынем, — вперёд вышел Линдэлас. — Князь Маглор дело говорит. Не стой он с нами за Гавани Сириона, я бы промолчал, но теперь — нет.

И затем Макалаурэ очень удивился, потому что подала голос дориатская лучница с венцом кос.

— Я против поспешности, — у нее тоже был хриплый голос, пенье в жаре и в дыму даром не прошло. — В тебе говорит боль, я знаю, — фалатрим вскинул голову под ее взглядом. — Но сейчас ей бы лучше помолчать.

Второй близнец только рот открыл, а Макалаурэ уже приготовился к любой неожиданности. Эти скажут.

— Князь Маглор, почему ты им просто не скажешь, что испугался за нас?

Эти скажут, повторил себе Макалаурэ — и засмеялся. Слишком внимательный мальчишка смотрел снизу вверх. Он взъерошил ему волосы — злость вдруг отпустила его.

— Ну, представь себе, — сказал Макалаурэ негромко, — я сейчас перед всеми объявлю — я тут испугался, быстро прячем детей и женщин в крепости, и вас по морю не отпускаю, мне на эти корабли смотреть страшно. Плохой довод в споре, я думаю!

«И закрываться надо лучше».

Первыми захохотали атани. Кто-то крикнул:

— Всем бы так бояться, как ты, князь!

Гондолиндрим подхватили. Верные ухмылялись нахально.

Кое-кто из иатрим помоложе не выдержали и зафыркали тоже.

Корабел так и сверлил Феанариона взглядом.

— Я не хочу прятаться на Баларе! — звонко сказал первый мальчишка. — Я хочу на север и драться!

— Элрос, тебя в сражения ещё не возьмут, придется подождать лет семь, не меньше — наконец, подала голос Ольвен. — Я тоже за то, чтобы идти в Амон Эреб.

«Значит, внимательный здесь Элронд…»

— Я хотел бы драться под твоим началом, князь Маглор, — это вышел парень с пращой, тот упрямец, что нашел вчера силы стоять в дозоре вместе с его верными. — Не знаю, ждёт ли меня кто на Баларе. Дед мой прямо здесь остался. А вот орки на севере меня точно ждут-не дождутся.

Другие атани подхватили, загомонили.

— Лучшее, что мы можем сделать, — а это вышел вперед лучник, убивший волка, и на него с уважением смотрят многие иатрим, — сейчас пойти всем вместе на север, и дальше охранять детей нашей госпожи Эльвинг до возвращения их отца… или родителей. Охранять от всего, что может случиться.

«И от тебя, если нужно», — дополнил его взгляд.

«Уговорились», — кивнул ему Макалаурэ.

Задерживаться и испытывать удачу дальше не стоило. Запасливые поделили между всеми хлеб и дорожные лепёшки из жемчужного зерна. Люди нашли грибы, уверили, что это годится в пищу, и что их достаточно в лесах в этом месяце. Для раненых сделали носилки, обмотав плащами палки и древки уцелевших копий.

Рингвэ и Фаньо возглавят отряд, решил Макалаурэ, гондолинца вновь поставить замыкающим. А он сам надеялся немного помолчать. Но оказалось рано. К нему подошёл Линдэлас.

— Тиннахаль очень сожалеет о своих резких словах, князь, — гондолинец оказался и сам смущён. — Он увидел твое беспокойство за детей и поверил тебе.

— Мне кажется, ты сожалеешь больше, — ответил он очень тихо.

— Нет, но это я велел ему помолчать, и пришел говорить с тобой. Я хочу спросить — вдруг твое предложение помощи и инструментов ещё в силе.

Феанарион отвернулся.

— Пусть убирается.

— Кано Макалаурэ! — Линдэлас перешёл на квенья. — Я прошу прощения за него. Он… потерял близких в Дориате. В нем тоже говорил страх. Кано Макалаурэ, ты начал строить мост через сделанное прежде, положи в него и эту доску! Я готов принести тебе клятву верности…

— Никаких драуговых клятв! — шепотом рявкнул Макалаурэ. Помолчал.

Очень хотелось послать их всех на север и в горы. Но помочь — и вправду был ещё один небольшой шаг. А если думать как Морьо, то и полезный шаг. Волки сожри упрямых мореходов, неловко будет всем, и это очень мягко говоря. Но главное, ему нужен Линдэлас и его воины.

— Хорошо. Это не от сердца, а только от головы. Ты сам вызвался. Будь посредником между нами. И держи друга подальше от меня. Моя вспышка всем дорого обойдется. А я ещё слишком хочу оторвать ему не язык, так уши.

— Хорошая мысль, кано. Благодарю. — Гондолинец вздохнул с облегчением и добавил задумчиво:

— Я думаю, тебе пригодятся посредники из самих иатрим, кроме меня.

— Те, кто поднял за меня голос.

Линдэлас улыбнулся.

— Он родич Белега, его называют просто Бронвэ. Она — Хитуиаль. Я передам им.

— Откуда ты?

Во время драки много узнаешь о случайных товарищах, но спасибо, если успеваешь спросить имя.

— Дом Золотого цветка. Но неважно. Нас было совсем мало в Сириомбаре.

— Тебя слушают, этого достаточно.

С другой стороны подошёл немолодой атани с проседью в коротко стриженой каштановой бороде. Помнится, дрался он славно. Раненую руку ему перевязали и подвесили на полосу синей ткани от плаща.

— Мы готовы, князь Маглор. Каждого старика поведет кто-то молодой и сильный, чтобы присматривать за ним по дороге.

— Выдержат дневной переход? Нужно уйти как можно глубже в большой лес. Удивительно, что нас ещё не нашли.

— Выдержат. Им помогут. Я сам удивляюсь, но они все же пришли в себя после нашего похода. Тяжелее всего было одну-две первые свечи, потом стало отпускать.

— Твое имя?

— Дирхавель. Я побуду за старшего у нас, аданов, пока выходит так.

— Слышал его, — Макалаурэ удивлённо поднял брови.

— Я рад, — адан криво усмехнулся, лист подорожника отклеился от его разбитой губы и упал в траву. — Может быть, списки с моих летописей остались на Баларе. Обидно будет, если все сгорело. У тебя в крепости найдется для меня бумага или пергамент? Я бы записал… случившееся в Сириомбаре.

— Найдется. Но половина знаний бежала на Балар, даже о Диоре и Эльвинг мы ничего не знаем.

— Знаем, — хмуро сказал Дирхавель. — Диора чудовище оттеснило в сторону гавани и после долгого сражения убило. Дориатские стрелки видели со стены не то с крыш. И близнецы подтвердили, что он умер.

«А я не спросил их».

— Эльвинг?

— Неизвестно. Я не стал мучить их расспросами дальше, а сами они промолчали, и в том нет ничего хорошего. Пока идём, я поговорю со всеми в отряде, сложим, что знаем. Твои братья, князь?.. — спросил Дирхавель — и осекся.

«Летописец до мозга костей. Но они тоже теперь только летопись».

— Карантир погиб, защитив гавань. Маэдрос одолел балрога, я помню его радость. Но остался один против орков, прорвавшихся в верхний город. Там сгорело все. Амрас застрелен перед воротами города. Амрода унесли с первыми ранеными на корабли, — Макалаурэ отвернулся.

— Выходим, — велел он. И ушел в голову отряда, не оглядываясь.

*