Звезда на излом

3

Брод не был удачным, но и опасным не выглядел, как удалось рассмотреть. Холмы здесь расступились, и река раздалась вширь, для путника под снежной пеленой это могло показаться поворотом. Но сквозь темную воду смутно проступали камни, и другого пути для них не было.

Сбросив плащ, Келегорм осторожно стащил через голову кольчугу. Свернул ее, перетянул ремнем, повесил за плечо так, чтобы легко избавиться — с рекой не шутят. Плащ обмотал вокруг пояса. Перебросил на грудь гриву светло-рыжих волос, перехваченную плетёными ремешками, и усадил одного из щенят на плечи, а второго просто взял на руки. А то, если обоих выше поднять, совсем неустойчиво окажется.

— Ты держись крепче за волосы, — велел он, — а ты за волосы и за перевязь. Лучше прямо на руку намотай. Если упаду, просто держитесь, чтобы не унесло течением, а я обязательно встану. Ясно?

— Ясно! — хором уверили мелкие.

— Поехали! — весело сказал тот, что сидел выше. А второй старательно вцепился в перевязь.

Назначив себе ближней целью большой камень, выступивший из воды поодаль от берега, Келегорм закусил губу — и шагнул в ледяную воду. Сразу ушел почти по колено в нее и зашипел. Сапоги он снимать не стал, помня о вечных подлых камнях и сучьях оврага: вряд ли река будет гостеприимнее и добрее. Увы, это обещало все удовольствия мокрой обуви после перехода.

От большого камня присмотрел себе новую цель — белый пенный гребень впереди. Здесь стало глубже, вода подступила к заду, а ступни начали неметь.

На третьем переходе, к здоровенной коряге, засевшей в камнях, оставленный берег совсем исчез из виду.

Мальчишка, который на шее, осторожно поболтал ногами и ладонью стряхнул снег с макушки Келегорма.

— Какой ты рыжий, Турко…

— Ты всегда такой светлый был или на солнце выгорел? — немедленно спросил второй и подёргал за волосы слегка.

— Всегда. Тихо, — фыркнул Келегорм, у которого снова камень шатался под немеющей ногой. Щенок наверху снова что-то забормотал, но уже негромко, сам себе. Второй повозился на руках и притих.

Вокруг остались только темная вода, шум переката и белая бесконечная завеса от реки до макушки неба.

Если бы ноги не сводило от холода, можно было бы идти так очень долго. Сколь угодно долго брести, вдыхая исходящую от детенышей память о доме и пряный запах родовой крови. Все равно других щенят у него не будет.

А могли быть?

Подлая память книгой распахнулась на годах прибытия в Белерианд. Нет… Не было этого — но он погрузился в грезу, словно в воспоминания, продолжая брести по воде. Иное прибытие в Белерианд, которого не было никогда — пешком через Хелкараксэ, своей волей и без крови сородичей на руках. Одолевать льды плечом к плечу с детьми Нолофинвэ и Арафинвэ. Явиться бок-о-бок в Хитлум и дойти до ворот Ангбанда — быть может, взломав их дружным отчаянным ударом, которого не ждал Моргот. И спустя год или два — явиться с посольством в Дориат, сопровождая Маэдроса или отца. Непременно явиться, просто из любопытства, чтобы увидеть своими глазами Хранимые Леса. И, стоя среди посланцев, встретиться взглядом с сияющей девой возле трона Тингола, поймать ее невольную улыбку…

Несбывшееся прошлое, уничтоженное собственными руками по приказу отца. Награда за послушание.

Келегорм яростно тряхнул головой, избавляясь от наваждения — мальчишка на шее даже ойкнул. Злобно отыскал взглядом новый приметный знак, углядел в воде единственный белый бурун и устремился туда. Впереди сквозь снежную завесу проглянул темный берег.

Белый бурун становился все меньше и когда Келегорм приблизился, тихо исчез — вода Эсгалдуина прибывала. Теперь она поднялась ему до пояса и коснулась раны — холод ударил вглубь тела, он взвыл и едва не потерял равновесие. Напор воды усилился.

— Турко, что с рекой? — испуганно спросил Правый Щенок у него на руках. Второй со своей высоты еще ничего не заметил.

— Река злится на меня, — сказал он, устояв на том самом камне, уходящем теперь под воду. — Придется окунуться или плыть. Садись тоже на плечи.

Камень ушел из-под ноги, словно выбитый метким пинком, в то самое мгновение, когда Келегорм подсадил Правого Щенка себе на плечо, и тот не успел еще ухватиться покрепче. Окунувшись по грудь и злобно выкрикнув что-то, он удержался на ногах. А детеныш кубарем слетел в воду и исчез…

Кольчужный сверток был отброшен в сторону тут же.

— Крепче держись! Рот закрой! — рявкнул Келегорм второму и прыгнул за первым, как не прыгал еще ни на одной охоте, не зная, откуда взялись силы.

У него лишь несколько мгновений до того, как щенка унесет, затянет глубоко вниз мокрая одежда и потащит по дну. Времени осталось — на два-три гребка, в которые он вложил всю силу.

«Мама!» — полыхнул светом беззвучный крик впереди. И…

«Помогите! Турко!»

«Рэдо!» — позвал он, потянувшись изо всех сил к этому крику.

Издали вдруг пришел еще один беззвучный возглас, как вспышка над глубиной.

Рукой Келегорм коснулся мягкого. Намертво вцепился, дернул к себе, перехватил зубами и рванулся вверх, готовый драться с течением, глубиной… нащупал ногами дно и вдруг вынырнул на поверхность проклятой реки.

Берег оказался совсем недалеко. Там, где он готовился драться и тонуть, воды оказалось по пояс, и она еще отступала. Вокруг стояла невероятная тишина, ветер стих и только крупные снежные хлопья парили в воздухе, медленно и нерешительно опускаясь.

Рино цеплялся за его косы. Шатаясь, Келегорм с плеском выбежал на берег, перевернул Правого Щенка вниз головой и встряхнул. Тот выплюнул немного воды, ойкнул — значит, нахлебаться не успел… Сдернул с плеч Левого.

— Так! Кафтаны долой! — приказал Келегорм, чувствуя, как сводит тело от холода. — Быстро! — Рявкнул он, почти вытряхивая мальчишек из верхней одежды. — Рубахи шерстяные?

— Ддда… — выдавил Рино.

— Бегом! К тому дереву и обратно!

— Я-я… не могу…

— Бегом, драуговы дети! — Рыкнул Келегорм так, что оба взвизгнули с перепугу. Оттолкнул их и погнал вперед, кое-как побежал за ними, не позволяя себе думать о боли в боку. На бегу сбросил перевязь с мечом, расстегнул и сбросил кафтан сам, отжал полы рубахи. Тело слушалось с трудом, движения нехорошо замедлились.

— Теперь к воде! Быстро! И снова сюда!

К воде оба поскакали уже бодрее, взвизгивая и ежась, но двигаясь свободнее и легче с каждым шагом. Главное они поняли. Развернувшись на мокром песке, помчались снова. Пробежав с ними несколько раз, Келегорм остановился, подобрал одежду, выкрутил кафтан. По его рубахе расплывались темные пятна, боль ушла в глубину и больше не утихала.

Зверь рассмеялся-закашлялся внутри него.

«Возомнил себя неуязвимым? Это я! Не ты!»

— Д-долго еще бегать? — спросил запыхавшийся Правый.

— Бегите, пока не согреетесь! Еще быстрее! — борясь с желанием заткнуть себе уши — все равно не поможет — Келегорм, стуча зубами, выкручивал маленькие кафтаны. Снова пробежал туда-сюда, полусогнувшись и зажимая бок рукой. Нет, не стоило, решил он. Хватит того, что руки-ноги слушаются, потом согреется на ходу.

Радостный визг разнесся над берегом — Левый на бегу дернул за волосы замешкавшегося Правого.

— Так, сюда, оба! Вылейте воду из сапог, живо.

— А почему только сейчас?

— Мы бы зам-мерзли, глупый!

Пока они скакали то на одной ноге, то на другой, визжа и поеживаясь, вокруг друг друга, Келегорм торопливо проверял перевязку, отвернувшись. Оторвал и засунул под давящую повязку еще кусок рубашки, вроде бы приостановив кровь — но что-то нарушилось там, внутри, во время его отчаянного рывка под водой.

Не будь он промокшим насквозь, и то неизвестно, дошел бы он вокруг холмов до Менегрота — хотя его точно станут искать. Но теперь…

— Кто позвал тебя под водой? — спросил он у Правого Щенка.

Тот так и застыл на месте, вспоминая. Расплылся в радостной улыбке.

— Это сестра! Она там! — и показал рукой вниз по течению.

— Далеко?

— Не знаю. Кажется, не очень!

— Надеюсь, она ближе Менегрота, — Холод забирался в тело все глубже, и пусть бежать он не мог, но стоять на месте всяко было нельзя. — Мокрыми мы до Менегрота по лесу не дойдем.

— А что будем делать?

— Мы пойдем к нашей сестре?

— Пойдем туда, куда ближе, — сказал Келегорм, невесело усмехнувшись. Проклятый Дориат. Проклятая река.

Ничего не сбывается. Ничего.

«Старший, если ты меня слышишь — прости. Я невероятный дурак…»

Для согревания он вместо бега жестоко выкрутил свои плащ и кафтан, насколько позволила боль. Шерсть согреет кое-как даже мокрая, а если идти без остановки — постепенно просохнет на ходу.

Одевшись, они двинулись вдоль реки под шум вернувшегося переката — Келегорм тяжёлым шагом, щенята бегом, наворачивая круги возле него. Под снегом здесь пряталась хорошая, прочная тропа — и если по ней кто-то и проходил, то следы надежно спрятались. А там, где их чуть не утопили, осталось воды едва выше колена. Детёныши тоже заметили и продолжали трещать на бегу:

— Ничего себе, как река тогда сердилась! Поднялась до самой травы!

— Турко, это на тебя, что ты с черными пришел?

— Зачем ты вообще с ними дружишь?

— Все как госпожа Мелиан говорила…

— Река сердилась на чужих.

— А почему же она их у дворца не задержала?

— Там же мост! Они в воду не входили. И примчались очень быстро…

— Вы видели Мелиан? — зачем-то спросил Келегорм. Болтовня детенышей немного отвлекала его от боли и холода.

— Видели, когда только приехали. Она была такая красивая, словно бабушка, только очень грустная, почти погасшая.

— Мы все сразу к ней пошли, как приехали, даже не умылись с дороги! Она в большом зале сидела, говорят, вовсе с места не сходила, пока мы не появились.

— И она нас обнимала и немного плакала. И называла нас всех «мои дети», даже папу, хотя она же не наша мама.

— А бабушкина.

— И сказала, что уходит, и ее сил почти не осталось, но все что есть, она оставит в Дориате, чтобы он нас немного охранял.

— И что каждый, кто ее дети, сможет позвать, и Дориат откликнется.

— Потом мы ушли спать, она ещё долго говорила с мамой и папой. Вроде бы про то, что все ее дети могут делать как она, защищать свою землю от зла, только сильно меньше, чем она.

— А утром ее нигде не было, совсем нигде. И весь большой зал был в опавших листьях. Даже из дворца никто не выходил…

— Тогда почему наш лес нас не защитил? — вдруг спросил Рино грустно. — Даже река чуть не утопила.

Они замолчали и перешли на шаг.

— Лес хотел вас защитить, как умел, — сказал Келегорм. — Скрыть следы. Спрятать под снегом.

— Но мы бы не проснулись, наверное…

— Лес просто глупый, — решил Рэдо. — И река глупая. Турко вошёл в реку, и она его чуяла, а нас нет. И сердилась. А когда мы попали в воду, то перестала.

— Из-за нее мы теперь мм-мокрые, и бегали тут!

— Я устал уже бегать, — пожаловался Рино, тяжело дыша, — а мне ещё холодно!

И оба посмотрели сверху вниз выжидательно — что скажет старший.

— Сейчас немного шагом, потом бегаешь дальше, пока можешь, — щадить мокрых на холоде будет только во вред. — Я понесу вас тогда, когда действительно не сможете идти. А сейчас тебе еще только кажется.

— Откуда ты знаешь? — возмутились щенята на два голоса.

— Меня учили. Одолевать усталость. Отличать ту, которую можно одолеть, от той, которую уже нельзя. Первая усталость всегда громко кричит о себе. Ее нужно перешагнуть, чтобы идти дальше.

— Но разве будет плохо сесть и греть друг друга? — не унимался Рино.

— Плохо. Бег греет надежнее и быстрее.

— Но ты же не бежишь!

— Я не могу сейчас бежать, — ответил он. — Вы за мной не угонитесь. А если я вас пожалею, вы замерзнете. Бегом, живо!

Враньем слова не были, правдой тоже, и щенки это поняли. Но его уже признали за старшего и подчинились, да и холод опять начал их донимать. Теперь они бегали тяжело, через силу, раскрасневшиеся и взлохмаченные — но бегали, не то сообразив, что шагом слишком холодно, не то по-щенячьи поверив вескому слову старшего.

Ветра тут по-прежнему не было. В стороне и позади них свистело в макушках деревьев, но здесь, на коричнево-серебристом берегу черной реки, не колыхалась ни одна ветка, ни травинка, торчащая сквозь снег, не вздрагивала даже. Это поистине спасало. На давешнем ветру продержаться мокрым тяжело было бы и здоровому воину, не говоря уж о мелких.

Финдарато рисовал бы это тонким углем по бумаге цвета облачного неба…

«Нет, — сказал двоюродный брат Финдарато из его памяти, — сперва я принес бы тебе сухой плащ».

«Вот я и спятил вовсе», — ухмыльнулся Келегорм.

«Или наоборот».

«Уже плевать. Среди своих и голову сложить веселее».

«Прежде я бы тебя не дозвался».

«Зачем я тебе, после прошлого?»

«Лучше подумай, зачем тебе я».

«Брат, я сомневаюсь, что готов услышать ответ…»

Он не увидел, но ощутил невеселую улыбку Финдарато где-то в глубине, и было это больнее, чем то, что он чувствовал с каждым шагом. Снова тряхнул головой, возвращая себя в здесь и теперь. Отвлекаться нельзя, напомнил Келегорм себе. Отдыхать нельзя, не только из-за холода.

Любоваться холодными берегами, должно быть, не стоило тоже.

Мелкие сломались на третьем круге борьбы с усталостью. Рино шлепнулся вновь, и не смог подняться сразу. Опасаясь наклоняться, Келегорм подождал, когда Левый Щенок все же встанет, и протянул ему руку.

— А теперь… мы можем… уф… отдохнуть? — спросил Рэдо.

— Я понесу вас, пока могу, — сказал Келегорм и поочередно подтянул их на руки. — Нельзя задерживаться.

— Тебе тяжело, — сказал удивленно Правый. Натянул на себя край темного плаща. — А в тот раз не было.

— Это моя забота, — отрезал он, стараясь шагать как можно более спокойно и плавно. Вскоре приноровился и смог идти почти также быстро, как без щенят.

Кажется, все еще не так плохо… Если не думать о том, что руки заняты, и быстро выхватить меч невозможно.

Келегорм снова взялся считать шаги, не сомневаясь, что мелкие уснут, едва согреются. Они единственное тепло, которое было — потому что ходьба согревала не слишком хорошо, ее едва хватало, чтобы не пустить холод совсем глубоко.

Примерно две свечи времени спустя, когда он услыхал шум впереди, руки все еще были заняты. Прибрежные кусты расступились, открывая затихавший бой, и Келегорму хватило одного взгляда, чтобы понять случившееся.

Группа разведчиков Карантира — выживших он узнал — нагнала заградительный отряд серых… не так давно. Теперь не осталось ни группы, ни отряда — лишь несколько еще живых эльда среди мертвых тел. Обойти их все равно было нельзя, остановиться он опоздал, и Келегорм только пошевелил плечами, распахивая плащ — пусть будет видно, что он не один. Тогда, быть может, не успеют подстрелить.

Это было что-то вроде колдовства — каждый, кто его видел, замирал статуей, что черный, что серый.

Трое воинов Карантира, один изрядно ранен. Четверо серых, растративших стрелы и схватившихся за мечи — в ближнем бою они слабее, и четверо против троих даже не перевес.

Двое с половиной, посчитал он холодно. Один здесь не помощник. Это не подмога, это последняя насмешка. Даже если отдать мальчишек одному из воинов и допустить, что второй сможет его довести — и что он получит от этого бегства? Крики и плач всю дорогу?

Уже ничего. И здесь он опоздал.

— Уцелевшим — разойтись, — сказал он хрипло, становясь между серыми и черными. Горло рвануло, рычать Келегорм не собирался — но получилось не хуже.

Попятились все. Глупцов сходу назвать его по имени среди разведчиков, к счастью, не нашлось.

Проснувшиеся щенки заворочались у него на руках, завертели головами, пытаясь понять, что происходит.

— А что нам ответить, когда спросят о тебе? — требовательно спросил старший из оставшихся — когда-то ювелир и камнерез, вспомнил Келегорм, теперь из лучших мечников, умелый и жестокий.

— Ответь, что видел. Я ранен и только задержал бы вас.

Разведчик опустил взгляд, глаза его расширились, и Келегорм понял, что тот видит кровь на его рубахе. И даже, наверное, немало крови.

— Зачем ты здесь?

— Я так решил.

Разведчики попятились к лесу, шагнули за деревья — и тут с легким свистом боль клюнула Келегорма в спину справа. Вторая стрела прошла над ухом, вонзившись в землю, словно ее пустили детские неуверенные руки. Он остался стоять, окаменев и надеясь, что не слишком переменился в лице. Пусть не видят, пусть думают, что стрелявший промахнулся, что стрела была только одна…